Анатолий Стась - Подземный факел Страница 27

— Это… правда?

— Мы не разбрасываемся людьми. — Почувствовав, что слова его прозвучали высокопарно, Гандзя поспешно добавил: — Будешь иметь большие деньги. Будешь жить в лучшей гостинице Западного Берлина. Рестораны, кафе, машины… Не пожалеешь, парень. А пока что на всякий случай держи. — Горишний увидел в его руке пачку денег. — Может, понадобятся. Спрячь. Значит, договорились?

Грицько кивнул головой.

Гандзя приказал выключить в коридоре свет. Снова звякнула щеколда. Фигура Гандзи на миг возникла в обрамлении двери и исчезла.

Горишний шагнул было за ним, но остановился на пороге. «Звать Закирова? Догонять? Что делать?» Лоб взмок от пота. Повернувшись, он натолкнулся на стену, в темноте на ощупь искал дверь. Дернул за ручку. В соседней с кабинетом Бранюка комнате на столе стоял телефон. Опрокинув стул, схватил с рычага трубку. Сразу же услышал приятный, будто родной, женский голос:

— Станция слушает.

— Дайте немедленно… Слышите? Алло, станция!

— Я вас прекрасно слышу. Говорите спокойно. С кем соединить?

— Заставу… Скорее!

— Минутку подождите. Занято.

— Алло, станция, станция! Я вас прошу…

Что ответила телефонистка, Горишний не услышал. Удар в затылок бросил его грудью на стол. Телефон полетел на пол, трубка выпала из руки.

— Так ты вон как, собака… Пощаду вымолить хочешь? Продаешь, сволочь?

Рукоятка пистолета на этот раз обожгла Горишнему щеку, болью впилась в плечо. Грицько застонал, пошатнулся и головой вперед, вслепую бросился на темную фигуру, отшатнувшуюся в сторону. Гандзя зацепился ногой за телефонный шнур. Лицо бандита белым пятном мелькнуло перед Горишним. Грицько ударил кулаком по лицу Гандзи и, перехватив его руку с пистолетом, изо всей силы сжал ее пальцами. Гандзя рванулся, не устоял на ногах. Оба повалились на пол.

Горишний был моложе и сильнее. Правой рукой он держал врага, не давал ему освободить руку с оружием, а левое плечо нестерпимо ныло. Что-то теплое и липкое потекло по затылку за воротник.

…Славка проснулся от стука за стеной. Казалось, на пол упало что-то тяжелое. Кровать отца была пуста. Закирова в комнате не было тоже. «Что там гремит?» Мальчик поднял голову с подушки, прислушался. За стеной глухой топот. Кто-то негромко вскрикнул.

Славка вскочил с постели. Босиком, раздетый выбежал в коридор, повернул выключатель. Дверь в комнату, где обычно по вечерам собирались нефтяники, была распахнута. Славка попятился… Свет, упав из коридора, выхватил из темноты двух мужчин. Обхватив друг друга руками, они катались по полу, тяжело дыша, наталкивались на опрокинутые стулья, на телефон, сброшенный со стола.

«Тато!», — хотел крикнуть Славка, узнав отца, но из горла вырвался лишь шепот. За порогом в комнате происходило что-то страшное. Незнакомый мужчина, без шапки, с разорванным воротником измятого пальто, силился вырваться из рук отца. В кулаке незнакомца тускло поблескивал черный пистолет.

Почти не думая, что делает, Славка отскочил назад, изо всей силы дернул дверь кабинета Бранюка. «Ружье!» Только теперь, глянув на коврик над кроватью инженера, мальчик понял, что именно толкнуло его сюда. «Ружье!»

Двустволка висела на месте. Рядом — туго набитый патронташ. Дома в углу за сундуком стояло почти такое же, как и это, ружье — бескурковка шестнадцатого калибра. Правда, отец еще не позволял Славке стрелять и только один раз брал его с собой на охоту. Зато сколько раз, когда матери не было в хате, ружье попадало в руки Славки. Густая насечка приклада ложилась на плечо, глаз ловил маленькую мушку меж стволов.

Привычным движением Славка вложил в казенник два картонных забитых пыжами патрона. Прыгая через порог, услышал резкий, как щелканье бича, треск и звон разбитого стекла. В коридоре сладковато запахло пороховой гарью.

От легкого сквозняка шелестели на столе страницы развернутой книги. Под окном блестели осколки стекла. Мужчины в разорванном пальто в комнате не было. Отец стоял на коленях, силясь подняться с пола, прижимал ладонь к груди.

Глотая слезы, Славка высунул ружье в выбитое окно. Два выстрела слились в один, громом прокатились по горной долине.

