Александр Авдеенко - Горная весна Страница 36

отношениях со Смолярчуком, и она такое скажет, такой даст отпор, что, вспоминая свой позор, год будешь краснеть и с восхищением качать головой: «Вот так верховинка! Вот так сказала!»

Шапошников посмотрел на часы, потом на горы, уже плотно, до самого подножия, затянутые дымчато-черными густыми тучами.

— Алена Ивановна, я должен огорчить вас и ваших подруг: проводы Смолярчука сегодня не состоятся. Обстановка, как видите, неподходящая.

Туман выползал из ущелий, высокой волной наступал на сады и виноградники, приближался к долине, местами закрывал Тиссу.

Алена вернулась на садовую лужайку к подругам.

По ее лицу Волошенко понял, что «вечер пляски и песни» не состоится.

— Неудача? — спросил он.

Алена кивнула головой.

Из ворот заставы вышел дежурный. Он сильно, зычным голосом скомандовал:

— Федоров, Чистяков, Тюльпанов, Волошенко, к начальнику заставы!

Назвал фамилии всех пограничников, бывших на лужайке, пропустил только Смолярчука.

Один за другим ушли, распрощавшись с девушками, Чистяков, Федоров, Волошенко, Тюльпанов. Исчезли и девчата, их смех уже доносился из нижней, прибрежной части сада, плотно закрытой туманом. На лужайке остались Смолярчук и Алена, которую он удержал. Она стояла среди деревьев на зеленом росистом ковре, в белом цветочками платье, в белых туфельках, в белых подвернутых носках, с крупными сахарными бусами на шее, с атласным белоснежным платком на светлых волосах, сероглазая, белозубая — как вишня в цвету, родная сестра всем этим яблоням, черешням.

Глаз не мог оторвать от нее Андрей Смолярчук, все смотрел и смотрел… Любил он ее и раньше, но теперь… Какой она хорошей будет женой!

Алена молчала, то перебирая бусы; то разглаживая на голове платок. Она ждала, когда же заговорит Андрей.

Он взял руку девушки и, заглядывая ей в глаза, волнуясь, проговорил:

— Поедем со мной, Аленушка!

— С тобой? Куда?

— В Сибирь, на мою родину. Давно ты мне нравишься, сама знаешь.

Алена освободила руку, рассмеялась, превращая признание Смолярчука в шутку.

— Ехать с тобой? В твою холодную Сибирь? А моя теплая Тисса? А мой старенький батько?

— У нас в Сибири есть реки похлеще твоей Тиссы. Енисей! Иртыш! Обь! Лена! А насчет батька… Я буду и твоим батькой, матерью и сестрой… Всех заменю. Поедем, Аленушка!

Алена серьезно и строго посмотрела на Смолярчука, покачала головой.

— Много ты думаешь о себе, Андрей!

— Не много. Столько, сколько надо! — безмятежно проговорил он и снова потянулся к руке Алены.

Она молча, холодно отстранилась. Он с недоумением и зарождающейся тревогой посмотрел на девушку, не понимая, что с ней происходит. Откуда вдруг такая перемена? Почему она стала такой чужой, неприступной?

Алена горько усмехнулась.

— Андрей, когда ты надумал увезти меня в Сибирь?

— Я все время думал, целый год.

— Очень долго ты думал, Андрей. Так долго, что… — она вскинула голову и в ее серых глазах вспыхнула безжалостная насмешка. — Надо тебе еще подумать с годик. — Она неожиданно резким и сильным движением повернула Смолярчука лицом к заставе и легонько подтолкнула его в спину. — Иди, думай!

И ошеломленный Смолярчук покорно пошел к заставе.

Алена, побледневшая, кусая губы, смотрела ему вслед. Он уже сделал несколько шагов в сторону от нее, сейчас хлопнет калиткой и скроется за высоким забором. Надо остановить его, вернуть. Но каким словом? Где оно, это слово, не унижающее, достойное, простое и сердечное?

