Рафаэль Сабатини - Венецианская маска Страница 3

Он действовал без суеты, и потому потратил на это не много времени. Закончив с этим, продолжал уже проворнее. Он открыл курьерскую сумку Лебеля. Беглый осмотр ее содержимого — все, что позволяла ситуация. Но здесь ему повезло. Один из первых просмотренных им документов свидетельствовал о том, что Лебедь был ставленником Барраса, направленным для осуществления надзора за Бонапартом — другим ставленником Барраса, чтобы препятствовать склонности молодого генерала идти наперекор Директории и постоянно напоминать ему, что именно правительству в Париже он должен подчиняться и перед ним, в конечном итоге, нести ответственность.

На данный момент знать большего не требовалось. Он сложил бумаги обратно и запер сумку.

Он медленно обвел взглядом комнату в последнем осмотре. Удовлетворенный, он пододвинул к себе лист бумаги, взял перо, обмакнул его и быстро написал:

«Гражданин! Я требую, чтобы Вы явились ко мне на постоялый двор «Белый крест» без малейшего промедления — дело государственного значения».

Он быстро подписал его именем Лебеля и прибавил ниже: «Уполномоченный депутат».

Он сложил бумагу и надписал адрес: «Коменданту французского гарнизона в Турине».

Выйдя на лестничную площадку, Мелвил позвал хозяина грубым и властным тоном, подражая французу. Приказав отправить письмо сию же минуту, он вернулся и вновь закрылся в комнате, но на сей раз не позаботился запереть дверь.

Прошло целых полчаса, прежде чем голоса, тяжелая поступь на лестнице и звон сабли по балясинам известили о прибытии коменданта.

Офицер — высокий, сухопарый, мускулистый мужчина лет сорока — с присущей ему надменностью и самоуверенностью, раздраженный требовательным тоном полученного письма, широко распахнул дверь и вошел без доклада. С порога он уставился на то, что узрел на полу. Затем его вопросительный взгляд обратился к человеку, который сидел за столом с пером в руке, равнодушно углубившись в какие-то документы, словно трупы каждый день составляли ему компанию.

Свирепо сверкающие глаза военного встретили беспощадную ярость в глазах джентльмена с пером. В качестве приветствия прозвучал раздраженный упрек:

— Вы заставляете себя ждать.

Офицер напустил на себя важный вид.

— Я не являюсь на всякий кивок или вызов, — и с солдатской прямотой, режущей слух для политика, он добавил:

— Даже если это гражданин депутат.

— Вот как! — Мелвил взмахнул пером. — Ваше имя, будьте любезны?

Вопрос грянул столь резко, что комендант, тоже имевший немало вопросов, ответил почти непроизвольно:

— Полковник Лескюр, комендант гарнизона в Турине.

Мелвил записал и посмотрел, словно ожидая чего-то еще.

Поскольку продолжения не последовало, он продолжил сам:

— Надеюсь, всецело в моем распоряжении.

— В вашем распоряжении? Позвольте! Положим, сначала вы расскажете мне, что все это значит. Этот человек мертв?

— У вас есть глаза или нет? Взгляните на него. Что же до того, что все это означает, то это означает, что произошел несчастный случай.

— О! Несчастный случай! Как просто, не правда ли? Всего лишь случай.

Комендант откровенно злорадствовал. Позади него показалось совершенно белое от страха лицо хозяина.

— Ладно, возможно, не совсем случайность, — сделал поправку Мелвил.

Полковник прошел вперед и наклонился над телом. В таком, согнутом положении он оглянулся, ухмыляясь:

— О, не совсем случайность?

Он выпрямился и повернулся.

— Мне кажется, что это дело полиции, ибо этого человека убили. Предлагаю вам рассказать правду о происшедшем.

— Зачем тогда я послал за вами, как вы полагаете? И не повышайте на меня голос. Я этого не люблю. Я встретил этого человека этой ночью здесь случайно. Мне показались подозрительными его вид и поведение. Во-первых, он — англичанин, а нынче сам бог не знает француза, который придерживался бы хорошего мнения о ком-нибудь из этой вероломной расы. Англичанин в Турине или где-либо в Италии может быть объектом подозрения со стороны каждого. Я безрассудно изъявил намерение послать за вами, чтобы он лично вам мог представить надлежащий отчет. В ответ он направил на меня пистолет. Вот он, на полу. Я ударил его. Он упал и, по воле Провидения, ударился головой о каминный прибор, на котором вы видите кровь. Вот и все, что я могу рассказать вам. Теперь вы точно знаете, что произошло.

