Андрей Гуляшки - Последнее приключение Аввакума Захова Страница 24

Как я уже вам докладывал в моем первом рапорте, профессор, Кирилков и Войн Константинов вернулись прямо к себе домой. Марина Спасова оставила свою машину у Горнобанской трамвайной остановки и пешком прошла к большому кооперативному дому, стоящему с левой стороны дороги, позвонила у входа, и ей отворил дворник, от которого наш человек узнал, что Спасова часто навещает свою мать — та живет на третьем этаже. Мать Спасовой — пенсионерка, бывшая учительница. Муж матери — инженер, работает на электромашиностроительном заводе. Я говорю «муж матери», потому что, по словам дворника, Марина не дочь инженера, а была только им удочерена. Мать зовут Сильвией, а мужа ее — Наумом Спасовым. Марина носила имя отчима и в паспорте значилась как Марина Наумова Спасова. Дворники, как известно, народ любопытный и знают о жильцах многое.

Итак, Марина задержалась в квартире матери и отчима всего лишь минут десять-двенадцать. Она вышла из дома ровно в три часа сорок пять минут. Села в свою машину и очень осторожно пересекла бульвар, чтобы выйти на его левую полосу. Туман в это время стал чрезвычайно густым, и потому Марина двигалась очень медленно.

Наш человек утверждает, что, когда она приехала на остановку «Бэкстон» и свернула вправо, на улицу Братьев Бэкстон, в направлении Бояны, нигде вокруг никаких машин не было видно, не заметно было и никаких огней. Итак, Марина уже приближалась к своему дому, когда из-за угла улицы Ивана Сусанина прямиком на улицу Братьев Бэкстон вдруг выскочила, сверкая фарами, машина «СФ 90-52» и поехала следом за Мариной. Это и был исчезнувший «Москвич» — машина Недьо Недева! Она появилась настолько неожиданно, что наш человек просто чудом не врезался ей в багажник, тем более что за двадцать минут до этого несколько раз я повторил ему прямо в ухо: «Ищите „СФ 90-52“!» Ищите «СФ 90-52»!» И вот теперь «СФ 90-52» сама лезла ему в руки.

Он немного отстал, чтобы дать возможность машинам ехать на безопасной дистанции, и тогда на его глазах разыгралась, словно в кино, невиданная драма. Машина «СФ 90-52» свернула влево, словно бы намереваясь обогнать «Москвич» Марины. Когда она поравнялась с ним, внутри ее, возле стекла правой передней дверцы, то есть справа от водителя, сверкнул огонек. Вслед за тем машина «СФ 90-52» «газанула» и исчезла, а машина Марины отлетела влево, завертелась и стукнулась боком о придорожный тополь.

Я как раз в это время вышел из Технической службы, сел в свою машину и услышал, как наш человек передавал по радио: «Машина „СФ 90-52“ скрылась в направлении Бояны, а машина Марины Спасовой перевернулась. Выхожу!»

— Он поступил правильно! — одобрительно сказал Аввакум. — Хорошо!

— Правда? — обрадовался Баласчев. — Я всегда утверждал, что лейтенант Стамов умеет правильно ориентироваться в самые напряженные моменты. У него есть данные!

— Да, да! — обнадеживающе подтвердил Аввакум. «Надо же! — подумал я. — В то время как Марина попала в катастрофу, погибла, эти двое сияют от радости, потому что лейтенант Стамов проявил данные! Нашли время радоваться !»

— Поздравьте его от моего имени! — сказал Аввакум.

— Спасибо, большое спасибо! — Капитан Баласчев, став навытяжку, щелкнул каблуками.

— Продолжайте! — сказал Аввакум.

— Лейтенант вышел из машины и открыл правую дверцу Марининого «Москвича», так как левая была искорежена ударом, да и открыть ее мешал тополь. Марина лежала на сиденье в направлении правой дверцы. Лейтенант сперва подумал, что ее контузило, но когда он посветил карманным фонариком, то сразу же заметил две совершенно очевидные вещи: с левого виска женщины стекала струйка крови, а окошко левой дверцы было пробито пулей. Через пять минут к месту происшествия прибыла машина патрульной службы, и еще через пять минут Марина была доставлена в Институт скорой помощи имени Пирогова, где установили, что она умерла по дороге. Я велел произвести вскрытие в Институте судебно-медицинской экспертизы. А нашим людям приказал немедленно ехать в Бояну, разыскать Недьо Недева и арестовать его. Всем контрольно-пропускным пунктам на дорогах в окрестностях Софии отдал распоряжение задержать его.

— Насколько мне известно, — сказал Аввакум, — у Недьо Недева есть вилла на горе над Бояной. Она находится у Беловодского шоссе и значится под номером 113-А. В соседней вилле — 113-Б — живет со своей семьей старший научный сотрудник Академии наук доктор Павел Борисов, заведующий античным отделом Археологического музея и мой хороший приятель. О существовании виллы Недьо Недева я знал не только от него, но и от профессора Маркова. Мы с профессором Марковым знакомы давно, и он мне как-то говорил о садоводческих увлечениях своего второго помощника.

— Тогда вы, видимо, знаете достаточно много об этом убийце? — спросил Баласчев.

