Яков Левант - Наследство дядюшки Питера Страница 22

— Отправился на остров, к своим гитлеровским друзьям, — проговорил Павел.

— Так это Беркли? — догадался Сергей.

— Собственной своей персоной, — подтвердил Павел и поинтересовался, не разглядел ли Сергей гребца. Ответ друга не удовлетворил его.

— Одежда — это, брат, далеко не все. Говоришь, седина? А много ты видел тут молодых людей? То-то и оно… Совсем не обязательно в каждом старике предполагать нашего знакомца Гофмана.

В голосе капитана однако не было обычной уверенности. Когда Сергей рассказал о девушке-рыбачке, Павел насторожился:

— Так ты считаешь, что сеть служила ей только для маскировки?

Сергей задумался. Да, он был убежден в этом. Почему? Вопрос, поставленный в упор, заставил восстановить в памяти всю картину. Лодка, медленно скользящая вдоль едва различимой цепочки поплавков, проворные женские руки, ловко перебирающие мокрую паутину сетки… Изредка в серой паутине возникает светлая бьющаяся рыбешка; проворные руки с той же ловкостью подхватывают ее, мечут в лодку… Нет-нет, никак не скажешь, что делают они непривычную или ненужную работу!.. Но вот крупная рыбина, всплеснув возле самого борта, — выскочив из сети, уходит в глубину. Обычная история, ничего особенного — и все же… Какой рыбак не прервет в этот миг работу, не оглянется с огорчением и досадой? А женщина как ни в чем не бывало продолжает свое занятие; ни на секунду не замирает движение ловких рук…

Цапля понимает приятеля с полуслова.

— Да, очевидно, ей было не до улова, — замечает он.

— И что могла она делать на острове столько времени? — добавляет Сергей. — На полузатопленном острове.

— Да-да, — повторяет Павел. — Странно, что Алексей Михайлович так уверен в старике. Он никогда не ошибался в людях.

Двумя руками он расправляет подвязанную к колоколу веревку:

— Режь здесь!

Сергей вынимает из ножен трофейный нож — остро отточенная сталь во мгновение ока перехватывает размочалившийся жгут.

— Вот так, — говорит Павел, закрепляя свободный конец на зубце парапета. — Если еще кто вздумает побаловаться колокольным звоном, пусть считает, что веревочку заело. Любого, кто сюда поднимется, задержишь, вызовешь меня ударом в колокол. Понятно?

— Ясно, товарищ капитан!

— Теперь наблюдай за морем, возможны световые сигналы. Фиксируй точное время каждого…

ВИДНЫ ТОЛЬКО КРЫШИ

Бинокль уже не был нужен. Спрятав его в футляр, Сергей вооружился автоматом. Тьма, обступившая его со всех сторон, рождала невольное ощущение тревоги. В ней, в этой тьме, растворились, расползлись очертания окружающих предметов. Видны только крыши, панцирь крыш. Под ними бьется жизнь — чужая, непонятная. Старый Гофман, девушка-рыбачка, женщина в плохоньком пальтишке… Кто они, какую роль играют в этой загадочной истории? Насколько проще было бы все, развернись события на своей земле! Э, да что там говорить, быть может, не так уж и неправ в своей откровенной подозрительности старший лейтенант Истомин…

Далеко на западе метнулась яркая голубая вспышка, и Сергей не сразу угадал в ней молнию. Вспышка повторилась гораздо ближе, — на этот раз приглушенное ворчанье грома докатилось до него, — и тут же по железной крыше над головой забарабанили дождевые Капли.

Постепенно дождь разошелся в настоящий ливень. Заметно похолодало. Порывы ветра, свирепевшего с каждой минутой, обдавали Сергея ледяным душем.

«Невесело сейчас на острове тем троим, — подумал он. — Интересно, чего ради они туда забрались? Бежать в море? Но на ветхой лодчонке об этом нечего и думать!» Какой-то странный звук насторожил Сергея. Казалось, что где-то совсем рядом негромко лязгнуло железо. Осторожно обойдя лестничный проем с таким расчетом, чтобы поднимающийся человек оказался к нему спиной, Сергей заглянул вниз. Там действительно кто-то был — до него явственно доног силось натужное, с хрипотцой дыхание.

Сергей замер: видит его неизвестный или нет? И почему он затаился там?

Бесшумно сдвинув предохранитель автомата, Сергей стоял, готовый ко всему.

Прошло несколько минут, показавшихся Сергею целой вечностью. Наконец незнакомец чиркнул спичку, и Сергей увидел прямо под собой склонившуюся над фонарем фигуру. Человек почти поднялся наверх и, видно, в последнюю минуту, спохватившись, решил засветить фонарь в затишке. Если бы не это, Сергей безусловно прозевал бы его появление из-за адского рева ветра. Только звук откинутой створки фонаря привлек его внимание.

Незнакомец со стуком задвинул створку, выпрямился, поднял фонарь. Сергей отпрянул назад.

