Двойное сердце агента - Андрей Болонов Страница 31

– Папа! – радостно закричал Петя и побежал навстречу. Из машины вышел Брагин, потрепал Петьку по голове, поцеловал его… и тут заметил Катю с Олейниковым. Брагин расплылся в улыбке и бросился обнимать Олейникова:

– Петр! Вернулся!

– Здравствуй, Сережа, – прохладно отозвался Олейников.

– Боже мой, сколько лет! – продолжал тормошить его Брагин. – Как ты? Где ты? Катя! Давай зови человека в дом! Пошли, Петр, пошли-пошли, хлопнем по рюмочке за возвращение!

– Нет, Сережа, спасибо, – сказал Олейников. – У меня дела…

– Какие дела?! Мы сто лет не виделись! Посмотри, какой сын у меня вырос! Нет, я тебя так просто не отпущу. Пошли-пошли!

И Брагин сгреб Олейникова в охапку и потащил к дому, чуть не сбив проезжавшего мимо на велосипеде Потного. Уже подходя к подъезду, Олейников поднял глаза и увидел, как из окна четвертого этажа на них пристально смотрит Либерман.

* * *

Мягкий зеленоватый свет настольной лампы выхватывал из темноты кабинета заваленный бумагами стол Плужникова. Генерал задержался. Он просматривал последние сообщения Зорина и пытался проанализировать начало операции, нервно куря папиросу за папиросой.

Почти бесшумно открылась дверь, и вошла нарядно одетая секретарша Зина, неся на подносе стакан с чаем. Плужников быстро погасил папиросу и спрятал пепельницу под стол.

– Опять курили, Павел Михайлович? – спросила Зина.

– Да нет, – смущенно соврал Плужников, – это еще с совещания товарищи накурили…

– С совещания? Ну-ну… – покачала головой Зина, вытащила полную окурков пепельницу из-под стола и поставила перед Плужниковым стакан. – Как вы просили – зеленый.

– Спасибо, Зина, – кивнул Плужников.

На столе звякнул телефон спецсвязи. Генерал взял трубку:

– Плужников слушает.

– Добрый вечер, Павел Михайлович, – раздался голос из трубки. – Это Романский.

– Здравствуйте, Дмитрий Степанович! Я вас узнал…

– Хочу вас расстроить, – сказал Романский. – Все документы по «Ленинградскому делу» по решению специальной комиссии были уничтожены еще в пятьдесят седьмом году. И, чтобы вам все стало понятно, добавлю, что председателем комиссии был…

– Егор Сидоров? – перебил его Плужников.

– Именно!

Плужников задумался и потянулся за папиросами, но Зина успела забрать пачку со стола.

– Алло! Алло! – позвал генерала Романский. – Вы меня поняли?

– Да-да… я понял… спасибо…

– Надеюсь, что в следующий раз я окажусь более полезен. Всего доброго! – сказал Романский, и из трубки пошли короткие гудки.

– Павел Михайлович, я могу чем-то помочь? – сочувственно глядя на Плужникова, спросила Зина.

– Нет-нет, Зиночка, спасибо, – сказал генерал, кладя трубку на рычаг. – Я просто устал… Да и вы тоже. Идите домой…

* * *

В конспиративном номере КГБ в гостинице «Националь» перед полковником Гудасовым стояли навытяжку два сотрудника его отдела. Капитан Грошев, лет сорока, крепкого телосложения и, по-видимому, крестьянского происхождения мужик, и второй – молодой, не старше тридцати, худосочный «ботаник» – старший лейтенант Юров. Все были в штатском, но если на Гудасове костюм сидел как влитой, то на мощных телесах Грошева при каждом движении пиджак трещал по швам, а в брюки Юрову можно было бы опустить еще пару таких же лейтенантов.

– Идиоты! – кричал на них Гудасов. – Только такие идиоты, как вы, могли найти еще большего идиота, чем сами!

– Товарищ полковник, – попытался оправдываться Грошев, – Чекалин уже не раз выполнял подобные поручения…

– Он хорошо физически подготовлен, профессионал… – вторил ему Юров.

– Профессионал?! – взорвался Гудасов. – Ваш профессионал сейчас в волжанском морге с карандашом в ухе лежит!

– С каким карандашом?.. – невольно удивился Юров, но Грошев тут же наступил ему на ногу, и Юров замолк.

Гудасов нервно прошелся по комнате, достал из бара бутылку виски и, наполнив стакан до краев, залпом выпил.

– Значит, так… – сказал он, немного успокоившись. – Все данные на Чекалина из нашей картотеки убрать. О нем забыть навсегда. Не было его, никогда не было, понятно?

Грошев и Юров кивнули.

Гудасов наполнил еще один стакан и выпил.

– Что стоите? – окинул злобным взглядом он подчиненных. – Бегом марш в аэропорт и первым рейсом в Волжанск! Не умеете думать головой – работайте руками! Надеюсь, понятно, что надо сделать?

* * *

После третьей рюмки сжимавшая грудь Олейникова тоска потихоньку отпустила. Ему стало хорошо в большой и уютной квартире Брагиных. Видно было, что у них все нормально, всего в достатке, спокойно и ладно. Красивые обои, добротная мебель, ковры и картины на стенах… «Наверное, все правильно… – думал Петр, листая старый альбом с фотографиями военных лет, на которых мелькали улыбающиеся лица – его, Брагина, Кати, их вместе… – Ведь не могла Катя всю жизнь быть одна… любить только меня… да еще после того омерзительного спектакля, разыгранного перед ней…»

Брагин наполнил стаканы, встал, взял со стены гитару и протянул Олейникову:

– Не забыл?

Олейников отложил альбом, выпил, взял из рук Брагина гитару и запел:

          Обнимаем, ласкаем – не любим,

          Ждем сочувствия от пустоты…

          Беспристрастности ждем мы от судей,

          Ждем в глазах палачей доброты.

          Надоело, устали – ни звука,

          Одиночество – времени месть,

          Принимаем за верность мы скуку,

          А за дружбу – слащавую лесть!

          Суетились, метались – впустую!

          Под оркестра помпезного туш

          Все романы мы в повесть простую

          Превратили усталостью душ.

          Век короткий кляня, словно куплен

          Был билет и в обратный конец,

          Мы все дни проживаем как дубли,

          Заполняя анкету в столбец.

          Не смогли, не сложилось – ну что же,

          Обязательств стянулась петля,

          Но, однажды всю жизнь подытожив,

          Дверь тихонько толкнем от себя

          И, навеки с тоскою прощаясь,

          Несвершений труху разгребя,

          Из объятий судьбы вырываясь,

          Мы душой убежим от себя…

          От себя! От судьбы убегая,

          Расставаясь с оскоминой дня,

          Сделай шаг… И у самого края

          Дверь тихонько толкни от себя!

Олейников, заметив в проеме двери Катю, которая, пока он пел, пришла с кухни и наблюдала за ним, отложил гитару.

– А я ведь, можно сказать, – нараспев произнес Брагин, – из-за тебя тоже пострадал. Не так, конечно, но… Еще лет пять назад Онегин хотел меня своим первым замом сделать…

– И?.. – повернулся к нему Олейников.

– Вспомнили в соответствующем заведении, что я твоим другом был… Какие-то протокольчики подняли… – вздохнул Брагин и залпом выпил. – А я так понимаю, им на это место просто своего человека надо было протолкнуть, вот и все!

– Спасибо, что Катю не бросил… – сказал, глядя прямо в глаза Брагину, Олейников.

– Да что ты, Петр! Я ведь…

– Дядя, а вы еще споете? – неожиданно из распахнувшейся двери детской