Чингиз Абдуллаев - Балканский синдром Страница 34

Дронго взглянул на Орлича. Позиция вдовы Баштича была предельной ясной. Именно поэтому она не появлялась в Белграде. Он взглянул на часы. В его запасе оставалось не так много времени.

– Я могу задать вопрос личного характера? – спросил Дронго.

– А что вы делали до сих пор? – съязвила фрау Хейнкесс, но он не мог видеть выражения ее глаз за темными очками.

– Я хотел узнать, существует ли завещание? Ведь ваш муж был далеко не бедным человеком.

– Вы полагаете, что я могла организовать убийство собственного мужа, чтобы получить его наследство?

– Нет, об этом я даже не думал. Судя по вашему поместью, вы не беднее, если не богаче его…

– Намного, – кивнула она. – Мое состояние было примерно раз в сто или двести больше, чем все движимое и недвижимое имущество Баштича. По их меркам, он был очень богатым человеком, по нашим же стандартам – человеком выше средних возможностей, не более того. Поэтому я на его наследство не претендую.

– Но завещание было?

– Было. В последний раз он визировал его в Мюнхене у нотариуса. Насколько я знаю, он разделил все свое имущество и деньги на несколько частей. Одну часть завещал своему сыну, одну часть – мне, еще одну – своему младшему брату. Дочери он почти ничего не оставлял, объясняя тем, что она ни в чем не нуждается. Хотя я думаю, что причина была в ее матери, с которой у него так и не наладились нормальные отношения.

– Понятно. Я могу узнать о вашем завещании? Если это не секрет. Вы готовы были оставить ему часть своего имущества и денег?

– Конечно. Он был моим мужем, и поэтому я оговорила в завещании возможность выделения достаточных сумм моему супругу. Но бо́льшая часть денег должна была пойти в мой благотворительный фонд, который и распределял бы оставшиеся суммы.

– Вы говорите, что, по сербским меркам, он был достаточно состоятельным человеком. У него был свой ювелир?

– Насколько я знаю, был. Господин Иззет Халилович. Он босниец, но живет в Нови-Саде. Баштич часто обращался к нему по разным проблемам. Они были знакомы уже лет двадцать.

– Последний вопрос. Он был левшой или правшой?

– Конечно, не левшой. Ярко выраженный правша, это вам скажет любой, кто его близко знал. А почему вы спрашиваете?

– Хотел уточнить одну деталь. Спасибо вам, фрау Хейнкесс, за то, что вы так любезно согласились уделить мне время. Благодарю вас, и разрешите нам удалиться.

– Да, – кивнула она, поднимаясь из кресла, – можете идти.

На прощание она не стала протягивать руки, только молча смотрела, как выходят из комнаты гости. Солидный управляющий проводил их до вызванного такси, которое ждало гостей, чтобы отвезти их обратно в аэропорт. Их самолет в Загреб улетал через два с половиной часа. Уже в салоне такси Орлич тихо спросил Дронго:

– Я не совсем понимаю, зачем мы сюда приехали? Извините меня, но я действительно ничего не понимаю. Вы задавали какие-то непонятные и не очень внятные вопросы. Говорили на разные темы, не совсем относившиеся к убийству. Ясно, что это не убийство ради получения наследства. Но теперь сына могут сделать одним из инициаторов преступления. Зачем вам нужно было вспоминать о его завещании?

– Так было нужно, – добродушно ответил Дронго. – Ты должен понимать, что я пытаюсь сложить мозаику, и важна каждая деталь, каждый фрагмент, иначе не получится общей картины. А у меня, как ты помнишь, не так много времени.

– И вы узнали что-то новое?

– Во всяком случае, узнал все, что хотел узнать. И не переживай. Ты ведь наверняка записал весь наш разговор на пленку, чтобы потом предъявить его своему руководству.

– Если вы мне не доверяете, – нахмурился Орлич, – зачем тогда со мной работаете?

– Во-первых, потому, что испытываю к тебе личную симпатию, во-вторых, потому, что ты безупречно владеешь двумя языками. И, наконец, в-третьих, скажу тебе по секрету, что Вукославлевич в разговоре со мной случайно заметил, что я неплохо знаю историю Югославии. Как раз до этого я говорил с тобой на эту тему, когда ты приехал ко мне в номер в «Хаятт Ридженси». Он об этом знать не мог. Но он знал. И я понял, что наш разговор ты тоже записывал. Я тебя не виню, понимаю, что тебе приказывают, поэтому и не меняю к тебе своего отношения.

– Мне действительно приказывают, – опустил голову Орлич, – у нас такая профессия.

– Не стесняйся. Твоя профессия – защищать свою страну, даже если среди твоих руководителей иногда встречаются и абсолютные идиоты, – усмехнулся Дронго. – Что у нас с матерью Зорана? Она дала согласие?

– Пока нет, – уныло ответил Орлич. – Может, нам лучше отменить нашу встречу и не лететь в Загреб?