4

Телефонистка в Верхотурье, щелкнув штепселем коммутатора и убедившись, что линия освободилась, успокоила нетерпеливого абонента:

— Будете говорить. Даю заставу.

Где-то на противоположном конце линии, откуда секунду назад доносился взволнованный мужской голос, послышался неразборчивый шум и треск, трубка умолкла. Рука телефонистки потянулась было к коммутатору, готовая выдернуть штепсель из гнезда, и повисла в воздухе. Нет, что-то не похоже, чтобы на промысле бросили трубку на рычаг. Не похоже. Мгновение поколебавшись, телефонистка скользнула пальцами по нижним штепселям, передернула шнуры.

— Застава! Застава! Застава!

— Дежурный по заставе старший сержант Макушенко слушает, — загудело в мембране.

— Застава, только что вас вызывали из хозяйства Бранюка. Настойчиво просили соединить. Абонент волновался, едва поняла, что он хочет. Во время разговора связь внезапно оборвалась.

— Вы уверены?

— Нет даже индукции. Возможно, повреждение на линии. В последнюю минуту в трубке послышался странный шум и как будто крик. Поскольку звонили на заставу, решила вас предупредить.

— Тот, кто звонил, не назвал себя?

— Нет. Но говорил не Бранюк, его голос я знаю.

Как только дежурный по заставе выслушал телефонистку, под рукой снова загудел зуммер. Докладывал ефрейтор Цыбульников. В районе действий его наряда, в квадрате 2-13, только что раздались два выстрела. Били из дробовика, дуплетом. Наряд спешит на место, откуда стреляли.

Цыбульников не делал никаких выводов, не высказывал своих предположений. Он лишь докладывал о событии.

Выстрелы из дробовика, услышанные Цыбульниковым, сами по себе не были чем-то необычным. Стрелять мог и кто-нибудь из охотников. Однако в сочетании со звонком телефонистки сообщение ефрейтора уже приобретало особое значение. «Хозяйством Бранюка» назывался один из объектов пограничной зоны, опытный нефтепромысел, что находился в том самом квадрате 2-13, где раздались выстрелы. Совпадение места событий требовало незамедлительных действий.

Ровно через две минуты после того, как ефрейтор Цыбульников передал донесение, старший сержант Макушенко позвонил начальнику заставы. Еще через пять минут два солдата и сержант, взяв оружие из пирамиды, выбежали во двор, тенями промелькнули мимо часового у ворот и исчезли в тумане, что клубился, наплывал с гор.

5

Лес расступился. Далеко внизу, справа от шоссе, сквозь молочную завесу тумана замигало несколько светлых точек.

— Промысел, — сказал Петришин.

Машина мягко остановилась. Водитель оглянулся.

— Где сворачивать в долину, товарищ майор?

— Прямо давай, прямо, — кивнул Петришин. — Промысел близко отсюда только для пешеходов. Машиной надо в объезд, через перевал. Другого пути нет. Километров двенадцать придется дать крюку.

— Двенадцать так двенадцать, — равнодушно повторил водитель, и «Победа» помчалась дальше, освещая пустое шоссе.

Полковник Шелест молчал. Молчал и лейтенант Валигура, покачиваясь в такт движению машины, которая шла на подъем.

Дорога огибала высокие холмы, извивалась змеей до самого перевала, а там начала круто падать вниз, то отступая от скал, то приближаясь вплотную к ним. Свет фар колебался на темном граните. Иссеченные трещинами камни вспыхивали искристыми крупинками кварца и ручейками воды, скованной предутренним морозом.

Скоро гранитный коридор остался позади. Близкие деревья изменяли окраску. Ночь отступала медленно, нехотя, и все же с каждой минутой становилось светлее.

Петришин тронул водителя за плечо, показал рукой направо. Машина круто завернула в лес. Несколько раз между стволами деревьев мигнули уже знакомые огоньки на вышках. Впереди лежал промысел. «Победа» нырнула под низко нависшие ветки и остановилась, осветив фасад небольшого домика.

Солдат с автоматом вышел из-за ели и преградил прибывшим дорогу.

Возвращая Шелесту служебное удостоверение, пограничник приложил руку к шапке, тихо доложил:

— Товарищ полковник, на промысле тяжело ранили рабочего.

Они поспешили в конец коридора. Через плечо Шелеста Петришин заглянул в ярко освещенную комнату: «Он!»

Горишний лежал на кровати. На обветренных щеках проступала бледность. Плечо белело широкой марлевой повязкой. Рядом на стуле с кружкой в руках сидел чернявый скуластый мужчина, одетый в пилотский комбинезон. Находившийся тут же молодой пограничник, увидев прибывших, повернулся к Петришину.

— Товарищ майор, старший наряда ефрейтор Цыбульников. Прикажете доложить…