Виктор Михайлов - По замкнутому кругу Страница 2

Простившись, Гаев выходит из купе и осторожно задвигает за собой дверь.

Через приспущенное окно с перрона доносится жеваный звук репродуктора: «Скорый поезд… отправляется через пять минут… просят провожающих…»

Свет фонаря падает на Ксюшу. Привстав на носки, положив руки мне на плечи, она говорит, голос у нее глухой от волнения:

— Ты, Федя, там…

— Понимаю.

Я целую ее, и Ксения выходит из купе. Жду у окна. Она стоит на платформе, приложив пальцы к щеке.

Поезд трогается и медленно набирает скорость.

За вагоном до конца платформы бежит человек в плаще, в руке его зажата шляпа, он что-то кричит, улыбается…

От щедро облитого светом перрона мы уходим в глубокую синь осеннего вечера. Окна домов освещены светильниками, рожками люстр — огни Москвы. Тяжело дыша, перед окнами разворачиваются фабричные корпуса. Задергиваю занавес, включаю настольную лампу.

Я всегда хорошо отдыхаю в поезде. Но на этот раз как-то беспокойно, пожалуй, тревожно. Ничто мне не угрожает, и страха, даже инстинктивного, нет, но тревожит неизвестность…

Проводник вносит чай с лимоном, запечатанный сахар и пачку печенья.

После его ухода достаю блокнот, ручку.

Хочу переосмыслить материалы дела, эпизоды, казалось бы ничем между собой не связанные, и найти между ними общность, логическую нить.

Открыв блокнот, пишу:

1. «Формика руфа».

Под латинским названием лесного рыжего муравья — голицынская история.

Итак, «формика руфа» — утечка важных сведений из Верхнеславянского завода.

Дело второе. В блокноте я написал:

2. «Счастливая таблица».

В середине июля радиостанция «Дойче велле» («Немецкая волна») после глав из книги Рудольфа Гесса, узника Шпандау, передала добавление к выигрышной таблице лотереи в пользу землячества Кенигсберга около ста четырехзначных чисел. Предполагая, что переданное добавление к таблице может быть шифровкой, адресованной резиденту в СССР, мы направили ее в дешифровку.

Удалось прочесть:

«Тайник сорок третьем километре ликвидирован. Случае крайней необходимости пользуйтесь почтовым ящиком Кронцерштадт, 1/7. Форсируйте подготовку связного. Желаем удачи!»

Стало быть, бдительность натуралиста Жбанкова и провал Курта Зибеля привели к ликвидации голицынского тайника.

3. «Добрый дядя».

В конце июля наши друзья из ГДР, ведя наблюдение за домом на Кронцерштадт, 1/7, перехватили письмо из СССР от некоего Родионова, отправленное Эльзе Даймер — Кронцерштадт, 1/7, Шмаргендорф, Берлин. На левой стороне конверта обращало на себя внимание большое жирное пятно. По указанному на конверте обратному адресу гражданин Родионов Б. Т. не проживает. Письмо было безыинтересное, корреспондент спрашивал о здоровье, кратко сообщал о себе, но меж строк тайнописью было зашифровано:

Милая Эльза! Вы хотели оказать помощь какому-нибудь скромному молодому человеку, сообщаю вам адрес такового: СССР, г. Свердловск, Нижние Выселки, Зеленая улица, 9. Общежитие стройуправления. Комната 5. Семену Григорьевичу Авдееву. Советую выслать ему джинсы сорок восьмого размера и яркой расцветки пуловер, остальное по Вашему усмотрению.

Уважающий Вас Богдан.

По характеристике наших друзей из ГДР, Эльза Даймер почтенная женщина, вдова шляпного фабриканта, ярая католичка, занимается благотворительностью, рассылает продуктовые и вещевые посылки в социалистические страны. Борется, как она говорит, с нуждой и лишениями.

Б. Т. Родионов, надо полагать, посредник между фрау Даймер и Авдеевым. Очевидно, что под видом добавления к выигрышной таблице взамен голицынского тайника ему подтвердили запасной адрес почтового ящика на Кронцерштадт, 1/7.

Письмо Родионова было подвергнуто экспертному исследованию в лаборатории, а потом отправлено берлинскому адресату.

Вспомнив об экспертизе, я сломал печать и прочел заключение на бланке:

«Химический анализ жирового пятна на конверте показал в своем составе присутствие:

1. Смолы лакового дерева (сумаха).

2. Льняного масла.

3. Копала.

4. Эфира целлюлозы.

Можно предположить, что смесь представляет собой лак для покрытия живописи».

Главное — резидент, условно «Маклер». По какому следу надо сделать первые шаги? Попробую сформулировать.