– Обязательно полетим. Ты лучше скажи, вернули ли Зорану его паспорт и выпустили ли его из-под домашнего ареста?

– Обещали вернуть еще вчера, – признался Павел, – но я не уверен.

– Позвони и узнай, – посоветовал Дронго.

Орлич достал телефона, набрал номер. Услышав сообщение, он явно разволновался, даже переспросил несколько раз. Затем убрал телефон в карман.

– Он вчера вечером уехал в Загреб, – сообщил капитан, – и еще звонила его мать. Она получила мое сообщение и согласна с нами встретиться.

Глава семнадцатая

В Загреб они прибыли в пятом часу вечера. Паспорт Павла Орлича вызвал не слишком приятную реакцию хорватских пограничников. Внешне все было достаточно спокойно, однако его продержали на границе около двадцати минут, прежде чем вернули документы.

Двоих сопровождающих их сотрудников службы безопасности тоже задержали, проверяя их паспорта и визы. В результате в город Дронго и Орлич уехали вдвоем. Новый супруг Ядранки был известным врачом, и в городе его хорошо знали. Их двухэтажный дом находился в самом центре элитного района Загреба, по соседству с особняками зарубежных посольств. Павел перезвонил госпоже Ядранке Квесич, которая сохранила фамилию своего отца, известного политика, и услышал, что она их ждет.

У дома стояло несколько припаркованных машин. Они позвонили, и довольно быстро дверь им открыла миловидная девушка, очевидно, горничная. Она улыбнулась, сообщив, что хозяйка ждет гостей на первом этаже, в каминном зале. Ядранка Квесич оказалась довольно приятной женщиной. Высокая брюнетка, с почти идеально сохранившейся фигурой, несмотря на троих детей; она была в светло-сером костюме-двойке, подчеркивающем элегантность дамы, и в туфлях известной итальянской фирмы.

Ядранка поздоровалась за руку с вошедшими, предлагая им сесть за стол, вокруг которого стояли стулья с высокими спинками, и внимательно посмотрела на гостей. Дронго подумал, что такая женщина могла понравиться не только Баштичу. В ней чувствовались спокойствие и сила. В отличие от явно нервничавшей фрау Хейнкесс, не желавшей скрывать своего разочарования и горя, у Ядранки все было в прошлом. Сказывалась счастливая жизнь во втором браке и устоявшаяся семейная идиллия.

– Я готова вас выслушать, господа, – сказала она, обращаясь к гостям.

– Простите, – начал Павел Орлич, – гость, который приехал со мной, не говорит на нашем языке. – Он не стал называть язык сербским, чтобы не обижать хозяйку, но и не захотел называть его сербохорватским. Хорваты вообще считали, что их язык сильно отличается от сербского, хотя на самом деле отличия были лишь в названиях некоторых предметов.

– На каком языке он говорит? – уточнила Ядранка.

– Английский или итальянский, – предложил Орлич, – хотя он знает и русский.

– Давайте по-английски, – согласилась она, – хотя мой английский не так хорош. В крайнем случае вы нам поможете.

– Меня обычно называют Дронго, – начал эксперт с традиционной фразы.

– Я знаю, – ответила она, – это вы помогли моему сыну получить паспорт и покинуть «гостеприимную» Сербию, в которой убили его отца. Хотела увидеться с вами, чтобы лично вас поблагодарить.

– Спасибо. Я всего лишь делал то, что считал правильным. Заранее прошу меня извинить, госпожа Квесич, если мои некоторые вопросы покажутся вам излишне личными или не совсем тактичными.

– Рискуйте, – улыбнулась Ядранка. – Я в таком возрасте, когда меня нельзя обидеть нетактичными вопросами. К тому же у меня не было никаких отношений с Предрагом за последние почти двадцать лет.

– Вы поженились, когда были студентами?

– Да. И я была старше его. По-моему, его всегда тянуло к женщинам постарше. Такой своеобразный комплекс. До него у меня уже был друг, с которым я рассталась. Потом выяснилось, что я тоже была не первой женщиной, с которой он встречался, хотя был только первокурсником. Во всяком случае, он мне так говорил.

– Ваш отец в то время занимал высокий пост в Хорватии.

– И сейчас тоже, – напомнила она.

– Да, конечно. Как вы считаете, положение вашего отца в какой-то мере влияло на выбор Баштича или ему было все равно?

– Боже мой! Конечно, нет. Мы, безусловно, были влюблены и нравились друг другу, но он, по-моему, готов был встречаться со всеми девочками с нашего университета. И у нас были гораздо более красивые молодые женщины, чем я. Видимо, должность моего отца все-таки сказалась на его выборе. Он ведь сразу стал делать карьеру, его избрали руководителем нашего студенческого профсоюза, и ему всегда нравилась политика. Политика, женщины, деньги. Он еще тогда, в коммунистические времена, был очень деловым и предприимчивым человеком.