Роберт Маркем - Полковник Сун Страница 36

Реакция их, не заставившая себя долго ждать, оказалась самой неожиданной. Все трое резко выпрямились, переглянулись и снова обернулись к “Альтаиру” с видом священников, которых застали врасплох за каким-то неблаговидным занятием. Георгис помахал еще. На этот раз ему ответили, правда, сперва как-то вяло, но потом с энтузиазмом – священники решили показать, что они такие же люди. Георгис весело расхохотался и удалился в салон. Старый грек был прав, когда говорил, что все иностранцы сумасшедшие! Но эти-то, безусловно, богаты, – подумал он минуту спустя, заметив огромный серый катер, мирно покачивавшийся на якорной стоянке перед домом. Богатые. И сумасшедшие. Однако вскоре его осенила неприятная мысль: что, если причиной их недавнего возбуждения было то, что они узнали в “Альтаире” похищенное судно или принадлежащее разыскиваемым преступникам? Он уже и раньше думал об этом. Но ведь известно, что туристы такими вещами не интересуются. Он выбросил эти неприятные мысли из головы.

Когда полчаса спустя он заканчивал на корме вместе с мальчишкой закусывать хлебом с сыром, маслинами и пивом, мысли Георгиса вновь вернулись на Парос. Парос интересовал его лишь постольку, поскольку там жила Мария; уже три года они были помолвлены, и вскоре должна состояться свадьба, но притворяться, что все идет так как надо, нет смысла. Хотя ее родители любили его и знали, что он человек честный, они явно не считали, что он в свои двадцать шесть лет занимал подобающее возрасту место в мире. Сегодня вечером он покажет им, насколько они не правы. Первым делом, он всех их пригласит на каик – Марию, ее отца и мать, младшую сестру – покажет его, угостит в салоне, спокойно объяснит, что один афинский приятель предоставил эту посудину в его распоряжение на пару дней, чтобы он всесторонне испытал ее и высказал свое мнение. Затем он пригласит всех на ужин с омарами и наконец купит каждому хороший подарок в одном из дорогих магазинов для туристов, что тянутся вдоль главной улицы.

В благодарность за эти героические усилия, Георгис получит право говорить с Марией, держать ее за руку и даже видеть ее лицо. Конечно, на то, чтобы побыть с ней наедине подольше, рассчитывать не приходится. Таков был здесь жизненный уклад, так было принято. Георгис высок, хорошо сложен, и работа в сфере туризма приносит ему немало любовных приключений. Он не пренебрегает ими. И никто не пеняет ему за это, но если бы он позволил себе обращаться со своей невестой так, как он обращается с девушками из Германии или Англии, приезжающими на каникулы, то многие стали бы смотреть на него косо. Он знал, что молодежь смеется над обычаями предков, но его они устраивают. (Что думает об этом Мария, ему и в голову не приходило поинтересоваться).

Однако время от времени, вызывая в сознании образ Марии, он, как теперь, ловил себя на мысли, что пытается представить в деталях то, что скрывалось под безукоризненно белым платьем, каково было бы смотреть и трогать эту полную грудь, что она сделала бы, если бы он... Георгис взял себя в руки. Такие мысли, помимо того, что будоражили сознание, были еще и бесплодны – если бы вместо того, чтобы быть современным и утонченным, он был отсталым и провинциальным, то назвал бы такие мысли греховными.

Стоило ему оглянуться за корму, как эти мысли оставили его навсегда. Каик быстро догоняла какая-то машина, вскоре обозначившаяся как мотобот, стоявший на приколе у островка. Это озадачивало и отчасти пугало. Георгис Ионидес порылся в совести и, насколько мог, обдумал свой легальный статус. Может, с бумагами у него и не все в порядке, но он ни в чем не нарушил закон, временно обменявшись каиками с человеком, в добросовестности которого у него нет никаких оснований сомневаться. Георгис продолжал путь.

Мотобот уже догнал “Альтаир”, сбавил скорость и теперь шел нос в нос. Те трое, которых Георгис видел на террасе дома, вновь смотрели на него. Он ждал и думал, не сбавить ли скорость. Через полмили мимо них в противоположном направлении проплыла рыбацкая лодка, и у горизонта показалось перышко дыма большого пассажирского лайнера, направлявшегося к острову Сикинос.

Наконец его окликнули по-гречески:

– Что за судно?

– “Альтаир”, порт приписки Пирей. А вы кто? – спросил Георгис с дерзостью, которой не ожидал от себя. Ответа не последовало.

– Кто ты такой?

– Георгис Ионидес, временный капитан.

– Кто еще с тобой?

– Двоюродный брат, вот этот парень. На мотоботе посовещались.

– Мы перейдем к тебе.

– По какому праву?

– Именем Королевского управления береговой охраны.

