Владимир Зырянцев - Мата Хари. Пуля для обнаженной Страница 4

Весь зал, словно по команде, взорвался аплодисментами и криками: «Браво!» Вначале зрители аплодировали пустой сцене. Затем из-за кулис вышла виновница торжества. Теперь на ней было строгое черное платье, и вся она была воплощенная скромность. При ее появлении аплодисменты переросли в дружную овацию, многие зрители встали. А ведь это была не та публика, которая легко увлекается и проявляет свои чувства! И эта избранная публика оценила тот факт, что новая знаменитость не чинилась, не играла в недоступность. Отвесив зрителям глубокий поклон, она спустилась в зал и подошла к своему другу и покровителю мсье Гимэ. Их тут же окружили журналисты и особенно восторженные зрители.

На следующий день репортер «Ля пресс», покоренный выступлением Маты Хари, опубликовал в своей газете статью, в которой писал: «Мата Хари воздействует на вас не только игрой своих ног, рук, глаз, губ, не стесненная одеждами, она воздействует игрой всего своего тела». Такие же восторженные отзывы появились и в других газетах. Слухи о новой танцовщице шли по всему Парижу. Особо отмечалась смелость Маты Хари, ее готовность обнажить свое прекрасное тело. Этот факт, естественно, больше понравился мужчинам, а дамы, исполнительницы танцев в «Фоли Бержер», взяли его на заметку.

Уже спустя пару дней номер отеля, где жила Мата Хари, был завален букетами, которые присылали ее новые поклонники. Среди них были представители самых знатных родов Франции, банкиры, писатели, офицеры… А затем стали поступать приглашения. Ее приглашали выступать на самых известных концертных площадках, звали и в театр «Олимпия». Пригласил знаменитую танцовщицу и столь же знаменитый барон Ротшильд. Слава озарила ее, как молния озаряет сад. Озарила – и представила в выгодном свете. Да, это был лучший год ее жизни… Да, лучший год… Но почему столько боли? Разве слава причиняет боль?

Маргарет застонала – и проснулась. Она узнала комнату в доме Антуана, зеркало на стене… И ее мгновенно охватила радость от ощущения подаренной жизни. Но это длилось недолго, боль в руке, заставившая ее поморщиться, оказалась сильнее радости.

И, словно кто-то ждал за дверью ее пробуждения, она открылась, и на пороге появилась Жоржет с подносом, на котором лежал шприц. Маргарет обрадовалась, как ребенок.

– Ах, Жоржет, скорее! – воскликнула Маргарет. – Так больно!

Она сама, не дожидаясь указаний сестры, закатала рукав сорочки и подставила сгиб локтя. Однако темнокожая служанка покачала головой:

– Нет, мадам, не сюда. Этот укол делают выше, в плечо.

– Как, разве это не морфий? – обиженным тоном протянула Маргарет.

– Нет, мадам, – ответила Жоржет, умело протирая руку больной. – Доктор сказал, вам нельзя больше морфий, иначе будет привыкание, а это плохо, очень плохо! Ничего, это средство тоже поможет, только не так быстро.

И действительно, через некоторое время Маргарет почувствовала, что боль начинает отступать.

– А где же сам доктор Моро? – капризным тоном спросила она. – Почему он не пришел проведать свою больную?

– Доктор поехал покупать мадам одежду, – шепотом произнесла негритянка. – Он не велел об этом говорить, хотел, чтобы получился сюрприз. Но я вам, так и быть, скажу. Он будет покупать и платья, и туфли, и белье, и перчатки, и шляпки, еще сотни других вещей, которые требуются мадам, чтобы выйти отсюда. Ведь у мадам ничего нет, буквально ничего!

– Значит, я смогу выходить… – удовлетворенно вздохнула Маргарет, вытягиваясь на кровати. Боль отступала, становилась совсем слабой, и это было замечательно. – Какой он заботливый, Антуан… Передайте доктору, что я очень ему признательна…

Жоржет что-то ответила и вышла из комнаты. Маргарет закрыла глаза и снова углубилась в прошлое. Но теперь ей вспомнились не танцы, не выступления, не овации публики. Воспоминания увлекли ее в тот день, когда она получила свое первое задание. Да, задания, вербовка, секретные шифры – все эти игрушки, в которые так любят играть мужчины, всегда были ей чужды. Да, она готова повторить то, что говорила тогда на допросах во французской разведке: Маргарет не считала себя шпионкой. Она позволила вовлечь себя в это занятие по двум причинам. Одной были деньги, а другой – мужчина. И сейчас ей вспомнились не коды и явки, а именно он. Да, этот день, когда ее завербовали, навеки связался в ее памяти с именем и обликом Вернера…

Глава 4

Они познакомились еще до войны, в Монте-Карло. Ее пригласили танцевать в новом балете Массне «Король Лагорский». Балет, честно сказать, ей не понравился – не случайно его вскоре сняли с репертуара. Критики писали, что великому Массне не стоило браться за балет – его стихией была лирическая опера. Ну, и пусть. Главным было то, что ее, самоучку без всякого балетного образования, пригласили в один из лучших театров Европы. Прославленные примы завидовали ей, постановщики готовы были выполнить любой ее каприз. Но сейчас она хотела вспомнить не это, не мир балета, а то, что случилось вечером, в ресторане.

