Андрей Гуляшки - Приключения Аввакума Захова. Повести Страница 2

Аввакум Захов беспощаден к врагу, но сердечен, внимателен и справедлив к окружающим его людям, стремителен, неудержим, даже азартен в действиях, но поразительно упорен и терпелив в их обдумывании, по-женски чуток, восприимчив, по-мужски находчив, смел, неколебим. Его отличает не только проницательная зоркость глаза, тонкая, вдумчивая наблюдательность, редкая дисциплина ума, но какая-то особенная, оригинальная манера мышления, приводящая к умозаключениям, неожиданным на первый взгляд, но всегда выверенным с математической точностью.

В маленьком дубовом сундучке Аввакума, окованном железом, рядом с лупой и отмычкой лежит старинная терракотовая чаша, хранимая Аввакумом в память об отце. На чаше изображена стремительно бегущая серна и оперенная стрела, догоняющая ее. Аввакум любит в минуту задумчивости взглянуть на рисунок, символизирующий для него истину, вечно ускользающую от человека, и человеческий дух, вечно преследующий ее, потому что Аввакум, подобно летящей стреле,- всегда в поисках истины.

Но если, следуя примеру Гуляшки, задавшему себе вопрос об отношении к «самой маленькой» повести, мы спросим себя: а за какое из многих великолепных свойств больше всего любит своего героя автор? — то, пожалуй, не ошибемся, предположив: за нетерпимость к шаблону, узкодогматическому подходу к происходящим событиям, за неприятие казенного отношения к человеку и его судьбе.

Пожалуй, это качество обнаруживает в коммунисте Захове нашего современника, человека шестидесятых годов, и в то же время позволяет сблизить его с другими героями Гуляшки, в частности с образами сельской хроники.

Разве Аввакум не сродни самоотверженному агроному Евстатию Павлову, непреклонно добивающемуся организации в Ведрове машинно-тракторной станции, преодолевшему сомнения единоличников и злое упрямство маловеров? Или неугомонному Асену Кайрякову, человеку с горячим сердцем, начавшему свою деятельность в околийском комитете партии с отмены правил, заведенных его предшественником, буквоедом и чинушей? Или Исаю Дамову, инструктору околийского комитета партии, привыкшему доверять людям, наделенному обостренным чувством справедливости, восстающему против слепого и безотчетного следования любому, даже явно бессмысленному предписанию свыше? Если мы пристальнее всмотримся в Аввакума, бесстрашного и бескорыстного рыцаря истины, по-своему утверждающего коммунистическую мораль, нравственную чистоту и человечность, то мы, пожалуй, найдем в нем пусть отдаленное, но очевидное сходство с Исаем Дамовым, одним из самых любимых писателем и удавшихся ему образов.

Есть в книге, пожалуй, лишь один человек, способный не на шутку рассердить отлично владеющего собой Аввакума Захова. Это не кто иной, как его сослуживец и коллега Слави Ковачев, честный и преданный делу, но ограниченный и крайне самоуверенный, живущий устаревшими взглядами и представлениями.

Слави Ковачев, поддавшись соблазну очевидных улик, стремится подчас к наипростейшему способу решения самой сложной задачи. Капитан Ковачев легко берет под сомнение честность и порядочность человека, располагая хотя бы несколькими компрометирующими фактами. Ход рассуждений коллеги Аввакума, не лишенный на первый взгляд логики и убедительности, нередко оказывается поверхностным, тяготеющим к трафарету, он грозит потерей следа истинного преступника и гибелью ни в чем не повинного человека.

Вот почему Аввакум Захов подчас демонстративно опровергает версии и догадки, предлагаемые его «внутренним оппонентом» Слави Ковачевым, скороспелой схеме предпочитая тщательное изучение всей совокупности улик и привходящих обстоятельств. Для Аввакума подобный спор продиктован не честолюбивым желанием быть «первым», а глубокой заинтересованностью в деле и ответственностью за его исход.

Слави Ковачев обычно рассматривает людей сквозь призму возникших у него подозрений. Аввакум Захов, напротив, умеет полностью отвлечься от всех версий и предположений, внимательнейшим образом изучить человека, его склонности, привычки, образ жизни, родственные и дружеские связи, воссоздать в своем воображении психологический портрет подозреваемого и лишь после этого определить для себя возможность его участия в преступлении. В своих поисках и раздумьях капитан идет от живого ощущения человека, в чем неоценимую помощь оказывает ему тончайший дар психолога и физиономиста, его жадный и неистощимый интерес к людям.

