Анатолий Чехов - Чёрный беркут Страница 20

Послышался дробный стук копыт: из-за поворота дороги выехал Карачун. В седле, на красивом скакуне, он казался еще худощавее и стройнее, особенно рядом со следовавшим за ним могучим и неповоротливым Дзюбой. К седлу Дзюбы приторочены три английские десятизарядные винтовки, аккуратно завернутые в брезент.

— Салям! — спешившись, приветствовал Карачун рабочих по-туркменски: в бригаде только один Яков русский, остальные — туркмены, таджики, курды.

После обычных приветствий и расспросов: как дела? как чувствуют себя жены и дети? — Карачун сел в тени палатки. Тут же, кто прямо на траве, кто на камнях, уселись и рабочие. Пошла по рукам пачка папирос, привезенная начальником заставы. Запахло табачным дымком.

Яков уже догадался, зачем приехал Карачун: будет вручать винтовки. А каждый получивший нарезное оружие становится хозяином гор. Одно смущало: патроны на заставе выдают строго по счету.

Прежде чем обратиться к рабочим с речью, начальник заставы снял фуражку, пригладил волосы, несколько раз откашлялся.

— Государство доверило нам охрану границы, — начал он. — Но только силами одних пограничников с такой задачей справиться трудно. Вот мы и решили обратиться к вам за помощью. Вижу, среди вас нет ни одного терьякеша...

— Ай, зачем терьякеш? Терьяк плохо, не надо терьяк! — послышалось одновременно несколько голосов.

— Терьяк не только губит наших людей — туркменов, таджиков, курдов, но и подрывает экономические основы Советского государства, — продолжал Карачун. — А забрасывают его к нам носчики баев, помощники агентов империалистических разведок. И вот получается... К примеру, заключили мы договор с соседями на покупку десяти тысяч тонн хлопка. За хлопок должны платить сахарным песком. Правильная торговля?

— Правильная, — раздались голоса.

— Кочахчи банками несут к нам терьяк, отравляют народ, уносят советскую валюту. Вместо того чтобы платить за наш сахар хлопком или шерстью, баи, засылающие к нам контрабандные группы, расплачиваются у нас же взятыми за опий деньгами. Одна банка терьяку стоит сто пятьдесят тысяч рублей. А сколько таких банок забрасывают к нам по всей границе? Какие это огромные убытки нашему государству! Но убытки еще не самое главное. Сами знаете, если уж хлебнул терьякеш этой заразы, то и жену, и детей, и родину — все продаст! Ему лишь бы покурить. Раз покурил, два покурил, сегодня он не работник, завтра, смотришь, его завербовали, шпионом сделали. Такой за терьяк любую государственную тайну выдаст!..

Говорил Карачун просто и свободно. Видно, не первый раз выступал перед ремонтниками. Все, даже слабо владевшие русским языком, прекрасно понимали его.

— Я полагаю, — продолжал он, — что в вашей бригаде каждый достоин боевого оружия, а значит, и доверия. Давайте же вместе охранять священные рубежи! Не пропустим ни одного нарушителя границы. Чтобы не с голыми руками встречать врагов, вот винтовки, которые доверяет вам Родина. Вы сами решайте, за кем их закрепить, кого выбрать старшим, потому что прежний руководитель Балакеши, как я слыхал, в бригаде больше работать не будет.

— Ай, зачем думать! — первым отозвался Барат. — Ёшка старший, раз Балакеши председателем теперь в ТОЗе. Винтовки надо дать Мамеду, Асахану Савалану, Нафтали Набиеву — лучшим охотникам. Большой шашлык кушать будем!

— Но, но! — забеспокоился Карачун. — Если все патроны на козлов да архаров переведете, чем будете бандитов встречать? Учтите, ни одного выстрела зря. Стрелял, отчитайся, в кого стрелял и зачем. Вы теперь — боевая единица. Дисциплина должна быть строгая. Ты, Яков Григорьевич, теперь за всех в ответе.

Карачун раздал английские винтовки, когда-то отобранные у контрабандистов, Нафтали, Мамеду и Савалану. У Якова уже была русская трехлинейная, о достоинствах и безотказности которой рассказывал ему еще отец.

Новое назначение одновременно тревожило и радовало Кайманова. Шутка сказать, командир бригады содействия! Кроме четырех винтовок есть в бригаде хорошее ружье у Балакеши. Да и берданка Якова не списана со счета. Шесть стволов — сила! Но радость то и дело сменялась беспокойством: командир должен быть самым знающим и умелым. Его слово — закон. И не потому, что он называется командиром, а потому, что командир смелее, умнее и опытнее остальных. Он — пример для всех. А какой пример Яков, если в двух шагах от палатки не мог следы прочитать?

С завистью вспомнил он немыслимо точную стрельбу Аликпера — первого помощника начальника заставы Пертусу, тоже командира бригады содействия.

Надо обязательно повидаться со следопытом Амангельды. Далеко еще Якову до Аликпера и Амангельды. А без их знаний и умения не выполнишь самого пустякового задания. Вооруженные контрабандисты — не горные козлы. «Шарапхан из своего маузера в темноте на звук без промаха бьет», — вспомнил он слова Карачуна.

