Ян Флеминг - Операция «Шаровая молния» Страница 18

Бонд ткнул окурком в пепельницу, кликнул официанта и ответил:

— Понимаю.

XV. ПОДВОДНАЯ РАЗВЕДКА

Черные волны, чмокая, обегали ржавые опоры полицейского причала, ярко светила уже убывающая луна, под причалом лежала полосатая тень. Констебль Сантос, огромный мускулистый негр, взвалил Бонду на спину акваланговый цилиндр. Бонд, путаясь в ремнях — на шее уже висел подводный счетчик — застегнулся. Взял в рот резиновый мундштук, подвернул клапан так, чтобы воздуха поступало достаточно, потом вытащил мундштук и перекрыл воздух. Из ночного клуба «Старьевщик» неслись резкие металлические звуки, будто паук-великан отплясывал на ксилофоне — тамошние музыканты играли на кастрюлях и сковородках. — Акулы сюда заплывают? — спросил Бонд.

— Бывает, но чаще — барракуды. В гавани, сэр, эти твари ленивые, сытые — нажираются всяких отбросов. Покуда крови не учуют, не тронут. На дне тут грязища, бутылки, хлам, но сама-то вода прозрачная, чистая, и луна вон как светит, да и на яхте огни — не заплутаете. Доплывете минут за пятнадцать. Пузырьков с борта не углядят — сегодня малость волнит. Хотя кому там глядеть, на палубе никого и в рулевой рубке…

— Ладно, я пошел, жди через полчаса. — Бонд поправил у пояса нож, закусил трубку. Открыв воздушный клапан, прошлепал ластами по влажному песку и вошел в море. Наклонился, макнул в воду маску — чтоб потом не потела — надел и, переступая по дну, принаравливаясь дышать ртом, медленно тронулся. Скоро вода достала до подбородка, и он нырнул, заработал ластами, прижал руки к бокам, спустился к самому дну, глянул, поднеся руку, на светящийся циферблат — двенадцать десять — и поплыл, мерно толкаясь ластами.

Сквозь зыблящуюся, как бы рифленую поверхность проникал бледный лунный свет, от валявшихся повсюду старых покрышек, консервных банок, бутылок падали неверные тени. Небольшой коричневый осьминог почуял поднятую Бондом волну, тут же посерел и юркнул в укрытие — канистру из-под бензина. Черная бондовская тень летела по дну, и студенистые полипы, по ночам вырастающие, точно цветы из песка, снова прятались. Укрывались, заслышав волнение, и прочие мелкие ночные твари: зарывались в ил, уползали в раковины. Бонд вторгся в чужой мир, где живут загадочные, неведомые существа… Он вглядывался внимательно, стараясь ничего не упустить. Так легче сохранить спокойствие под водой

— наблюдаешь за мирной живностью и уже не думаешь о чудовище, что вот-вот вынырнет из серого зловещего тумана.

Скоро тело привыкло плыть, само делало свое дело, и Бонд, чтобы не сбиться с дороги, лишь подставлял луне правое плечо. Думал он о Домино. Она сестра летчика, который, может быть, и угнал самолет! Просто совпадение, и Ларго об этом не знает? Она же говорила, что ее настоящая фамилия никому не известна, и, кажется, говорила искренне. Но все-таки к прочим полууликам прибавляется еще одна. И как Ларго хмурился при слове «спектр»… Только ли испугался сглаза? Трудно сказать. Явных доказательств нет, но не таков ли айсберг — над водой холмик, а под водой целая глыбища? Сообщать ли в Штаб? И что именно? Как выбрать правильный тон?

Древнее животное чутье в человеке в обыденной жизни дремлет, но в минуту опасности — просыпается. Бонд плыл спокойно, а чувства, помимо его води, обострились и вдруг скомандовали: «Внимание, опасность! » Бонд напрягся, выхватил нож и обернулся направо — именно направо, так подсказывало чутье.

Барракуда, если она достаточно велика, — опаснейший морской хищник. Туловище у нее гладкое, серебристо-стальное, длинное, точно снаряд; пасть раскрывается чудовищно широко — на прямой угол, как у гремучей змеи; хвост огромен, могуч — в скорости, мощи и свирепости 8 барракудой сравнятся в море не многие. Такая рыбина и вынырнула сейчас из серого, скрывающего даль тумана и поплыла как раз по его границе в одну сторону с Бондом. Она явно охотилась — тигриный черный с золотом глаз пристально и бесстрастно смотрел на Бонда, пасть приоткрылась, в лунном свете посверкивали острейшие клыки — обычно барракуда вырывает из жертвы кусок, заглатывает, рвет следующий…

У Бонда что-то ухнуло в животе, по телу пробежала дрожь. Он осторожно глянул на часы — до яхты плыть еще минут пять. Резко развернулся и пугнул барракуду ножом. Та лениво махнула хвостом и отплыла подальше, но не отстала, а двинулась следом, неотвратимо, неспешно — должно быть, решала, что ухватить вначале — плечо, ногу?