Но если на защиту Методия Парашкевова, скромного учителя из Момчилова, Аввакум встает во всеоружии доказательств его невиновности, то, защищая от подозрений добродушного великана доктора Петра Тошкова, Аввакум основывается лишь на своей вере в неподкупную честность человека, с которым случай свел его незадолго до бактериологической диверсии. При этом он в какой-то мере рискует славой первоклассного контрразведчика.

Вкусу и такту писателя, щедрого на добрую, озорную улыбку, обязаны мы появлением в приключенческих повестях обаятельного и достоверного, несмотря на комедийную заостренность черт, образа ветеринарного врача Анастасия Букова, в чьем пересказе звучат порой увлекательные истории о его друге Аввакуме Захове. Присутствие Анастасия Букова вносит в повествование струю юмора, ощущение светлой, чуть наивной радости бытия, освобождая повесть от искусственно сгущаемого зловещего мрака и ложной многозначительности, свойственных некоторым криминальным романам.

Знаменитый, многоопытный Аввакум испытывает глубокую и нежную симпатию к скромному ветеринарному врачу из далекого родопского села скорее всего потому, что ценит его душевное целомудрие и нравственную чистоту; он для Аввакума тот полюс света и тепла, что противостоит всем мерзостям и низостям преступного мира.

Образ Анастасия находится в очевидном и выразительном контрасте с образом главного героя. Доверчивость, мечтательность и святая простота ветеринарного врача превосходно оттеняют проницательный ум, волевую собранность Аввакума Захова. В то же время восторженное преклонение Анастасия перед «гением» своего высокочтимого друга, сравнение его жизни с бурным потоком, а самого Аввакума с парящим орлом вопреки желанию добрейшего ветеринарного врача, но в соответствии с намерениями автора привносит в повествование необходимую дозу юмора, заведомо лишая образ Аввакума ореола исключительности, особой сверхъестественной силы, которыми наделены порой его литературные собратья.

Аввакум Захов и сам не любит туманных рассуждений о каком-то особом чутье, подсознательных догадках, интуиции, противопоставляя им свой тезис «об умении наблюдать и умении рассуждать», блистательно подтверждая его всей практикой.

Наделив Аввакума верным другом, внимательным слушателем и словоохотливым собеседником Анастасием Буковым, Гуляшки нисколько не нарушил добрую литературную традицию. Напротив, он поддержал ее. Вспомним хотя бы знаменитого Шерлока Холмса и его не слишком проницательного друга доктора Ватсона, коль скоро и сам Гуляшки иногда вспоминает о Конан-Дойле и его героях. Но следуя традиции, писатель в то же время воспротивился ей, вступил, так сказать, во внутреннюю полемику, позаботившись прежде всего о многосторонней лепке характеров, вселив в героев ум и душу современника, смело включив их в поток жизни, а не сосредоточиваясь целиком и полностью на распутывании сюжетных узлов.

Если у Конан-Дойля мы видим корректного и респектабельного столичного жителя, суховатого и несколько безликого доктора Ватсона, всецело поглощенного похождениями знаменитого сыщика, то в книге Гуляшки мы находим застенчивого провинциала, ветеринарного врача, влюбленного в свою не слишком романтичную профессию и отдающего ей весь нерастраченный жар души, наделенного к тому же своеобразной манерой изъяснения, способной привести в отличное расположение духа самого отчаянного пессимиста.

Если из признаний доктора Ватсона следует, что непроницаемый и замкнутый Шерлок Холмс был «совершенной мыслящей и наблюдающей машиной, какую когда-либо видел мир», то в повестях об Аввакуме Захове прежде всего ощущаешь попытку писателя создать образ мыслящего человека, нашего современника, не чуждого радостей и горестей бытия, ради людей нового мира посвятившего себя служению истине.

Может быть, в своем стремлении «очеловечить» и «утеплить» героя писатель даже нарочито усложнил образ Аввакума, заставив его пережить драматическую любовную историю, в которую веришь не до конца, вселив тем самым в Аввакума червь сомнения и тоски. Но просчет этот вызван благим желанием раздвинуть рамки приключенческой повести, побороть и преодолеть привычные штампы.

Аввакум Захов не гордый одиночка с ущемленным самолюбием, а человек необычайно живой и общительный, большой знаток людских душ. Поэтому, вероятно, так легко и безошибочно выбирает он себе среди момчиловцев умных и деятельных помощников, а когда надо, как это случилось во время бактериологической диверсии, поднимает на ноги всю округу. Тогда «тихий фронт» неожиданно ожива:ет, невидимый поединок превращается в открытое сражение защищающего завоевания революции народа с притаившимся врагом.