Выждав, пока неизвестный ступил на площадку, он громко скомандовал:

— Хенде хох![5]

Неизвестный быстро обернулся. Нет, он и не думал о сопротивлении. Просто неожиданность ошеломила его настолько, что смысл приказа застрял где-то на полпути к его сознанию. Очевидно, это был тот самый человек, который в сумерках переправлялся с острова: кожаная куртка, фуражка, превратившаяся от дождя в раскисший блин, сапоги, красноватый шарф…

Сергей мог воочию убедиться, что только одеждой и ограничивается его сходство с Гансом Гофманом. Маленькое, высохшее и какое-то вытянутое вперед, как у крысы, личико, тоненькие усики, усиливающие это сходство, белесые, выцветшие от старости глазки-бусинки… В правой руке он держал простенький фонарь с толстым огарком восковой церковной свечки, светившей довольно ярко.

— Хенде хох! — строго повторил Сергей, сопровождая свои слова угрожающим движением автомата.

На сей раз его требование возымело действие. Незнакомец поспешно сунул фонарь на парапет и послушно вздернул вверх дрожащие руки.

«Фонарь! — мелькнула у Сергея тревожная мысль. — Надо загасить фонарь!» На беду, он никак не мог припомнить немецкое название фонаря. Ждать было нельзя — несколько упущенных мгновений могли оказаться роковыми. Что, если старик подавал сейчас сигнал — сигнал тревоги!

— Фонарь! — гаркнул Сергей по-русски. — Свет! Люфен!

Но немец не понял или сделал вид, что не понимает. Он тупо глядел на автомат, вздевая вверх свои все еще трясущиеся руки. Нет, время терять было нельзя!

— Цурюк![6] — скомандовал Сергей и для убедительности шагнул вперед, уперев в грудь незнакомца дуло автомата.

Тот не заставил себя просить дважды — поспешно отступил назад. Коротким движением ствола Сергей сбросил с парапета фонарь и приказал сразу ставшему послушным старику повернуться спиной.

Нащупав в темноте подвязанный к колоколу конец, Сергей с силой дернул его.

Прошло еще несколько томительных минут, в течение которых Сергей не спускал глаз с неподвижной фигуры у парапета. На память приходили не раз слышанные истории о бесчисленных уловках, к которым прибегали в подобных случаях пойманные диверсанты…

Наконец на лесенке раздались шаги.

— Сергей! — с облегчением услышал Ивлев хорошо знакомый голос и впервые по-настоящему оценил предусмотрительность своего друга, каждый раз предупреждавшего о себе.

— Ага, господин звонарь! — весело воскликнул Цапля, направляя на старика луч карманного фонарика. Повернув задержанного к себе лицом и жестом разрешив опустить руки, он спросил по-немецки о причине визита его на колокольню.

Немец забормотал что-то о потерянной им здесь трубке, но Павел решительно перебил его:

— Давайте-ка сразу договоримся, — заявил он по-немецки тоном, не допускающим возражений. — Времени у меня в обрез, возиться с вами некогда. По сравнению с этим гестаповским удавом, вы — мелкая сошка. И если не желаете становиться с ним на одну доску, выкладывайте мне сейчас же все, что знаете, быстро, точно и коротко.

Такая постановка вопроса, видимо, понравилась старику.

— Да-да, мелкая сошка, именно — мелкая сошка, — с готовностью подхватил он, и Сергей не без удовольствия отметил, что совсем не так уж плохо понимает по-немецки.

В эту самую минуту далеко на севере, в море, взметнулся крутой дугой одинокий красный огонек. Не успел угаснуть он, как в том же месте вспорхнула серия зеленых ракет.

— Вас ист дас?[7] — спросил Павел, и этот такой обыденный, со школьных лет привычный слуху вопрос странно прозвучал в настороженной, враждебной тишине.

— Их вайс нихт, их вайс нихт,[8] — поспешно прохрипел старик, и Сергей ясно представил себе, как испуганно забегали в темноте глазки-бусинки.

Возможно, немец действительно ничего не знал о значении подаваемых с моря сигналов. Во всяком случае Павел не счел нужным настаивать, он предложил старику назвать себя и поспешить с рассказом.

И незнакомец заговорил. Он оказался тем самым Францем Беккером, о котором с такой настойчивостью твердил старый моряк. По словам Беккера, его накануне вечером вызвал к себе веселый американский офицер, поместившийся в пасторском доме, и потребовал помощи в одном, как выразился американец, «деликатном дельце». Заподозрив неладное, Беккер попытался отказаться, но не тут то было. Веселый офицер поведал ему жуткую историю о гестапо, пасторе и беглом американском военнопленном. Он, Беккер, и раньше краешком уха слышал, что бедняга пастор поплатился за укрывательство какого-то беглого, но, разумеется, имел к аресту господина пастора отношение не большее, чем к извержению Везувия в прошлом веке. Каков же был его ужас, когда господин офицер прямо обвинил Франца Беккера в этом чудовищном злодеянии и предупредил, что потребует выдачи его американским властям. Угроза до того напугала старика (кто станет в такое время разбираться в судьбе маленького человека!), что он дал согласие помочь американцу. О, разумеется, он был убежден, что затея веселого офицера — простой журналистский трюк и совершенно не носит враждебного русским характера! Тем более, что при беседе присутствовал один советский офицер. Да-да, молодой симпатичный лейтенант. Правда (он, Беккер, не хочет вводить в заблуждение русское начальство), советский лейтенант не мог слышать всего, но время от времени он подходил и включался в разговор. Вот даже записку, отправленную в Райнике, американец прочел при нем вслух!..