Чингиз Абдуллаев - Упраздненный ритуал Страница 19

— Как все нелепо, — сказал он горько, — какое горе! Его действительно убили? Мне сказали, что он ударился о батарею.

— Его убили, — подтвердил Ахмедов. — Хотите посмотреть?

— Нет, — испугался Аббасов, — я вообще боюсь покойников.

— Отвечайте на вопросы, — попросил Дронго. — Где вы были в момент убийства?

— Стоял рядом с вами, — удивился Аббасов, — как раз в тот момент, когда погас свет.

— Что вы делали после этого?

— Сразу побежал за своей племянницей. Я испугался за девочку. В темноте разное может произойти. Про убийцу я даже не подумал. Боялся, как бы ребята ее не обидели.

— Нашли ее?

— Нет, не нашел, — поднял голову Аббасов, — началась давка, все толкались, ребятам было весело, многие смеялись.

— А когда включили свет, вы спустились вниз по правой или по левой лестнице?

— Меня не было около туалета, — поняв, о чем именно хочет спросить Дронго, ответил Аббасов, — я спускался по другой лестнице.

— Значит, у вас нет алиби, — подвел итог Ахмедов.

— Нет, — кивнул Раис Аббасов, — но я его не убивал. Я бы этого убийцу собственными руками задушил. Или отдал мужу Оли, чтобы он его придушил…

Поняв, что сказал лишнее, он замер, испуганно глядя по сторонам.

— Так, — строго сказал Ахмедов, — значит, так. Какое отношение к этим убийствам имеет муж Ольги Рабиевой? Только не лгите, что вы ничего нам не говорили.

— Никакого, — тихо ответил Аббасов, отпустив голову, — у меня это случайно вырвалось. Честное слово, никакого.

— Я думаю, вам лучше объясниться, — предложил ему майор, — это будет в ваших интересах.

Аббасов посмотрел на Дронго, и тот кивнул в знак согласия.

— Они переехали сюда несколько лет назад, — пояснил Аббасов, — я помог им с переездом, дал деньги в долг ее мужу. Он мне потом все вернул. Он много рассказывал, как они оттуда уехали. Чудом спаслись, когда город, где они жили, должны были сдать войскам другой стороны. Там ведь тогда никто не разбирал, где правые, где виноватые. Убивали всех. Странно, что до сих пор никто не вспоминает об этой трагедии. Там погиб каждый тридцатый. Если бы в Америке погибло десять миллионов человек из трехсот, об этом говорили бы сто лет. А в Таджикистане во время гражданской войны из трехмиллионного населения погибло почти сто тысяч человек. Каждый тридцатый. И никто даже не вспоминает об этой трагедии.

— «Распалась связь времен», — вспомнил Дронго знаменитую фразу, — раньше это были красивые слова, а сейчас сама жизнь. Тогда, в девяносто первом, убивали друг друга по всей территории бывшего Советского Союза. Горбачев заботился о том, как уцелеть, а другие думали о том, как его свалить. И по пьянке развалили нашу страну в Беловежской пуще.

— Я не уверен, что по пьянке, — поправил его майор Ахмедов, — там были такие умные люди, как Гайдар, Шахрай, Бурбулис. Они знали, что предлагали.

— Если бы больше не погиб ни один человек, то и тогда вина за сто тысяч убитых таджиков лежит на этих людях, — горько сказал Дронго, — они обязаны были подумать и об этих жертвах. И о Грузии, где погибло столько людей. Они должны были думать и об Абхазии, где сосед убивал соседа, и о трагедии Карабаха, в котором начались широкомасштабные военные действия сразу после развала Союза. А резня в Приднестровье? Иногда я думаю, что они им должны сниться по ночам все убитые. Но они не чувствуют своей вины, и поэтому спят спокойно.

— Многие полагают, что такова логика истории, — заметил Ахмедов, — и воля народов, населявших нашу страну.

— Только не говорите мне про народы, — отмахнулся Дронго, — семьдесят процентов населения хотели сохранения Союза. Будем считать, что все они поддались на агитацию властей. Но как тогда объяснить, что три лидера крупнейших республик, подписавших этот позорный договор, ушли со своих постов ненавидимыми и проклинаемыми народами? Двух из трех не переизбрали, а третьего, больного и немощного, избрали, но он не смог доработать до конца срока. Разве это не логика истории? Хватит про Таджикистан. У меня всегда болит сердце, когда я вспоминаю тысячи убитых в бывшей моей стране… Значит, муж Ольги принимал участие в боевых действиях?

— Да, — сказал Аббасов, — он сражался на стороне «вовчиков». Там были тогда «юрчики» и «вовчики».

— Я знаю, — перебил его Дронго. — Они приехали сюда несколько лет назад? У него остались враги?