Главное, на выдать страха — барракуда чувствует труса, как собака и лошадь, — вести себя спокойно, уверенно, не дергаться, не спешить. В подводном мире суетится и мечется лишь слабый, беззащитный. И Бонд плыл, не останавливаясь, мерно молотил ластами, пусть барракуда видит

— он сильный, неуязвимый.

Дно изменилось, пошли заросли морской травы — она мягко и лениво шевелилась, точно густая шерсть под ветерком. У Бонда закружилась голова. Среди травы чернели мячики мертвой губки — она, пока не попортил грибок, составляла основную статью местного вывоза. Поляна качалась, и скользили по ней две тени: неуклюжая, похожая на летучую мышь, и четкая ликообразная.

Впереди показался целый отряд мальков: рыбки висели рядами, густо и неподвижно, точно привязанные друг к другу — так их и сносило течением. Когда пловцы приблизились, рыбки мгновенно, я двух местах, расступились. Плывя по своему широкому коридору, Бонд сквозь серебристое облако взглянул на барракуду. Та двигалась спокойно и равнодушно, хотя вокруг столько рыбы — так лисица, подстерегая курицу, не смотрит на кроликов. Бонд плыл, как заведенный, не быстрей и не тише: только в размеренности его спасение, только так можно внушить преследовательнице, что он и сам силен, грозен. Рыбки сомкнулись за ними и снова замерли в привычном строю.

Огромный якорь лежал среди волнующейся травы, похожий на какое-то чудище, цепь от него терялась вверху, в тумане. Наконец-то! Бонд даже о барракуде забыл и поплыл вверх. Сейчас он увидит яхту. Вот мелькнуло яркое пятно луны на поверхности.

Посмотрел вниз: барракуды нет — наверное, испугалась якоря и цепи. Вот в тумане наметилось вытянутое днище, яхта повисла над самой головой, как громадный дирижабль. Неуклюже торчали сложенные крылья. Бонд ухватился за правое, огляделся. Слева видны два мощных винта: как будто лишь на минутку стали и вот— вот дернутся, закружат вихрем. Бонд медленно двинулся к ним, посматривая вверх, на крутой бок яхты. И там… Он затаил дыхание. Край подводного люка! Подплыл поближе, прикинул: большой, в диаметре футов двенадцать. Наглухо задраен. Включил счетчик, поднес к стальной обшивке, и стрелка дрогнула, отклонилась, но совсем немного — Лейтер предупреждал, что она среагирует на мотор, на стальной корпус. Бонд выключил счетчик. Нет так нет. Пора в обратный путь.

Он услышал щелчок у уха, и тут же волной ударило в левое плечо. Он машинально отпрянул от яхты и увидел стрелу, медленно опускающуюся на дно. Резко обернулся: человек в черном резиновом костюме вставлял в пневматическое ружье другую стрелу, резина блестела, точно броня. Бонд бросился к нему, яростно заработал ластами. Но человек уже зарядил и поднял ружье. Не успеть! Мгновенно затормозив, Бонд ушел вниз. Выстрела он не слышал, только задело ноги взрывной волной. Теперь вперед! Он поднырнул под стрелка, взмахнул ножом. Лезвие вошло глубоко, по самую рукоять. Стрелок ударил его прикладом по голове и перехватил трубку акваланга. Задыхаясь, невыносимо медленно, как во сне. Бонд отбивался… Кажется, попал: трубку выпустили, по воде поползло что-то черное, тягучее, заволокло маску. Его еще раз ударили прикладом, и, морщась от боли, он отгреб немного в сторону, стал отчаянно тереть стекло. Черное клубилось из живота противника, но тот все же наводил ружье, с трудом, будто весило оно тонну, и в стволе блестела головка стрелы. Противник медленно опускался; Бонд мотнул головой, отгоняя обморок, но ноги не слушались, и сдвинуться с места он не смог. Он разглядел зубы стрелка, впившиеся в мундштук: и вот ружье наведено Бонду в голову, в горло, в сердце… Он прикрылся руками и бессильно, как перебитыми крыльями, пошевелил ластами.

Вдруг противника резко бросило вперед, он распахнул руки, точно для объятья, и выронил ружье, а из-за его плеча поползла новая кровяная туча… Он сумел еще обернуться: что там? Позади длинной серебристо-голубой торпедой зависла барракуда: из пасти торчал кусок резины, а рядом расплывалось тонкое облачко крови — учуяла кровяной привкус в воде, оттого и напала.

Тигриными глазами она холодно глянула на Бонда, потом на стрелка. Широко раскрыла пасть, дернув мордой, освободилась от резины, неспешно развернулась, вздрогнула всем телом и ринулась вниз. С разгону вцепилась стрелку в правое плечо, яростно рванула и, с кровавым куском в пасти, чуть отплыла… У Бонда горячо подкатило к горлу, но он сглотнул и, едва перебирая ластами, поплыл прочь.