Франсин Мэтьюз - Клуб «Алиби» Страница 28

Он бросился к ней.

— Мисс Кинг! Как вовремя. Я не уверен, что вам когда-либо приходило в голову, что мы можем волноваться, здесь, в посольстве, когда узнали, что произошло с вами два дня назад, мы должны были убедиться, что с вами все в порядке. Я не думаю, что вы собирались связаться с нами. Пока вам снова не понадобилась помощь, я прав?

Он заметил, как она вздрогнула от резкого звука его голоса, от гнева на его лице, и почувствовал разочарование после триумфа. Его не заставишь обманом заботиться об этой девушке, уехавшей с первым попавшимся человеком, оплатившим ее счета, которая была слишком глупа, чтобы сидеть тихо, когда люди вокруг нее умирали, как мухи. Он не сможет пережить еще одну Дейзи в дверях с его сердцем в руках.

— Я — нет, никогда… — пробормотала она. — Я получила ваше сообщение. У себя в квартире. Вы просили связаться с вами — Я привела мадам Блум…

Он перевел взгляд с ее обреченных глаз на старую женщину за ее спиной. И вдруг вспомнил вчерашнее обещание. И почувствовал ужасный стыд.

— Конечно. Виза. Салли, я прошу прощения…

— Не говорите глупостей, — сказала она осторожно, но твердо. — Это полностью моя вина. Я не знала, что должна докладывать обо всех своих перемещениях посольству. Сегодня ваша помощь мне не нужна, мистер Херст, мне вообще вряд ли нужна чья-либо помощь, но мадам Блум в ней нуждается. Вы свободны?

— Да.

Выходя из кабинета Херста, Сумасшедший Джек откровенно скользнул взглядом по фигуре Салли. Он помахал рукой Херсту: папки Стилвелла были зажаты у него под рукой.

— Салли, никуда не уходите, — сказал Херст. — Мне нужно поговорить с вами.

— Естественно, я подожду мадам Блум.

Не глядя в его сторону, она прислонилась к стене и стала похожей на ребенка, который сдерживается, чтобы не заплакать.

— Прошу прощения, — сказал он еще раз. И повел Леони Блум через хаос консульского отдела.

Глава двадцать первая

После нескольких неверных поворотов и непристойных реплик Жолио с трудом разыскал склад Нелл. Улицы района Центрального парижского рынка были узкими, и на них можно было найти все, что только можно себе представить: свиные потроха и деревянная тара для упаковки, брикеты сена и бидоны с маслом, сырные круги и коровьи ноги. Рынок был нутром Парижа, огромный, под открытым воздухом в тени Сент-Юсташ, которая простиралась на несколько кварталов по округе. Рынок был уставлен складами, по краю располагались печи булочников и винные погреба. Дворы мясников уже залиты кровью в этот ранний утренний час, полно разнообразной домашней птицы, криками в последний раз приветствовавшей солнце, подвешенные за лапки тушки кроликов с остекленевшими глазами, покрытый золой свежий козий сыр, и повсюду резкий винный запах яблок. Люди, бродившие по рынку, сильно отличались от тех, которых Жолио привык встречать в районе Коллеж де Франс: в бесформенной одежде, с покатыми плечами и шаркающей походкой; чернорабочие с полей или складов, для которых базарный день был древней и священной традицией; женщины с широкими и крепкими, как речной утес, руками, только и мечтающие о том, как бы открутить шею гусю или разделать печенку. Его грузовик осторожно прокладывал себе дорогу через толпу людей, уже сворачивавших свои лавочки и самодельные ларьки. Блеяли привязанные к стойкам козы. Этих людей, похоже, совсем не волновала война, хотя их сыновья ушли на фронт много месяцев тому назад — как и у этих подвешенных кроликов, их мир перевернулся с ног на голову. Все, кого увидел Жолио на Центральном рынке, были старше шестидесяти. Те, кто был моложе, уже находились в другом месте с оружием в руках.

Он медленно двигался вперед в поисках улицы, о которой говорила ему Нелл, и где был въезд на склад, думая по пути об урожаях и земледелии, о нехватке рабочих рук в сельской местности и как очень скоро это скажется на питании его детей, неважно, дойдут нацисты до Парижа или нет. В детстве Жолио также пережил войну и хорошо помнил ноющее чувство голода в желудке. Сегодня, однако, когда Элен и Пьер были в Бретани или, может быть, уже на пути домой, он испытывал необычную отрешенность, сидя в кабине грузовика и возвышаясь над остальным транспортом, изолированный от шума и запахов рыночных витрин, один в своем заблуждении.