— О, я знаю? Я? — иронично усмехнулся комендант. — А кто подтвердит вашу прелестную маленькую байку?

— Если бы вы не были глупцом, то все доказательства обнаружили бы сами. Кровь на каминном приборе; характер раны; поза, в которой он лежит. Его не трогали после падения. У него должны быть бумаги, которые скажут, что он — англичанин по имени Маркус Мелвил. Я знаю о них, ибо он показывал их по моему требованию. Вы найдете их у него в кармане, и вам бы лучше ознакомиться с ними. К тому же, можно сократить поток слов, если вы взглянете на мои, — и он протянул разлинованный лист.

Это отвлекло побагровевшего полковника. Он выхватил паспорт, и затем его поведение изменилось, едва он прочитал грозные строки о полномочиях, которые могли предоставить все ресурсы государства в распоряжение предъявителя. Его глаза расширились, румянец сполз с его щек.

— Но… Но, гражданин депутат, почему… почему вы не сказали мне сразу?

— Вы не спрашивали. Вы многое приняли на веру. Вы, кажется, пренебрегаете должной формой. Знаете ли, полковник Лескюр, вы не вызываете у меня должного расположения. У меня будет возможность упомянуть об этом при генерале Бонапарте.

Полковник испугался.

— Но ради всего святого! Не зная, кто вы такой… В деле с чужеземцем… естественно…

— Хватит! Вы оглушили меня.

Мелвил взял паспорт да обессилевших пальцев военного и встал.

— Вы уже отняли у меня впустую много времени. Я не забуду, что мне пришлось полчаса ждать вашего приезда.

— Я не представлял себе безотлагательности дела.

Полковник покрылся испариной.

— Это было указано в моей записке к вам. Я даже упомянул, что оно — из числа государственной важности. Для усердного офицера этого достаточно. Более, чем достаточно.

Он начал укладывать документы в курьерскую сумку. И продолжал холодным, непререкаемым тоном:

— Теперь вам известны факты об этом происшествии. Безотлагательность моего дела не позволяет мне задерживаться ради оказания помощи местным властям в расследовании гибели этого человека. Я уже опоздал в штаб генерала Бонапарта. Оставляю это дело в ваших руках.

— Конечно. Конечно, гражданин депутат. Действительно, зачем вам еще беспокоиться об этом деле?

— В самом деле, зачем?

По-прежнему неумолимый и бескомпромиссный, он запер курьерскую сумку и обратился к трепещущему хозяину:

— Карета готова?

— Она ждет уже полчаса, господин.

— Тогда укажите дорогу, пожалуйста. Доброй ночи, гражданин полковник.

Но на пороге комендант остановил его.

— Гражданин депутат! Нет, вы не будете так суровы к храброму солдату, который пытался выполнить свой долг, будучи в неведении. Если… Если генерал Бонапарт…

Светлые и строгие глаза сверкнули в ответ. Затем холодная, снисходительная ухмылка тронула черты гражданина депутата. Он пожал плечами.

— Итак, я не слышу больше об этом деле, а вы не услышите больше о том, — сказал он и, кивнув, вышел.

Глава III. КУРЬЕРСКАЯ СУМКА

Настоящее имя этого джентльмена, покинувшего той ночью Турин в трясущейся карете, было Марк-Антуан Вильерс де Меллевилль.

По манерам и внешности он был в той же степени французом, что и его имя, когда он говорил по-французски; и в равной степени англичанином, как английская часть его имени, когда говорил на английском. Он был не только двуязычным, но и двунациональным — владельцем крупных поместий как в Англии, так и во Франции.

Английские владения в Авонфорде перешли к нему от бабушки — леди Констанции Вильерс, в свое время составлявшей украшение двора королевы Анны. Она вышла замуж за блестящего кавалера Жоржа де Меллевилля, виконта де Сол, французского посла при дворе Сент-Джеймс. Их старший сын, Гастон де Меллевилль, в свою очередь разбавил французскую кровь своего дома браком с англичанкой. Будучи наполовину англичанином, наполовину французом, он делил свое время между отцовскими владениями в Соле и наследством от матери в Авонфорде. Именно в Авонфорде родился Марк-Антуан — англичанин уже в большей степени, чем его отец. Когда беспорядки во Франции угрожающе усилились, выезд Гастона де Меллевилля в Англию можно было определенно рассматривать как эмиграцию.

Он передал дела в руки своего управляющего, Камиля Лебеля, — молодого адвоката, обученного под его личным попечением, — доверившись теперь этому человеку, которого он поднял из грязи до мантии. Он со спокойной душой оставил его распоряжаться судьбой владений в Соле в опасных политических водоворотах того времени.