Алена молчала, глядя вслед удаляющемуся Андрею, и отчаяние терзало ее сердце…

Алена давно полюбила Андрея, давно втайне мечтала стать его женой. Но шло время, неделя за неделей, месяц за месяцем, а он упорно отмалчивался. Ничего не говорил не только о женитьбе, но даже ни одним словом не обмолвился о своей любви. Алена боялась его молчания, оно обижало ее. Алена видела и чувствовала, что она не чужая Андрею, нравится ему. А он все чего-то выжидал, не хотел признаться, колебался. Почему? Не потому ли, что считал ее недостойной себя? Много горьких мыслей приходило в голову Алене все это время, до сегодняшнего дня. Произошло, наконец, то, о чем мечтала Алена. Радоваться бы ей, засиять счастьем, а она… И всему он, Андрей, причиной. Любить не умел, не сумел и поговорить с ней хорошо. Сделал он это не так, как хотела, как мечтала, как ждала Алена, — без всякой радости и волнения, уверенный в том, что она согласится, в полном убеждении, что осчастливит ее. Скрывая обиду и боль, Алена сказала ему, что он слишком много думает о себе. На этом они и расстались вчера. Идя домой, Алена не раскаивалась в своем поступке, считая, что наказала его за самоуверенность. Но ненадолго хватило Алене этой мстительной радости. Подойдя к своему дому, она остановилась и подумала: а что же дальше будет, завтра, через неделю, месяц? Андрей уедет, а она останется в лесном домике с добродушным ворчуном-отцом, со своей гордостью, ничего не ожидая, ни на что не надеясь. Не загремят, как прежде, каблуки Андрея на дубовом крылечке, не войдет он в ее дом, никогда не увидит она его синих-синих глаз, смуглого лица, не услышит голоса. Алене стало страшно, ее уже терзало раскаяние, что она посмеялась над ним, она уже сомневалась в том, правильно ли поступила. Может быть, он так долго ничего не говорил о своей любви потому, что стеснялся?.. Вспомнив растерянное лицо Андрея и то, как он, подавленный, онемевший, убегал от нее, она пожалела его.

Алена села на крылечко, уткнула лицо в колени и заплакала. Никогда она не чувствовала себя такой несчастной. Своими руками оттолкнула парня. Никто, может быть, ее уже не полюбит, никто даже не заметит, что ей двадцать два года, что у нее красивые глаза, чистые, легкие, как пух одуванчика, волосы, что кожа на ее щеках светится нежным золотом, что она хорошо смеется, хорошо поет, что любит цветы… Алена мокрыми, воспаленными глазами посмотрела в ту сторону, где была застава. Андрей еще не уехал. Надо вернуть его, еще не поздно, еще не все потеряно. Надо ему чистосердечно во всем признаться. Он все поймет…

Девушка спустилась с крылечка и почти бегом устремилась к Тиссе, на заставу. Черные тяжелые тучи, холодные гости с той стороны Карпат, закрывали небо и горы, низко ползли над лесом, задевая вершины деревьев. Время от времени из их толщи вырывались зигзаги молний, грохотал гром. Пошел дождь. По горным расщелинам побежали мутные ручьи, несущие камни и землю. Вспухли потоки в ущельях. Горная тропинка тоже превратилась в ручей, стала предательски скользкой.

— Алена!..

Голос отца остановил девушку. Иван Васильевич Дударь вышел из-за стога сена, где укрывался от дождя.

— Ты куда бежишь, донько? Что с тобой? — встревоженно спросил он.

Алена бросилась к отцу, прижалась к нему:

— Ничего, тато, ничего… Только ты ничего сейчас не спрашивай. Пойдем!

Иван Васильевич снял кожаную куртку, набросил на плечи дочери, и они направились домой.

Так и не добралась Алена в тот тревожный день до Андрея, так и не узнал он правды…

Смолярчук уже подошел к воротам заставы, уже взялся за черное кольцо калитки, а она все молчала. Вот он открыл калитку, вот переступил порог…

— Андрей!

Она позвала его очень тихо, но он услышал, остановился. Веря себе и не веря, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, он стоял на пороге калитки, напряженно смотрел на Алену, пытаясь прочитать на ее лице недосказанное. Она только улыбнулась, но он понял все. Понял и со всех ног устремился к ней, желая обнять, поцеловать. Не решился сделать ни того, ни другого, только взял ее руки в свои.

Оба радостно смущенные, стояли они у ворот заставы, на виду у всех солдат, на густой молодой траве, мокрой после дождя и облитой лучами солнца. Он держал ее руки в своих руках и, пытаясь заглянуть ей в глаза, которые она упорно не отрывала от земли, спросил:

— Завтра и зарегистрируемся? Хорошо?

— Как хочешь, — откликнулась она таким тихим шопотом, что он скорее угадал ее слова, чем услышал.

— Пойдем на заставу, — сказал он, беря ее за плечи.

— Зачем? — испугалась она.

— Пойдем! Я всем скажу, что завтра женюсь. Всю заставу пригласим на свадьбу. Пойдем!

Он толкнул калитку и, не снимая руки с плеч Алены, ввел ее во двор. Все пограничники, находившиеся в эту минуту на площадке перед казармой, смотрели на них — гордого Смолярчука и смущенную Алену. И все улыбались, догадываясь, какое важное событие произошло в их жизни. Волошенко не удержался, чтобы не отметить это веселой шуткой. Он зычным голосом, веселым и в то же время торжественным, отдал команду солдатам:

— Внимание! Равнение на-лево, на влюблённых!

Пограничники демонстративно приосанились, вскинули и повернули головы к Смолярчуку и Алене.

Старшина не растерялся и в свою очередь скомандовал:

— Вольно, товарищи холостяки! — потом, переведя дыхание, добавил: — Можете поздравить нас с наступающим, как говорится, законным браком!