Анатолий Стась - Подземный факел Страница 26

Горишнему хотелось видеть рядом людей, разговаривать с ними, что-то делать. Но после отъезда инженеров промысел обезлюдел. Нефтяники, как обычно, разъехались на выходной по домам. Только один неразговорчивый Закиров остался у скважин.

Надвигалась ночь.

Измерительный стенд под навесом на передвижной платформе излучал в темноте зеленоватый холодный свет. Он лился из невидимых, вмонтированных в панель электроламп. За круглыми стеклами щитков пульсировали стрелки дозиметров, показателей давления, температурных фиксаторов с полупроводниковыми термическими сопротивлениями. Панель стенда переливалась сиянием, словно кто-то рассыпал здесь мириады лесных светлячков. Закиров погрузил руку с часами в это мерцающее свечение.

— Через четыре минуты сделаем запись. Потом через два часа — снова. И так до утра. Сверим, Горишний, часы. Сколько на твоих?

— Двадцать семь десятого.

— Поставь двадцать шесть. Твои спешат. Когда будет тридцать, продиктуй мне цифры со шкалы дозиметра.

Горишний склонился над приборами.

3

Опустевший домик молчал, окруженный зеленью молодого сосняка, слепо смотрел в темноту черными стеклами окон. Под утро приморозило. Свежий воздух, насыщенный ароматом ранней весны, отгонял сон, бодрил.

Промерзший у стенда Горишний направился в домик. Открыл дверь и с наслаждением почувствовал тепло, пахнувшее из помещения. В коридоре стоял полумрак. Маленькая лампочка под потолком бросала на стены красноватый свет. Две комнаты общежития находились в конце коридора, сразу же за кабинетом Бранюка.

Не включая света, Горишний тихо прошел к своей кровати, снял ватник, стащил с ног тяжелые сапоги. Закиров спал, разбросав мускулистые, сильные руки. Рядом, на второй кровати, сонно посапывал Славка. Горишний склонился над сыном, осторожно поправил сползшее одеяло. Славка что-то забормотал сквозь сон, повернулся на бок и затих.

Выплыв из-за облаков, в окно на мгновение заглянула луна. Графин на тумбочке, приемник на столе, вся комната осветилась серебристым сиянием, стала более просторной. Матово заблестели металлические спинки кроватей, заискрились курчавые смоляные волосы Закирова, его черные брови.

Притронувшись к руке техника, Горишний тихо сказал:

— Подъем! На дежурство пора.

Закиров мгновенно открыл глаза и сладко потянулся. Через несколько минут он уже стоял одетый. Закурил. Дернул вверх застежку-«молнию» на своем пилотском комбинезоне.

— Ну, я пошел.

В коридоре хлопнула дверь. Шаги Закирова стихли за окном.

Горишний сел на пружинный матрац. Еще раз посмотрел на сына, улыбнулся. «Набегался… Договаривался тоже идти дежурить к приборам и уснул. Мария придумала такое — отправить хлопца на промысел на ночь глядя. В одиннадцатом часу приехал. Говорит, мать волнуется. Ничего не случилось с ним, а Славке пришлось в такую даль… Впрочем, пусть привыкает. Не маленький. Мальчик сообразительный, бояться за него нечего. Да и прокатиться в автобусе — одно удовольствие для него. Даже на лыжах зимой добирался сюда. И ничего. Не заблудился. Не лоботрясом растет. Жаль только, рано будить придется, чтобы на автобус не опоздал. А Марийка хорошая у него, заботливая. Заметила, что настроение у мужа испортилось, забеспокоилась. Может, он не так, как надо, поступил? Может, нужно было все рассказать Марии о той… что ночью, с запиской?.. А зачем? Чтобы ночью глаз не смыкала? Чтобы еще больше тревожилась? Нет, он не сказал ей, и хорошо сделал… Очень хорошо… не надо…»

Мягкий туман окутывал сознание, уставшее тело расслабло, закачалось на теплых волнах.

…Горишний проснулся вдруг от холода, повеявшего в лицо. По комнате гулял ветер.

Он встал, удивился: окно было раскрыто настежь, как летом. Протянул руку к шпингалету и вздрогнул. Кто-то крепко взял его сзади за локоть. Грицько быстро оглянулся. За спиной стоял человек, будто выросший из-под земли. Горишний подумал было, что все это ему чудится еще во сне, но чужая рука снова сжала локоть.

Голова Горишнего невольно втянулась в плечи, он инстинктивно пригнулся, словно уклоняясь от удара. В сумерках комнаты было плохо видно, но он узнал обращенное к нему лицо.

— Одевайся. Выйдем отсюда. Быстрее! — Голос был глухой, и, хотя прозвучал тихо, едва слышно, у Горишнего заколотилось сердце. Руками, вдруг одеревеневшими, он снял со спинки стула одежду.

В освещенный коридор Горишний вышел первым. Позади слышались крадущиеся шаги. Опередив Грицька, к входной двери прошмыгнул человек в коротком пальто.