О таком учреждении Георгис никогда раньте не слышал, но на сей раз у него достало ума не раскрывать рта, как принято у кефалийцев. Было ясно, что он вляпался в большие неприятности, усугублять ситуацию бессмысленным пререканием резона не было. Люди, на чьей стороне сила, а эти были именно таковы, в каких бы отношениях с законом они не находились, чрезвычайно вспыльчивы. Одно необдуманное слово могло навеки лишить его шансов добраться до Пароса. Он заглушил двигатель и сказал брату:

– Экая досада, малыш, но ничего не бойся. Наверное, разыскивают какого-нибудь опасного преступника из Афин. Хотят убедиться, что мы не прячем его. У них это называется “необходимыми формальностями”. Когда они к нам перейдут, примешь штурвал, а я с ними поговорю.

Некоторое время спустя, когда обыск “Альтаира” был завершен, мужчины обступили на корме Георгиса. Двое были иностранцами – отвратительного вида молодчики с хищно сжатыми губами; третий – толстый и рыхлый – представлял собой наиомерзительнейший тип грека, вероятно, из Салоник. Один из иностранцев говорил на языке, отдаленно напоминавшем Георгису диалект болгарского. Толстяк переводил.

– Где Бонд?

– Мне не известен человек с таким именем.

– Врешь. Несколько часов назад он был здесь. Георгис пожал плечами. Толстяк переводил дальше.

– Здесь утром был англичанин, отвечай?

– Да. Но он мне не представлялся. Я не имел с ним дел.

– Где он теперь?

– Не знаю. Он мне не исповедовался.

– Ты врешь, дерьмо. Где ты видел этого человека в последний раз? И постарайся говорить правду.

– В пятнадцати милях отсюда. В море, южнее Вракониса. Он и его друзья взяли мой каик, а я их.

– Куда они направлялись?

– Я уже сказал: не знаю.

Но прежде чем толстяк успел перевести, один из чужаков сделал шаг вперед, схватил Георгиса за грудки и тряхнул его. Одновременно он прокричал что-то на своем варварском языке прямо в лицо Георгису.

Это была ошибка. Нет оскорбления страшнее, чем обвинение во лжи, к тому же его нанесли на своей же территории и обдали при этом вонью гнилого картофеля; все это заставило Георгиса позабыть о том, что он кефалиниец, и вспомнить о том, что он грек. Ему на миг показалось, что он может поднять всех этих мошенников разом и кинуть за борт. Он схватил своей мускулистой рукой одного из чужаков за запястье и так толкнул его, что тот, шатаясь, отлетел к мачте. Со всем достоинством, на которое он был только способен, Георгис проговорил:

– Или вы предъявите документы, или я прикажу вам немедленно покинуть судно.

И это тоже было ошибкой, но куда более серьезной. Не успел Георгис договорить, как получил страшный удар в живот, а затем – рукояткой револьвера – в голову, после чего в полубессознательном состоянии распростерся на палубе. Он услышал протестующий крик брата; потом брат вскрикнул от боли. Толстяк продолжал.

– Где Бонд?

– Не знаю. Знал бы – сказал. А я не знаю. Наступила пауза. Кто-то отдал приказ. Затем еще пауза. Пытаясь встать хотя бы на четвереньки, Георгис опрокинулся на спину. Кто-то схватил его за лодыжки и широко развел ноги в стороны. Потом внезапно его правое колено взорвалось пароксизмом боли. До этого он никогда не думал, что такая боль возможна, она мгновенно захлестнула бедро, всю правую часть таза и даже кишки. В сравнении с этой болью любая другая могла показаться лишь неприятным ощущением, легким зудом.

Удар каблука пришелся Георгису прямо в коленный сустав с внутренней стороны. Это наиболее простой и скорый способ обрушить на человека лавину мучительных страданий. Он способен вызвать рвоту даже в самых сильных, самых несгибаемых личностях. Георгиса рвало.

– Ну. Где Бонд?

– ... Я не знаю. Он не сказал мне. Кажется, они повернули на восток. Я не заметил. Они посовещались.

– Хорошо. Как называется твоя посудина, и как она выглядит?

Георгис рассказал все, что ему велели – это была не та ситуация, когда следовало держать рот на замке. Он дал подробное описание “Цинтии”. Он еще что-то говорил, как вдруг раздался новый взрыв – на этот раз где-то внутри его головы – и солнце в его глазах померкло.

XVII. В море

Георгис Ионидес был прав, когда высказал предположение, что, расставшись с ним, Бонд и его спутники взяли курс на восток, однако те, кто допрашивал Георгиса, все равно не смогли бы воспользоваться этой информацией. По заранее обговоренному плану, как только “Альтаир” скрылся за южным горизонтом, Лицас сделал крутой разворот и направил “Цинтию” прямо к Враконису. К трем часам “Цинтия” стояла уже на якоре у южного побережья острова, почти у самой восточной оконечности в восьми милях от безымянного островка. Рядом на волнах качалась дюжина прогулочных лодок, на берегу виднелись группы людей.