Франсин Мэтьюз - Клуб «Алиби» Страница 27

Салли повторила еще раз, теперь уже громче:

— Мне нужно видеть мистера Херста. Пожалуйста. По срочному делу.

— Джо на встрече с британскими чиновниками из МИД, — быстро сказала Мимс. — Приходите позже.

Если консульство будет открыто позже, подумала Салли, если костер на заднем дворе будет все еще гореть утром. Плохо скрываемая паника читалась в лице каждого, кто спешно покидал здание; кашемировый свитер Мимс потемнел от пота. В консульстве пахло, как в жилище зверей в зоопарке, оно было наполнено страхом и неуемной дикостью.

Она попыталась пройти сквозь мрачную и бормочущую толпу отчаявшихся людей, крича Je suis americaine[66] вооруженным охранникам, контролировавшим вход в посольство в разгар этого последнего рабочего дня. Американская военная полиция из Департамента вооруженных сил дежурила на заднем дворе, так что Мимс Тарноу могла спокойно жечь книги, и никто не смог бы украсть эти последние галлоны топлива из запасов консульства. Буллит нанял снайперов для дежурства на крыше на случай, если толпа начнет бесчинствовать, когда главный вход будет окончательно закрыт. Посол подозревал, что со стороны агентов-коммунистов будет провокация.

Салли не собиралась уезжать.

Она взяла мадам Блум за руку. Леони Блум взяла с собой несколько дорогих ей вещей: платок, в котором она молилась, чтобы соблюдать шабат в Новом Свете, несколько фотографий, немного помятых от времени, и золотые зубы своего умершего мужа. Она вышла вместе с Салли час назад и шла по переполненным людьми улицам со старой кожаной сумкой, навстречу обещанию, которое вчера дал ей Джо Херст и о котором он забыл. Обещание дать ей визу.

— Мы подождем, — сказала Салли Мимс Тарноу.

В вестибюле некуда было сесть. Салли подошла поближе к мраморной колонне, чтобы высвободить для себя немного пространства подальше от толпы. Между ней и внутренним коридором стоял солдат с ружьем. Француженка из приемной ушла со своего места, может быть, уже уволилась. Мимс не на шутку разозлилась — Салли больше никогда не пустят ни в одну из ее женских организаций — и зацокала своими каблуками к выходу во двор. Ее силуэт чернел на фоне языков пламени.

Салли подошла к вооруженной охране в коридоре и начала выкрикивать имя Джо Херста.

День Херста начался рано с чашечки эспрессо в кафе с аптекой по соседству. Макс Шуп может отправлять тело Стилвелла из Шербура завтра, если ему так хочется, но Джо Херст все еще искал убийцу. После ознакомления с бумагами Стилвелла он понял, что правду нужно скрыть. Он не был близко знаком с аптекарем, у которого был хищный взгляд парижанина, ждущего новостей с фронта — но аптекарь взял завернутые в бумагу осколки стеклянного бокала, которые Херст собрал с ковра в квартире Стилвелла, и согласился их исследовать. Херст сказал ему, что время поджимает, и там может быть яд.

Из аптеки он поехал в Сюрете и нашел там детектива, который вел дело Стилвелла. Он отдал этому человеку — его звали Фош — два стеклянных осколка, подобранных им на Рю Риволи.

Детектив был в ярости.

— Это просто невозможно, чтобы консьержка позволила вам войти в квартиру месье Стилвелла! То, что вы из посольства, ничего не значит. Ничего!

— В наши обязанности входит контроль за тем, что к каждому американцу во Франции относятся в соответствии с законом, — ответил Херст. — Проверьте отпечатки пальцев на этих осколках.

Реакция на эту просьбу была менее бурной, чем он ожидал. С начала войны для каждого жителя Парижа стали обязательными идентификационные карточки и отпечатки пальцев для полиции. Что означало, что и отпечатки Макса Шупа тоже были в базе данных. И Стилвелла, и Жако. И Салли Кинг.

— Закон — ничто в сложившихся условиях! — воскликнул Фош. — Это был несчастный случай, если не самоубийство. На бокале окажутся отпечатки двух мертвых pedes[67]. И мы узнаем только, что они пили вместе перед смертью. Bon[68]. Я могу сказать вам то же самое и без анализа отпечатков. Это ваша американская одержимость le roman policier[69].

— Может, и так, — согласился Херст на своем учтивом французском, — но вы все равно сделаете анализ отпечатков. Если вы откажетесь, monsieur l'ambassadeur[70] поговорит по телефону с министром юстиции, который имеет привычку обедать раз в неделю с l'ambassadeur в его замке в Шантильи. И вы, мой друг, отправитесь на фронт стрелять из ружья в нацистов быстрее, чем успеете сказать vas te faire foutre[71].