Еще бы не бить, когда каждая банка опия сто пятьдесят тысяч рублей стоит! Носчиков у таких главарей, как Шарапхан, иной раз больше десятка. Посчитай, сколько это денег стоит! К тому же еще за спиной Шарапхана Таги Мусабек-бай — хозяин. Говорят, что кроме Шарапхана у Мусабека главарями Чары Ильяс, Джафархан, Атагок, Анна... Всего лишь неделя, как приехал сюда Кайманов, но узнал уже десяток имен бандитов. «Да, Ёшка, — мысленно назвал он себя на курдский лад, — нелегкое дело свалилось на тебя. Будешь теперь отвечать за каждого контрабандиста. А попробуй уследи, если они через границу толпами прут».

— Вы получили боевое оружие, — снова заговорил Карачун. — Но главное не в этом. Винтовка нужна, когда перед вами явный враг. Гораздо опаснее — скрытый. Не забывайте об этом. У нас тут, на границе, уже есть товарищества по совместной обработке земли, создаются первые колхозы. Враги распускают о них нелепые слухи. Кое-кто верит слухам. Есть семьи, которые даже собираются уходить за кордон. Помимо меткой стрельбы по врагам, мы должны учиться попадать словом в душу человеку. Пограничник обязан знать каждого, кто живет в пограничной зоне, чем дышит, что думает, какое у него настроение; должен помогать людям разбираться в обстановке, не оставлять никого в трудное время, а когда надо — потребовать ответа.

С некоторой торжественностью произнеся эти слова, Карачун сел в общий круг. Начался непринужденный разговор, из которого Яков понял, что Федор Афанасьевич не первый раз приходит к рабочим, что в сенокос и жатву пограничники помогали недавно организованному товариществу, председателем которого стал Балакеши, и что уже не однажды рабочие-ремонтники участвовали в поисках на границе, помогали пограничникам.

Карачун и Дзюба, попрощавшись, уехали, а Яков долго еще раздумывал о том, как ему организовать работу бригады содействия. После обеда он возил с Баратом гравий, то и дело поглядывая на своих товарищей.

Солнце, опускаясь к зубчатым вершинам гор, в упор освещало бурые их склоны, людей, цепочкой растянувшихся вдоль израненной ручьями и потоками дороги, лошадь и телегу, раскинутый неподалеку палаточный городок. Теперь это не только ремонтная бригада, но и боевая единица. Днем люди бригады закрывают бреши и промоины в дороге, ночью должны с оружием в руках закрывать бреши на горных тропах.

Насыпая гравий в телегу и подвозя его к промоинам, Кайманов прислушивался к разговорам. Балакеши, выравнивая полотно дороги, рассказывал о самых известных в этих краях контрабандистах. Все его слушали, временами прерывая рассказ возгласами и репликами.

— Кто такой Чары Ильяс, Балакеши? — сгружая гравий, спросил Яков. Он все еще никак не мог привыкнуть к имени председателя товарищества по совместной обработке земли: «Балай» — ребенок, «Кеши» — человек. Выходит, «Человек-ребенок». В переводе — бессмыслица. Но ему известно было, что у туркмен и азербайджанцев иной раз встречаются совсем неожиданные имена. Например, родился ребенок утром, дают ему имя Гюньдогды — «Солнце взошло», родился зимой — Карягды, то есть «Шел снег». А, например, Амангельды, по-туркменски значит «Счастливо пришел»: ждали ребенка, благополучно родился, назвали Амангельды.

Услышав, что Кайманов не знает, кто такой Чары Ильяс, Балакеши в изумлении поднял кверху густую, черную, подбритую на челюстях угловатой скобкой бороду, зачмокал губами и укоризненно покачал головой:

— Ай, Ёшка, все тебе о нем расскажу. Чары Ильяс за терьяк луну с неба достанет, по штыкам пройдет, в ухо верблюда влезет. Второй год через границу ходит, никто не может поймать. Нет человека, который поймал бы Чары Ильяса.

— Если поймать не могут, как знают, что ходит? — резонно возразил Яков.

— Люди знают, — уклончиво ответил Балакеши. — Носчики-терьякеши говорят: «Был Чары Ильяс». Сам он никогда не попадется.

— Ты его видел?

— Как не видел. До того как Чары Ильяс за кордон убежал, видел. В ауле Гиями. Он баем был. Только баи редко терьяк курят, а Чары Ильяс курит. Ростом мал, худой, силы нет, здоровья нет, а поймать никто не может — шибко хитрый. Соберет носчиков и пускает через границу по два, по три. Ага, прошли! Тогда сам идет. Задержат двух-трех, ведут на заставу, он за их спиной проскочит. Прорыв сделает через Мер-Ков или у Ходжа. Здесь его и ждут. А он полмесяца по пескам бродит, обратно у Карагача пройдет. Сколько пограничников ни ставь — как ручей в песок. Был Чары Ильяс, и нет его. Уж и люди его видели, и след найдут, а схватить не могут. След так запутает, ничего не поймешь. Халат на пиджак сменит, женскую одежду наденет, пройдет.