Да, он был так красив, этот мужчина! Стройный, с горделивой посадкой хорошо вылепленной головы, с аккуратно уложенными светлыми волосами. В нем сразу чувствовалась порода. Сама Маргарет Зелле вовсе не из дворян – ее отец был шляпником, но она умела отличить и оценить настоящего аристократа. А он, человек, на которого устремился ее взор в тот вечер, несомненно, был аристократом. Тогда она еще не знала его имени, и ей шепнули: барон Вернер фон Мирбах. Представитель древнего рода Мирбахов, земельный магнат, покровитель искусств. Служит в судебном департаменте, и ему прочат высокую должность. Но она уже не слушала – Маргарет никогда не интересовала карьера мужчин, к которым ее тянуло. Что ей перспективы? Она ведь не замуж за него собирается.

Красавец-барон, в свою очередь, тоже не сводил с нее глаз, и это было приятно. Вскоре он пригласил ее танцевать. Она оперлась на его крепкую руку, прижалась к сильной груди… Остальное было предопределено судьбой. Эту ночь она провела в его постели. И следующие несколько ночей тоже. Ах, это были незабываемые встречи! Вернер был чудесным любовником, просто чудесным. Но потом они, конечно, расстались. Таков уж был ее жребий: встречаться с новым человеком, увлекаться им – увлекаться страстно, до безумия! – а потом расстаться. Нет, она была не розой, что стремится укорениться в почве, скорее напоминала себе самой птичку, что перелетала с розового куста на дерево, а с него на крышу дома. Она не вила гнезда, не строила планов, не стремилась узнать привычки и пристрастия своего нового партнера, узнать его вкусы, характер – к чему? Ведь впереди ее ожидало что-то новое…

Да, тогда, в тринадцатом году, они расстались, сохранив прекрасные воспоминания о нескольких днях на Лазурном Берегу. Она не думала, что когда-либо снова встретит стройного барона с горделивой посадкой головы. Однако встретила. Причем при самых неожиданных обстоятельствах. Это случилось в прошлом году, в ее родной Гааге – родной, холодной и постылой. Она совсем туда не собиралась. После выступлений в Мюнхене и Берлине, после чудесных вечеров и ночей, проведенных в обществе интересных мужчин, она намеревалась вернуться в Париж. Но тут, как на беду, началась эта ужасная война… Кажется, стоял июль. Да, ведь в Берлине было так жарко! И Курт присылал ей в номер свежие розы… Курт был сама прелесть. Он подошел к ней после ее выступления, засыпал комплиментами… Маргарет принимала его за владельца какого-то театра или за импресарио и очень смеялась, когда узнала его настоящую профессию! Оказалось, что Курт фон Грибаль руководит зарубежным отделом германской полиции. Надо же, полицейский! Нет, он решительно не был похож на полицейского.

В тот вечер, когда она узнала о начавшейся войне, они с Куртом сидели в ресторане. Внезапно из полуоткрытого окна с улицы донесся какой-то шум. Курт пошел узнать, что там происходит. Вернулся растерянный, задумчивый и сообщил, что Германия только что объявила войну Франции. Он предложил Маргарет выйти на балкон и посмотреть на происходящее. Они вышли и увидели огромную толпу, запрудившую Унтер-ден-Линден. Люди скандировали: «Германия превыше всего!» Курт тоже присоединился к этим выкрикам. И сразу показался Маргарет совсем чужим. Она никогда не испытывала интереса ко всем этим мужским играм в политику, в национальное величие и не ощущала себя ни голландкой, ни француженкой. Если уж на то пошло, то по национальности она была актриса, а ее государством была Сцена. Ей хотелось, чтобы все границы между странами исчезли и можно было ездить повсюду без всяких бумаг. У нее постоянно случались неприятности с этими паспортами и другими документами.

Однако так, к сожалению, думали очень немногие. И реальность оказалась совсем другой. Маргарет решила вернуться во Францию, но просто поехать в Париж, как она привыкла, нельзя – из-за войны сообщение между Германией и Францией прекратилось, и добраться до Парижа можно было только через Швейцарию. Ладно, пусть будет чопорная альпийская республика, где ее выступления не пользовались успехом. Она поехала в Базель, и тут выяснилось, что у нее нет каких-то бумажек, чтобы пересечь французскую границу. Ее чемоданы пропустили на родину Вольтера, а саму мадам Маклеод – нет! Ей было велено вернуться во Франкфурт, пойти в голландское консульство и там получить нужные бумажки. Но и после этого она, оказывается, не могла вернуться в Париж. Единственное место, куда она могла поехать беспрепятственно, была Голландия.