Двойное сердце агента - Андрей Болонов Страница 32

– Петруша, ты что, еще не спишь? – бросилась к нему Катя. – Ну-ка быстро в кровать!

– Да ладно, Катюш, – сказал Брагин, – пусть посидит с нами!

– Спать, спать! – твердо сказала Петьке Катя, уводя его в спальню. – Тебе доктор что говорил?

Дождавшись, пока за ними закроется дверь, Олейников спросил:

– Что с ним?

– Порок сердца… – с болью в голосе ответил Брагин. – Родился такой. Раньше еще ничего было, а в последний год – все хуже и хуже.

– А что врачи?

– А что врачи… – вздохнул Брагин. – Говорят: неоперабельно… Вот почему у человека два глаза, две руки, две ноги, а сердце – одно? Было б два – проще жить было бы…

Брагин наполнил стаканы, они немного помолчали, потом чокнулись и выпили.

– Пойду я, Серега… – сказал Олейников.

– Ну ты чего? – засуетился Брагин. – Давай еще посидим, по рюмочке… Сейчас Катя вернется…

– Пойду. Спасибо, – твердо сказал Олейников, вставая.

* * *

Олейников вышел из подъезда. Во дворе было пустынно и тихо. Одинокий подслеповатый фонарь с трудом сопротивлялся ночной темноте.

Петр поднял голову и успел заметить, как в освещенном окне Либермана дернулась занавеска. Олейников закурил, сделал пару затяжек и пошел в сторону подворотни.

Не успел он повернуть за угол, как дорогу ему преградили трое бандитов.

– Хелло, дядя! – доставая кастет, нагло сказал младший из них по кличке Кузя. – Ничо, что я по-англицки?

Остальные заржали.

– Тэл ми честно, дядя, – продолжил Кузя, приближаясь к Олейникову, – ты, конечно, не куришь? Ноу смокинг?

– Почему же? Курю, – спокойно ответил Олейников.

– Кузя, смотри, – включился в разговор толстый бандюган, прозванный дружками за постоянно набитый рот Бурундуком, – товарищ телевизор не смотрит, программу «Здоровье» не уважает. Курить-то вредно!

– Хватит бакланить, – сплюнул сквозь щель зубов третий бандит с сизым носом – Слива. – Мочите дятла!

Бандиты обступили Олейникова.

– Беречь здоровье надо, – продолжал Кузя. – А то смотри, в одной рубашечке гуляешь – простудишься. Лучше б курточку замшевую купил. Билив ми..

И он потянулся к Олейникову, но тот, перехватив его руку, ловко провел прием и бросил Кузю через плечо. Через мгновение та же участь постигла и других бандитов. Корчась от боли и сплевывая кровь, они катались по земле и изрыгали проклятия.

Отряхнувшись, Олейников достал из кармана пачку сигарет, прикурил одну и склонился над Кузей.

– Тебе над произношением работать надо, – сказал Олейников, вставляя дымящуюся сигарету в зубы стонущего бандита. – Believe me!

В этот момент за спиной Олейникова звякнул велосипедный колокольчик, и на полном ходу на него налетел Потный, сжимающий в руке нож. Все произошло так быстро и неожиданно, что Олейников лишь успел слегка отклониться – стальное лезвие садануло его по спине. Резким ударом ноги в заднее колесо Олейников сшиб Потного с велосипеда, быстро прыгнул на бандита и, вывернув ему руку, отобрал нож.

– Сука! – заорал от боли Потный, пытаясь выползти из-под Олейникова.

– Валим! – крикнул Слива остальным, подбежал к Олейникову и ударил его ногой по раненой спине, помогая Потному выбраться из плена.

От боли Олейников на мгновение потерял сознание. Очнувшись, он лишь услышал вдали топот убегающих бандитов.

Не успел Олейников подняться, как из темноты перед ним возник Либерман.

– Товарищ! Товарищ! Что случилось? – взволнованно спросил он. – Вы пострадали?

– Нормально, – сказал Олейников, отряхиваясь.

