Андрей Гуляшки - Приключения Аввакума Захова. Повести Страница 3

Аввакум Захов не гордый одиночка с ущемленным самолюбием, а человек необычайно живой и общительный, большой знаток людских душ. Поэтому, вероятно, так легко и безошибочно выбирает он себе среди момчиловцев умных и деятельных помощников, а когда надо, как это случилось во время бактериологической диверсии, поднимает на ноги всю округу. Тогда «тихий фронт» неожиданно ожива:ет, невидимый поединок превращается в открытое сражение защищающего завоевания революции народа с притаившимся врагом.

Книга А. Гуляшки, в чем мы отчасти уже убедились, населена не абстрактными носителями добра и зла, а живыми людьми со своеобразными судьбами и характерами. Шумливого и добродушного богатыря, люто ненавидящего бюрократов, доктора Петра Тошкова с его запоздалой, неуклюжей влюбленностью и робкой надеждой на семейное счастье не спутаешь с молчаливым, замкнутым, внутренне сосредоточенным учителем Методием Парашкевовым, надеденным умом исследователя и душой подвижника, а лукавую, соблазнительную, но независимую и трудолюбивую вдовушку Балабаницу, от которой так и веет здоровьем и пьянящей свежестью,-с надменно-самоуверенной и холодноватой горожанкой Сией, точно так же как хрупкую неяркую прелесть беззащитной и пугливой лесничихи Марии отличишь от вызывающей красоты ее тезки-примадонны софийского балета.

Образ чудаковатого отшельника, профессора математики Найдена Найденова кажется несколько традиционным, но и здесь писатель обнаруживает нечто вызывающее наш интерес и сочувствие: драму одинокой старости, горькие и бессильные сожаления человека, легкомысленно отказавшегося в молодости от простых и незатейливых земных радостей, по которым теперь тоскует душа в полупарализованном теле.

Да и противники Аввакума не выглядят в повести примитивными людьми, чьи уловки разгадать легко и просто. Бояну Ичеренскому, например, нельзя отказать в незаурядных способностях и даже таланте геолога: будучи хорошо замаскированным агентом иностранной разведки, он открывает несколько месторождений руды; дерзок, дьявольски ловок и хитер Асен Кантарджиев, да и в лице дорожного инспектора Смолянского округа Аввакум встречает опасного и жестокого врага, готового в любую минуту поставить на карту жизнь свою и своих преследователей. Оттого, должно быть, так нелегко даются Аввакуму его победы.

Однако далеко не все враги Аввакума отпетые негодяи и профессиональные убийцы. Среди них есть люди слабые, запутавшиеся, оказавшиеся жертвами шантажа или собственных пороков. С горечью, например, убеждается Аввакум в предательстве и тяжком преступлении, совершенном Ириной Теофиловой, шантажируемой бывшим эсэсовцем.

Исай Дамов, герой романа «Золотое руно», видит смысл существования в стремлении «делать все, что в твоих силах, чтобы жизнь людей стала радостней и чтобы самому радоваться их счастью». Должно быть, об этом же думает и герой приключенческих повестей А. Гуляшки коммунист Аввакум Захов, сражаясь на «тихом фронте» с тайными врагами своей родины, строящей социализм.

Е. Александрова

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЛУЧАЙ В МОМЧИЛОВО

1

Если взобраться на плешивое темя Карабаира, поросшее лишь папоротником да ежевикой, и стать лицом к югу, взору откроются цепи крутых лесистых холмов; чем дальше, они становятся все ниже и ниже и наконец совершенно сливаются с необъятными просторами залитой солнцем равнины. Вглядевшись пристальнее, нетрудно увидеть лесную просеку, опоясывающую с запада на восток косматое тело самого высокого кряжа. Это граница. По ту сторону просеки уже другое государство, хоть и там громоздятся такие же горы, хоть и там небо такое же синее, и кажется, что манящая своими просторами солнечная равнина совсем рядом — рукой подать.

В небе парят орлы — медленно кружат, все выше и выше взмывая в нежную, прозрачную голубизну. Под сумрачными пихтами, в ажурной тени сосен и елей осторожно пробираются пугливые серны; в ветвях бесшумно, словно обутые в бархатные туфельки, прыгают шустрые красотки белки. Бродят лоси с тревожными глазами, а порой, правда довольно редко, покажется бурый медведь, всегда озабоченный, торопливый, словно чем-то испуганный. В этом зеленом царстве покоя уйма волков; в летние месяцы они слоняются в одиночку или парами, а когда вершины гор нахлобучат белые шапки и на деревья упадет плотное снежное кружево, они рыщут целыми стаями.