По сведениям шифровки Зибеля можно предположить, что «Маклер» живет, работает или постоянно находится вблизи объекта наблюдения. Чтобы заложить шифровку в тайник, «Маклер» должен был отсутствовать от одного дня (самолетом) до четырех дней (поездом).

Надо просмотреть списки авиапассажиров за первую декаду июня, до появления Зибеля в Голицыне.

Если добавление к выигрышной таблице было адресовано «Маклеру», то он должен располагать радиоприемником и слушать «Немецкую волну» в часы выхода ее в эфир.

Разумеется, искать приемник дело не легкое, но наличие приемника при подозрении — косвенная улика.

Экспертиза свидетельствует, что жировое пятно на конверте имеет отношение к лаку для покрытия живописи. А что, если «Маклер» работает в качестве художника и рецепт его лака представляет секрет мастера? Исследуя рецептуру лака местных художников, можно выйти на «Маклера», пользующегося этим рецептом. Кроме того, наблюдение за Авдеевым может привести к «Маклеру». Не мог же он послать это письмо фрау Даймер, не будучи знаком с Авдеевым!

Какие-то догматические мысли! Думается, что построено все на разумной основе, но гипотеза-то одна! А истину можно извлечь из нескольких версий! Устал. Чертовски устал…

Выключив настольную лампу, раздернул занавеску. За окном мелькали станционные огни. Замедляя ход, поезд подходил к Мурому.

Я смотрел на почти пустую платформу и размышлял. Декарт говорил: «Все подвергай сомнению». Ну что ж, без доли разумного скепсиса трудно установить истину.

Если шифровку в тайник закладывал «Маклер» с помощью другого лица? А транзисторный приемник он слушает, не пользуясь репродуктором? Есть же маленькие мембраны для ушной раковины. Не исключено, что «Маклер» не имеет никакого отношения к живописи, он живет в доме художника или просто воспользовался чужим конвертом.

Короткий сигнал электровоза вывел меня из задумчивости. Дали отправление.

Решил спать. Подумаю утром на свежую голову.

Во сне я часто брожу по роще белой акации. Это детство — Саратов, Митрофановский разъезд. Я брожу среди тяжелых гроздей белых цветов, их одуряющего аромата и перестука дятлов.

Мне кажется, прошло всего несколько минут, как погасил свет и натянул на себя одеяло, а я снова в роще акаций и дятел стучит в сухой ствол: тук… тук-тук-тук… тук-тук…

В КАМЕННОМ КАРЬЕРЕ

Ровно в двадцать часов девятнадцать минут поезд подошел к платформе Свердловск-Пассажирская.

Первый, кого я увидел, был приветливо улыбающийся Гаев.

— Что случилось, Николай Алексеевич? — удивился я.

— В Верхнеславянске на заводе при странных обстоятельствах исчез инженер Якуничев. Полковник вызвал меня. «Обстановка изменилась, сказал, догоняйте Федора Степановича самолетом, вы можете ему понадобиться».

— Подробнее! — требую я.

— Якуничев Глеб Матвеевич, способный инженер-конструктор, работает в КБ завода. Имеет самостоятельные труды в области сверхпроводимости и лазерной техники. Второго августа ушел в трехдневный отпуск и не вернулся…

— В шифровке, добытой из тайника, была информация о лазерной технике…

— Вы считаете…

— Ничего я не считаю… Неужели исчезновение Якуничева имеет отношение к «Маклеру»?

— Почему «Маклер»? — спросил Гаев. У него реалистическое мышление, и он плохо мирится с условностью.

— Потому что этот тип был посредником между Авдеевым и фрау Даймер. «Посредник» — по-немецки «маклер».

— Пусть будет «Маклер», — согласился он. — Якуничев мог быть агентом «Маклера»…

— Если бы Якуничев был агентом «Маклера», то информация в шифровке была бы технически грамотнее.

— Какое же отношение имеет «Маклер» к исчезновению Якуничева?

— Многое еще не ясно. Не задерживаясь в Свердловске, ты отправишься в Верхнеславянск. Установишь родственные и дружеские связи Якуничева. Подробности уточним позже: видишь, нас встречают!

К двери купе подошел офицер и, козырнув, представился:

— Старший лейтенант Лунев!

— Майор Никитин, — ответил я и указал на Николая Алексеевича: — Капитан Гаев.

Руку Лунев пожал сильно и энергично.

— Товарищ майор, вас дожидается в управлении начальник отдела полковник Шагалов. Может быть, раньше мы забросим в гостиницу вещички?

— Это далеко? — спросил я.

— Почти по дороге, — ответил Лунев и взял мой чемодан.