– Надо скорую вызвать.

– Не надо скорую.

– У вас рана на спине… – испуганно сказал Либерман.

– Это крылья режутся.

– Там кровь… Давайте я посмотрю… – предложил Либерман.

– А вы клятву Гиппократа давали? – улыбнулся ему Олейников. – Вы вообще откуда? Из кружка юных медиков?

– Я дома сидел, а тут крики, шум. Я оделся, побежал… – объяснял Либерман, разглядывая рану. – Повезло вам – неглубокая. Пойдемте ко мне, я хоть йодом смажу и перевяжу…

* * *

Либерман открыл ключом дверь, и Олейников оказался в узкой прихожей, заваленной перевязанными пачками старых газет и журналов вперемешку с картонными коробками, какими-то железяками и приборами. Олейников зацепился за что-то – от стены отделилась тень, и лыжи вместе с лыжными палками больно ударили его по спине. Олейников застонал.

– Осторожно, – сказал Либерман, – у меня тут не прибрано… да и лампочка перегорела…

Где-то в недрах сумрачной квартиры работал радиоприемник.

– Говорит радиостанция «Свобода», – долетел до Олейникова голос диктора. – У микрофона – Александра Львовна Толстая, дочь великого русского писателя…

– Смерть Бориса Пастернака, – зазвучал из темноты голос Толстой, – потрясла русских людей за рубежом. Его роман «Доктор Живаго» облетел свободный мир в подлиннике и переводах. Мало знают Бориса Пастернака лишь в России, где его роман был запрещен…

Либерман быстро скользнул в комнату и выключил работающий приемник. Следом за ним вошел Олейников. Письменный стол, заваленный грудой каких-то радиодеталей, плат и проводов, тускло освещала кривая настольная лампа. На краю стола стоял радиоприемник без корпуса, рядом на подставке дымился паяльник. Олейников подошел к столу и включил радио.

– …и советская власть… – продолжала вещать Толстая, – …даже не разрешила, к удивлению всего литературного мира, талантливому писателю получить присужденную ему Нобелевскую премию.

– Вражеские голоса слушаете? – поинтересовался Олейников.

– Да вот просто собрал приемник, – оправдываясь, сказал Либерман, – надо было проверить…

Под кучей радиодеталей на столе Олейников разглядел несколько отпечатанных на машинке листков, в уголках которых синели чернильные штампы: «секретно» и «для служебного пользования». Заметив взгляд Олейникова, Либерман быстро подбежал к столу и прикрыл секретные бумаги газеткой.

– Это я так, работу на дом беру… – пояснил, смущаясь, Либерман.

Голос Толстой продолжал звучать из радиоприемника:

– Горько, обидно и стыдно сознавать, что русским людям, которым Пастернак должен быть ближе всего, еще не дано было узнать большого писателя и поэта, вышедшего из их же среды…

Либерман крутанул ручку настройки, и из динамика полилась бравурная советская музыка. Олейников щелкнул тумблером. И в повисшей тишине зазвучал голос Олейникова:

          Я пробудился. Был, как осень, темен

          Рассвет, и ветер, удаляясь, нес,

          Как за возом бегущий дождь соломин,

          Гряду бегущих по небу берез[7].

– Пастернак?.. – еле смог произнести удивленный Либерман.

– Точно! – весело ответил Олейников и, заметив на столе шикарный складной ножик с кучей всевозможных лезвий и приспособлений, взял его в руку:

– Ух ты!

– Швейцарский, «Викторинокс», – немного стесняясь, похвалился Либерман. – Прикупил по случаю…

Олейников достал из кармана нож с разноцветной наборной ручкой, который он отнял у Потного, и положил рядом с «Викториноксом».

– Швейцарский красивее, – любуясь на нож, произнес Олейников. – Лучше б таким меня резали. Эстетичней было б…

* * *

На космодроме Канаверал все было готово к старту новой ракеты «Атлас-Д». В отличие от маломощной «Редстоун» эта ракета уже могла бы не