К северу от Карабаира темнеют сосновые леса, громоздятся круглолобые горы. Меж ними ярко зеленеют на солнце поля и небольшие, кажущиеся отсюда с ладонь, волнистые долины, сплошь заросшие кустарником.

Селений не видно. Одно Момчилово притаилось у подножия Карабаира, словно нарочно спрятанное и забытое в этом диком, безлюдном горном краю.

Момчилово (когда-то оно называлось Рамадан-бей) образуют три слободы, растянувшиеся у холмистых подступов к мрачному Карабаиру в виде подковы. В селе около трехсот домов. Дома, в большинстве своем деревянные, двухэтажные, крытые плитняком, глядят на улицу узкими зарешеченными оконцами; окна, выходящие во дворы и садики, пошире тех, что с улицы; на подоконниках в черепках от разбитых кувшинов пестреют настурции, астры, герань. Есть тут и несколько кирпичных домов — в Марковой слободе, а дом покойного Али Илязова, где сейчас размещен военно-геологический пункт, сложен из белого камня; квадратный, крытый черепицей, он похож на крепостную башню и в ясную погоду виден даже с голой вершины Карабаира. Новая школа вся из бетона и стекла, кооперативная сыроварня, украшенная с фасада бугристой цементной облицовкой, обширные, казарменные по виду овчарни и коровник сельскохозяйственного кооператива — эти здания напоминают о новом времени и сразу бросаются в глаза; они словно бы озаряют своим светом унылый, серый пейзаж старинного села.

Если смотреть на Момчилово издали и сверху, оно похоже на гнездо, свитое в буйной листве ветвей. Со всех сторон к нему подступают зеленые холмы и горы, глубокие ложбины и отлогие спуски, там и сям перемежающиеся дикими скалами и пастбищами. Белая лента шоссе, идущего на Смолян, кажется случайно раскрутившейся в этой глуши серебряной спиралью.

Три слободы Момчилова отделяет друг от друга пустошь — уродливый гроб, изрытый потоками и поросший колючим кустарником, — излюбленное укрытие лисиц, откуда они, дождавшись темноты, прокрадываются в огороженные низкими каменными заборами или тонким поясом колючего плетня ближние дворы.

Поздней ночью через пустошь по одной из тропинок, извивающихся среди зарослей терна, идет высокий худой человек. Места эти, видно, хорошо ему знакомы — его не смущают частые развилки, он держится южного направления и шагает в темноте твердо и уверенно.

Над Карабаиром скучились черные тучи, свищет ветер, небо рассекает желтая молния. Доносятся далекие раскаты грома. Человек не спешит, он даже останавливается и, сложив ладони лодочкой, чтоб защитить пламя спички от ветра, закуривает. В темноте мерцает красный огонек его сигареты. Местные жители знают: если ветер бьет в лоб Карабаиру, дождя не будет.

У первого же плетня тропинка раздваивается: правая выводит на дорогу, идущую к Марковой слободе, левая, попетляв среди притихших домишек, сбегает к обрыву, под которым стоит массивный белокаменный Илязов дом. У самого низкого места человек слегка наклоняется и прыгает с обрыва. Пройдя мимо запертых дубовых ворот белеющего в темноте дома, он задерживается на мгновение под окнами, защищенными толстыми железными прутьями, делает несколько затяжек и, бросив окурок на землю и придавив его каблуком, широким шагом направляется к открытой калитке. Перед домом высится могучий вяз, его огромная развесистая крона может сойти за целую рощу.

Едва человек поравнялся с деревом, из мрака, словно из-под земли, выросла коренастая фигура в военной форме. Это милицейский старшина Стоян: сегодня он несет охрану военно-геологического пункта.

Старшина вскидывает карабин; слышится его строгий гортанный голос:

Стой!

Вяз шевелит ветвями, скрипит, издавая множество резких и приглушенных звуков. Словно это роща стонет и вздыхает. Где-то за Карабаиром снова вспыхивает молния, и освещенная ею трепещущая листва на миг кажется золотой.

Старшина опускает карабин и укоризненно качает головой. Пришедший, улыбаясь, приглаживает рукой растрепанные ветром волосы.

— Спокойного дежурства, бай[1] Стоян! — говорит он постовому и все тем же широким, ровным шагом продолжает свой путь и вскоре исчезает в ночном мраке.

Старшина Стоян почему-то грустно опускает голову, крутит ус и, закинув карабин за плечо, вынимает из кармана куртки сигареты.

Вяз шумит, скрипит. Небо заволокло тучами, тьма слишком густа, чтобы можно было различить крадущуюся человеческую фигуру, внезапно выросшую за спиной старшины.