Или иди ты к черту на более понятном языке.

Фош сказал сердито, что посмотрит отпечатки.

Теперь Херст ждал телефонного звонка с новостями из аптеки или Сюрете, что-нибудь, что дало бы ему ниточку, чтобы зацепиться и найти убийцу. Его пульс бился учащенно, в задымленном кабинете он слушал, как представитель британского МИДа зачитывает акт о Фредерике Жолио-Кюри.

— Я объездил всю Францию за последний месяц, — говорил чиновник, медленно и растягивая слова, — в поисках такого человека, как ваш Фред. У меня есть список, вы понимаете какой. Длинный, как ваши руки, — британец вытянул руку в сторону Джо Херста, манжет отогнулся, и стала видна татуировка на запястье в виде свернувшейся кольцом змеи. — Сливки научного общества Франции. Нам нужно в обязательном порядке перевезти их в Англию, пока Гитлер не прибил их, как крыс. Я готов обещать им почву под ногами, продать на углу улицы свою старую мать, я готов вытащить «Оскара» и «Женевьеву» и зарядить их — а вы только сидите здесь и ждете. Манны небесной… что документы сами упадут вам в руки. Бог здесь не поможет, Херст. Бога нет.

— Если бы это было правдой, Джек, я бы сам продал коробку с документами прямо немцам, — ответил Херст мягко.

Чарльз Генри Джордж Говард, двадцатый граф Саффолк, известный среди своих друзей как Сумасшедший Джек, частью потому, что он никогда не вел себя, как пэр, частью потому, что это имя подходило ему: с татуировкой, хромающий от старой травмы на охоте, широкоплечий, с колючими усами. В другом возрасте он мог бы уйти в море и участвовать в морских сражениях. В этом возрасте он был женат на танцовщице кабаре из Альгамбра и имел степень по фармакологии в Эдинбурге. Наркотики были ответом его века на зависимость капитана.

Граф влил в себя третий бокал шампанского — только алкоголь придавал ему сил — и положил ноги на стол Херста. «Оскар» и «Женевьева» — пара дуэльных пистолетов, поражавших своей красотой, висели на стене кабинета. Вокруг него были разложены пачки бумаг, большинство с логотипом «С. и К.». В затруднительном положении посла Буллита — позвонить президенту Рузвельту или в посольство Британии по поводу французской атомной программы — был виноват Сумасшедший Джек: официальный представитель в Париже Его Королевского Величества и Британского научно-промышленного комитета.

Херст признавал, что этот титул является хорошим прикрытием для шпионажа. В который раз он жалел о том, что в США нет такой службы. Но ее не было и не было много лет: вместо нее были только Джо Херст и Пьер Дюпре.

— Вы разбираетесь в физике? — спросил он.

— Совсем немного, — сказал Джек, поднося к глазам один из документов Филиппа Стилвелла. — Но мне нравятся бомбы. Я занимаюсь взрывными работами в свободное время. Нет ничего лучше, чем поднять на воздух гору старых шин на заднем дворе. Разгоняет кровь, не так ли?

— Что-нибудь есть в этих документах? Я имею в виду то, что может указать на убийцу?

Граф осушил стакан.

— Нет, сэр, но я отправлю их Г. П. Томсону в Лондон. Он в два счета в них разберется. Ладно, бутылка пуста! Мне пора.

Он встал, поморщившись, когда его хромая нога коснулась ковра Херста, и ловко собрал бумаги в стопку. Ум графа, по мнению Херста, был таким же быстрым, как у фокусника. Вся остальная болтовня — немного о Вудхаузе, немного о Джилберте и Салливане — была просто для отвода глаз.

— Я не уверен, что могу отдать вам эти бумаги. Они не… — Херст замолчал, услышав что-то, что мог услышать только он. Женский голос, выкрикивающий его имя.

Он быстро встал и вышел за дверь.

Он видел только ее лицо вдалеке в коридоре, она сопротивлялась крепкой хватке консульского охранника, ее лицо было совершенно бледным, за исключением двух красных пятнышек на скулах. Все-таки она пришла к нему.

— Салли!

Охранник тащил ее подальше от глаз Херста, подняв руку, чтобы успокоить эту женщину на грани истерики. Она не умерла. Картины, которые он представлял себе — хрупкие лопатки под легким весенним платьем на цементном полу парижского морга — были кошмарным сном для других.

Он бросился к ней.

— Мисс Кинг! Как вовремя. Я не уверен, что вам когда-либо приходило в голову, что мы можем волноваться, здесь, в посольстве, когда узнали, что произошло с вами два дня назад, мы должны были убедиться, что с вами все в порядке. Я не думаю, что вы собирались связаться с нами. Пока вам снова не понадобилась помощь, я прав?