Как только Жак Альер ушел из лаборатории, Жолио аккуратно перелил тяжелую воду, все двадцать шесть канистр, в стерильные стеклянные сосуды. Он наполнил канистры обычной водой из-под крана и поставил на место, где, как ожидалось, Альер их и найдет. Потом он погрузил тяжелую воду в кузов грузовика, присланного полчаса тому назад Министерством вооруженных сил, официальная военная машина скучного зеленого цвета. И только затем отправился на поиски Нелл.

Он остановился перед широкими деревянными дверями и нажал на гудок. Последовала пауза, затем проигнорированные Жолио проклятия, одного из торговцев, которому он загородил проезд, затем двери распахнулись. В дверях стояли двое пожилых мужчин и смотрели на него. Он обратился к ним из окна кабины.

— Я к мадам графине, — сказал он. — Она меня ждет.

Тот, что стоял к нему ближе кивнул и отступил. Жолио осторожно въехал внутрь, не желая искать Нелл, не желая выдавать пульсирование в его висках и сухость во рту.

Она стояла перед массивной стеной из винных бочек, связанных веревками, прижавшись носом к деревянной бочарной доске, отодранной от остальных досок, и закрыв глаза. Впитывая неуловимый аромат, о котором Жолио даже и не мечтал, впитывая аромат дуба. Но, услышав звук мотора, она повернула голову и пошла к нему навстречу, а он остановил машину и заглушил двигатель. По ее взгляду и выражению лица он понял, что она крепко держит себя в руках; теперь это был бизнес, они стояли на виду у рабочих ее виноградника, которых она вызвала из Бордо, чтобы они забрали бочки. Он не должен протягивать к ней руки, обнимать ее, вдыхать аромат ее волос.

Он стоял неподвижно, ожидая. Она была в брюках, он никогда их на ней не видел, и эффект был одновременно экзотический и неожиданно эротический. Одежда из габардина и стрижка делали ее похожей на пай-мальчика.

— Я уже не ждала тебя, — сказала она ему. — Анри готов к отгрузке.

— Я не знаю Центрального рынка.

— Естественно. Ты же из тех, кто всегда закупается в супермаркетах? Или твоя жена это делает. Несмотря на твою преданность к коммунистам. Ну да ладно, что тебе от меня нужно?

Она была настроена на суровое с ним обращение. Притворялась, что прошлой ночи не было, безжалостно обрывая связь.

— Отошли своих людей. Анри. И другого.

— Почему?

— Потому что я прошу тебя, Нелл.

Она задержала взгляд, раздумывая, уступать ему или нет, потом неожиданно повернулась и громко сказала по-французски:

— Дуб хороший. Не лучшее качество и, конечно, не то, за что я заплатила, но у меня нет выбора. Бог знает, если в этом году урожай будет такой же ужасный, как и в прошлом, какая, к черту, разница, во что мы разольем вино. Начинайте грузить.

Он последовал за ней по ступенькам и через дверной проем склада в маленький безлюдный офис, где Нелл нацарапала свою подпись на накладной, а затем упала в кресло.

— У тебя найдется сигарета?

Он достал сигарету и зажег.

— Ты сказал, что хочешь, чтобы я отвезла для тебя что-то. В Бордо.

— Да, так.

Она выпустила колечко дыма.

— Мой коллега — фон Галбан… знает твоего кузена. Немца. Как его зовут?

— Ганс Гюнтер фон Динкладж, — ответила она. — Один из моих друзей детства.

Он содрогнулся, услышав последнее слово, подразумевая под ним множество плотских образов: губы мужчины скользят по ноге Нелл, возбуждают ее, Нелл запрокинула голову, ее зубы обнажились.

— Наши матери — сестры. Мы росли вместе в Биркмере, но я потеряла с ним связь, когда Спатц поступил в университет. Потом я вышла замуж и приехала сюда, — коротко проговорила она.

«Потом ты вышла замуж. После пяти месяцев страсти в моей постели. И никаких воспоминаний о Рикки и пустом перроне».

— Фон Галбан говорит, что… кузен… живет с тобой.

Она захлопала глазами в нетерпении.

— О, мой бог. Рикки, не начинай. Не надо этой твоей душераздирающей ревности, у тебя дома твоя Снежная Королева и двое детей. Не сейчас. У меня есть более важные дела.

— Ты попросила меня остаться прошлой ночью. Ты, Нелл. Если хочешь знать, Я не привык ложиться в постель с любой понравившейся мне женщиной. Мне было нелегко на это решиться, для меня это кое-что значит, это был не просто секс…

— А теперь ты мучаешься, тебя терзают угрызения совести, и ты хочешь, чтобы я сказала тебе, что все в порядке. Но я не сделаю этого, Рикки. Я не ложусь в постель с каждым, кто встречается на моем пути, и я возмущена твоим намеком на то, что я, мол, сплю с мужчиной, которого считаю своим братом, словно я отпетая шлюха. Так что иди к черту, Рикки, и вези то, что у тебя там в грузовике, домой, идет?