— Вы уверены, что Недьо Недев — убийца? — спросил Аввакум. Но в вопросе его, в сущности, и не было никакого вопроса. Ни малейшая интонация его голоса не выдавала, верит он или не верит в подобную версию.

— Но ведь машина была его! — упорствовал Баласчев. — И время исчезновения Недева полностью совпадает со временем убийства. Может быть, Марина Спасова как лаборантка была в курсе некоторых дел, которые связывают Недьо Недева с похищением склянки, и он, видимо, хотел убрать Марину со своего пути!

— Не знаю… — неопределенно произнес Аввакум. Но тут раздался звонок радиотелефона, и Аввакум тотчас же схватил трубку.

Ему, видимо, начали что-то подробно объяснять, но Аввакум прервал докладывавшего.

— Я понял — резко сказал он. — Прекрасно! Если сумею выбрать время, заеду после обеда и поговорю с ним.

— Это что, имеет отношение к Недьо Недеву? — не удержался и спросил Баласчев.

Аввакум подтвердил кивком.

— Его нашли на вилле и отвезли в милицейский участок, — пояснил затем он.

Эти несколько слов он произнес с таким безразличием, что у Баласчева сразу же отпала охота продолжать разговор о Недьо Недеве.

— Человек отправляется ночью к близким людям для того, чтобы либо взять у них что-то важное, либо сообщить им какую-то важную новость. Если Марина взяла что-то важное у своих родителей, мы обнаружим это в ее вещах. Впрочем, — обращаясь к Баласчеву, спросил Аввакум, — где в данный момент находятся вещи Марины Спасовой?

— Все, что обнаружено в ее машине, одежде и сумке, было отнесено в участок.

— Тогда нечего больше медлить! — сказал Аввакум. — Ага! Я чуть было не забыл. А ты, доктор, не поедешь ли с нами?

Казалось, он только сейчас заметил меня, хотя я все время был у него перед глазами.

— Мне кажется, это само собой разумеется! — сказал я с горечью. — Конечно, поеду!

Мы вышли.

Чай так и остался невыпитым. Было ровно пять часов.

Сумка женщины — это своеобразное и весьма откровенное зеркало, отражающее ее непритворное интимное «я» и подлинный образ жизни, который она ведет. Вещицы в сумке Марины говорили об отчаянных усилиях увядающей старой девы выглядеть красивой и нравиться, но достигая этого недорогой ценой. Дешевые румяна и помада, дешевые духи, универсальная пилочка для ногтей, шелковый платочек, аккуратно сложенный и заботливо хранимый для особых случаев … В боковом кармашке — расписки инкассаторов, листочки с разными расчетами, новая пятифранковая монета, завернутая в бумажку, и почти целая пригоршня медных стотинок.

Я бы не сказал, что эта коллекция подействовала на меня угнетающе, напротив, она вызвала в моей душе истинное умиление. Вот так добропорядочно жило это человеческое существо, мечтая о красоте и аккуратно ведя счет своим деньгам, истраченным на оплату электроэнергии, на покупку лука, съеденного на завтрак масла. Меня охватило такое умиление, что на глазах даже выступили слезы… Но в душу мне повеяло каким-то странным ветром, и я почему-то впервые вспомнил, что Марине шел тридцатый год.

Аввакум с нескрываемым пренебрежением просмотрел расписки, наверное, сразу же «почувствовал», что в них и в помине нет каких-то зашифрованных данных или инструкций, а на другие мелочи и вовсе не обратил внимания. Но когда в руки ему попался сложенный вчетверо типографский бланк какого-то документа с фиолетовым цветочком в левом углу и глаза его остановились на тексте, впечатанном на пишущей машинке, и на печати под ним, лицо его расцвело от затаенной улыбки. В эту минуту он показался мне необыкновенно красивым. В красоте его было нечто такое, что трудно описать, нечто, я бы сказал, «цезаревское», но смягченное вдохновением Ренессанса. Он был похож не на военачальника, одержавшего победу над вражеским войском, а скорее, на человека, совершившего открытие, — первым обнаружившего, например, проход между двумя неприступными горами.

— А ведь я вам говорил, что человек не отправится глубокой ночью к своим близким только для того, чтобы минут пятнадцать поболтать о том о сем! — усмехнувшись, сказал Аввакум. — Вот смотрите — это документ, который хранился у матери Марины и который вдруг стал срочно необходим Марине. Этот документ — французский, выдан в Шестнадцатом районе Парижа. В нем удостоверяется, что Марина Петрова Праматарова родилась пятнадцатого марта тысяча девятьсот сорок седьмого года в городе Париже от родителей Сильвии Ивановой Рашевой, болгарки по национальности, и Петра Стоянова Праматарова, болгарина по национальности. Заметьте, в документе не говорится, что Сильвия и Петр — законные супруги. В паспорте покойная именовалась: Марина Наумова Спасова. Это означает, что она была удочерена человеком, за которого Сильвия вышла замуж после своего возвращения из Франции. Следует предполагать, что Сильвия вернулась из Франции незамужней и что у Марины не было официального отца. Поэтому в биографии Марины и не упоминается имени Петра Праматарова. Спрашивается, зачем понадобился покойной этот документ, который в Болгарии не имеет ровно никакой гражданской ценности? И почему он понадобился ей так срочно?