— Наверно, — кивнул Раис, — он нам рассказывал, как однажды в горячке боя задушил врага голыми руками. Вот я и вспомнил эту историю.

— Надеюсь, что муж Рабиевой не поднимался с вами в горы? — ядовито осведомился Ахмедов.

— Нет, не поднимался. Он привез Ольгу прямо к автобусу.

— Вы говорили, что приезжал и муж Кирсановой? Верно?

— Бывший муж, — уточнил Аббасов, — верно. Но только они в городе остались и с нами в горы не пошли.

— У меня однажды был случай, — вспомнил Дронго, — сказались последствия таджикской войны. Потерпевшая случайно узнала своего насильника, он понял это и решил с ней расправиться. Но там был конкретный повод, а здесь, похоже, убийца действует по установленному ритуалу, убивает одного человека раз в год. Может, нам подождать еще шесть лет? — невесело пошутил он. — Последний оставшийся в живых и будет убийцей.

— Нам не дадут шести лет, — напомнил Ахмедов, — и шести дней тоже не дадут. Я не смогу объяснить руководству, куда делся убийца в закрытом здании, которое охраняли сотрудники полиции. Боюсь, что начальство меня не поймет.

— Убийца еще здесь, — убежденно сказал Вейдеманис, — это не святой дух, чтобы его никто не видел. Нужно проверить и остальных людей, находящихся в школе.

— Это я уже поручил нашим людям, — вздохнул Ахмедов.

Он посмотрел на Дронго, словно ожидая от того последнего вопроса к Аббасову. И тот спросил:

— Вы знали Керимова много лет. Как вы думаете, почему он поднялся на третий этаж, вместо того чтобы спуститься на первый? Что могло произойти? Что могло заставить его изменить решение?

— Не знаю. Но отступать — не в его характере. Может, он узнал что-то про убийцу. Он пошел на риск, чтобы найти убийцу. Он был гордый, самолюбивый и сильный.

— Похоже, убийца действовал внезапно, — сказал Дронго, — иначе Керимов не дал бы ему шанса. Он вам ничего не говорил перед смертью?

— Нет, ничего. Он вообще был обижен на меня, считал, что я зря пригласил вас из Москвы. Он хотел сам найти убийцу, я это чувствовал. Поэтому он отказывался от любой помощи.

— Понятно. Спасибо. Позовите Ольгу Рабиеву, — попросил Дронго.

— Хорошо, — Аббасов поднялся, чтобы выйти, потом повернулся к сидящим:

— У нас отняли мобильные телефоны, чтобы мы никому не звонили. Может, нам разрешат теперь позвонить? Предупредить родных и близких.

— Я думаю, вам вернут ваши телефоны, — громко сказал Дронго, взглянув на Ахмедова. — А вы как думаете, майор?

Ахмедов встал и, подойдя к дверям, крикнул в коридор:

— Курбанов, верните всем мобильные телефоны. Пусть предупредят родных, что задерживаются.

— Спасибо, — поблагодарил его Аббасов, выходя из комнаты.

Ахмедов вернулся к своему столу. Тяжело опустился на учительское место.

— Разговоры, — сказал он недовольно, — одни разговоры. Думаете, так вы что-нибудь найдете?

— Мы пытаемся установить истину, майор, — строго ответил Дронго, — и найти виновного. Если вы знаете другой способ поиска, то я вас не задерживаю.

— Ладно, извините, — буркнул Ахмедов.

Дверь открылась, и в класс вошла Ольга Рабиева.

Глава 10

В этой располневшей женщине трудно было признать тридцатидвухлетнюю ровесницу остальных. Она выглядела гораздо старше. Войдя в комнату, она остановилась посередине, словно ученица, готовая отвечать на вопросы.

— Садитесь, — предложил Дронго. После ухода Габышева он все еще стоял. — У нас к вам несколько вопросов.

— Скажите, его действительно убили? — спросила Ольга.

— Да, — сказал Дронго, — его действительно убили.

— Какой ужас, — она всхлипнула, доставая платок, — он был такой сильный. Такой мужественный.

— Габышев сказал, что он был самым сильным парнем в вашем классе, — вспомнил Дронго.

— Это действительно так, — кивнула Рабиева, — он был спортсменом, с детства хотел поступить на юридический. Они с Вовой всегда состязались.

— А остальные? Остальные с ними не пробовали состязаться?

— Иногда Олег Ларченко. Он был легкоатлетом. Но, конечно, нет. Эти двое были для нас словно боги, остальные были где-то внизу. Остальные были просто хорошие ребята. А эти задавали тон.

— У вас был дружный класс? — Очень. Мы много лет собирались вместе, пока… пока не произошла эта трагедия в Шемахе, — она снова всхлипнула.

— Вы хорошо знали Рауфа?

— Конечно. Он безотказный был. Мягкий такой, мямля. Мы его жалели.