Звякнула щеколда двери. Гость повернулся. У Горишнего уже не было сомнения, кто именно стоит перед ним, и все же он крепко, до боли в челюстях, сжал зубы, увидев при свете постаревшее, заросшее, землисто-серое лицо Гандзи.

Гандзя показал на дверь.

— Если придет от вышки тот косоглазый, открывать ему будешь ты… Понял? Кроме вас двоих, здесь никого больше нет? — не ожидая ответа, он криво улыбнулся. — Ну вот, встретились наконец… Письмо мое получил?

Горишний молчал. Усилием воли он уже взял себя в руки. Теперь он лихорадочно думал, как вести себя. Делать вид, что обрадован появлению Гандзи, было бы рискованно. И он стоял, наклонив голову, в позе человека, тоскливо ожидающего, что же будет дальше. На пальто Гандзи налипла рыжеватая глина, сосновые иголки. «По лесу бродил, вокруг промысла… Следил. Знает, что мы с Закировым здесь только вдвоем. И что Бранюк уехал — тоже знает», — мелькнула мысль.

— Получил письмо, спрашиваю? — глаза Гандзи зло блеснули.

— У меня семья, ребенок, — вяло произнес Горишний. — Я жить хочу. Оставьте меня в покое.

— Дурень! — зашипел Гандзя, не без удовольствия заметив состояние Горишнего. — Думаешь, опять заставлю винтовку взять? В лес потащу? Не бойся, этого не будет. Но и хвостом вилять не позволю, — угрожающе шептал он. — Ходил с нами в сорок четвертом? Ходил! Не у кого-нибудь — у Гандзи был. Значит, и убивал, и вешал, и жег. А как же иначе? Сумел замести следы — твое счастье. Но знай, одного слова достаточно, и застегнут тебя чекисты на все пуговки. Будешь артачиться — могу и сам пулей угостить. Думал, шутить будем с тобой? Здесь шутки короткие. Или до конца вместе, или…

Горишний тяжело вздохнул.

— Связали вы меня по рукам и ногам. Деваться некуда. Эх…

— Ничего, все будет лучше, чем ты думаешь, — снисходительно успокоил Гандзя. — Когда Довбня передал тебе письмо?

«Почему Довбня? Что он говорит?» — Горишний насторожился. Гандзя понял его секундное замешательство по-своему.

— Не узнал Довбню? Это же руководитель нашего районного «СБ»[22]. Я послал его к тебе заранее.

Лысого, как пенек, с квадратным подбородком Довбню Горишний помнил, хотя прошло уже столько лет. Там, в банде, Довбня был правой рукой Гандзи, его ближайшим помощником во всех темных делах. Они и убежали вдвоем из Гнилого Яра, бросив всех своих людей, когда банду окружили пограничники.

«Но при чем здесь Довбня? Ведь письмо принесла женщина». — Горишний почувствовал, что говорить Гандзе об этом не следует и что вести разговор надо в таком же тоне, в каком он начался.

— Не узнал я его, — согласился Гриць. — Он приходил ко мне ночью…

— О нем расскажешь позже, — Гандзя вдруг потерял интерес к Довбне. — Встречаться вам уже нет нужды. Все, что от Довбни требовалось, он… выполнил. Теперь слушай, — шея Гандзи вытянулась, пальцы нервно теребили воротник пальто. — Наши дела, Вепрь, идут как следует, мы живем и боремся. Настало время действовать и тебе. На промысле есть человек, которого придется… — Он сделал выразительный жест рукой. — Ясно? Кстати, Бранюк надолго уехал отсюда?

— Не… знаю. Не говорил нам.

— Гм… Так вот. Убрать надо инженера Бранюка, и побыстрее. Вот возьми, — Гандзя протянул Горишнему маленькую пластмассовую трубочку. — Там таблетки. Брось одну в воду или в пищу — и конец. Боишься? — процедил он, увидев, что Горишний побледнел. — Бояться поздно. Сделаешь все, что надо!

— Но я же… потом меня…

— А, ты вон о чем… Напрасно нюни пускаешь. В четверг я буду ожидать тебя в полночь у колодца, что вблизи шоссе на Верхотурье. Знаешь это место? Мы уйдем отсюда, чтобы уже никогда не возвращаться. За границу пойдем.

— Это… правда?

— Мы не разбрасываемся людьми. — Почувствовав, что слова его прозвучали высокопарно, Гандзя поспешно добавил: — Будешь иметь большие деньги. Будешь жить в лучшей гостинице Западного Берлина. Рестораны, кафе, машины… Не пожалеешь, парень. А пока что на всякий случай держи. — Горишний увидел в его руке пачку денег. — Может, понадобятся. Спрячь. Значит, договорились?

Грицько кивнул головой.

Гандзя приказал выключить в коридоре свет. Снова звякнула щеколда. Фигура Гандзи на миг возникла в обрамлении двери и исчезла.