Питер Джеймс - Шпионский тайник Страница 40

Я тщательно осмотрел комнату, проверяя, не оставил ли каких следов, по которым меня можно было бы вычислить. Во всяком случае, об отпечатках пальцев беспокоиться не пришлось – в комнате я постоянно надевал либо матерчатые, либо хирургические перчатки. Я оставил в номере туалетные принадлежности и все прочее – за исключением того, что мне нужно было сегодня, – понимая, что вряд ли сюда вернусь.

На улице стоял жуткий холод. Дождь прекратился, но ветер дул с прежней силой, разбегаясь по гигантским коридорам между небоскребами. Позавтракав в кафе, я отправился в офис. Открыл переднюю дверь и закрывать не стал. Включил электропитание лифта и снова внимательно осмотрел здание. С каждым новым обходом помещения выглядели только хуже.

В офисе я сел на стул. На часах было одиннадцать. Я вынул из кармана калькулятор, который мне дали Траут и Трамбулл. На вид это была вполне невинная вещица, украшенная снаружи золотистым названием фирмы-изготовителя – «Ватиплайер». Еще я достал большой розовый конверт, черный маркер и полоску голубой ленты. На конверте я маркером написал: «Прощай».

Ужасно захотелось курить, но я вспомнил, что забыл купить новую пачку. Подошел к окну, выглянул наружу. Ветер гонял по мостовой обрывки бумаги и прочий мусор. Никого и ничего больше видно не было. Пусто.

Наконец часовая стрелка приблизилась к двенадцати. Я поднял трубку и набрал номер телефонной будки – только бы за ночь ее не разгромил какой-нибудь безмозглый вандал. Телефон ответил прежде, чем успел издать звонок.

– Доброе утро, Землекоп, – произнес старательно маскирующийся голос.

Никакой ошибки быть не могло – это был голос Скэтлиффа. Я дал указания, повторил еще раз и положил трубку.

Хлопнул в ладоши – есть! Черт побери, я сделал это! Он клюнул на наживку, заглотил с крючком, и теперь я, как рыбак, мог тащить его к себе, вращая барабан спиннинга. Я посмотрел на часы.

По моим прикидкам, ему требовалось двенадцать минут, чтобы доехать до места на такси. Набросим сверху еще пару минут. Итого четырнадцать.

Такси подкатило через тринадцать минут. Я не хотел рисковать лишний раз, чтобы не попасться на глаза, но из машины вышел только один человек. В синем пальто «кромби» и мягкой фетровой шляпе. Я надел пальто, поднял воротник, натянул до бровей шляпу, спрятал глаза за черными очками. Теперь меня не узнала бы и родная мать. Пронзительная трель сигнализации подсказала, что он нажал кнопку вызова лифта.

В верхней части калькулятора имелась пластмассовая крышка, которую я оттянул в сторону. Моему взгляду предстал небольшой предмет в форме шпильки. Я вытащил его и положил в карман. Ровно через девяносто секунд калькулятор взорвется. Сила взрыва, как уверяли Траут и Трамбулл, будет больше, чем у обычной ручной гранаты.

Я вошел в кабину, нажал кнопку «Вниз», и кабина пошла. Запечатав калькулятор в розовый конверт, я перевязал его голубой лентой с аккуратным бантиком и прикрепил к внутренней панели дверцы.

При открытой двери конверт видно не будет – он появится, только когда она закроется. Но к тому времени будет уже слишком поздно, потому что дверь останется закрытой, и лифт будет автоматически подниматься вверх между вторым и третьим этажом. Там он остановится, там и останется.

К тому времени, когда мы сползли вниз, тридцать из девяноста секунд уже прошли. Створки разошлись, я слегка наклонил голову, пряча лицо за поднятым воротником, и посмотрел краем глаза туда, где был спрятан конверт.

Световое табло на первом этаже было отрегулировано так, чтобы Скэтлифф решил, будто я спускаюсь с третьего этажа, а не с восьмого, и никак не связал меня с целью его визита.

Я вышел из лифта, и человек в фетровой шляпе и синем пальто вошел в кабину. Он мельком взглянул на меня, явно занятый своими мыслями, однако в его взгляде я уловил тень узнавания и некоторую неуверенность, как будто он понял, что мы где-то встречались раньше, но не мог вспомнить, где именно.

Дверь со скрежетом закрылась, а я понял, что он не ошибся, если и впрямь подумал, что мы встречались. Что за черт. Человек в фетровой шляпе и синем пальто «кромби» оказался вовсе не Скэтлиффом. Это был Энтони Лайнс, министр внутренних дел.

Я быстро зашагал по дороге. Примерно через сто ярдов девяносто секунд на моих часах истекли.

Я все еще не мог справиться с шоком. За спиной глухо треснуло, и мгновением позже до меня донесся звон бьющегося стекла, а потом и грохот. Я обернулся и посмотрел на здание. В произвольной последовательности, одно за другим, из стен вылетали и, падая, разбивались о землю окна. Я стоял в оцепенении, а рамы ломались, рушились и разлетались во все стороны осколками стекла.

Внезапно просел и обвалился весь фасад. На землю дождем полетели кирпичи, штукатурка, дерево и стекло. А потом и все здание наклонилось и обвалилось, сложившись как карточный домик. Осталась только громадная неровная пирамида мусора, выехавшая прямо на улицу.

На этот раз Траут и Трамбулл превзошли себя.

Глава 25

Жизнь имеет отвратительную привычку подкрадываться сзади и хватать тебя за ухо в тот момент, когда ты этого не ожидаешь. Когда же ты машинально тянешь руку к уху, огромный железный кулак жизни с размаху бьет тебя под дых. После этого ты еще долго не можешь очухаться и чувствуешь себя препаршиво.

Именно такое ощущение было у меня, когда я стоял над раковиной умывальника в отеле «Мэдисон-Парк-Ист».

Бурая краска стекала по щекам, пока я пытался вернуть волосам их первоначальный цвет.

Усы и бородка распрощались с моей физиономией довольно болезненным способом, оторвав при этом клочки трехдневной щетины, и были безжалостно смыты в унитаз. Не думаю, что даже нью-йоркской полиции потребуется много времени, чтобы выявить связь между рухнувшим зданием на Третьей улице, мертвым телом в груде обломков и неким светловолосым мужчиной с бородкой и усами.

Отель не слишком изменился с тех пор, как я поселился в нем. Внук Квазимодо за стойкой портье, судя по всему, как и прежде наслаждался незримым фильмом, демонстрируемым на противоположной стене.

Единственным человеком, который не получал в этих стенах никакого удовольствия, был я.

Я ломал голову, стараясь придумать, как убийство министра внутренних дел может отразиться на моей будущей карьере. По всей видимости, мне от этого вряд ли будет польза. Впрочем, и ему тоже. Все значение случившегося лишь теперь начало доходить до моего сознания. И чем больше я понимал это, тем гаже становилось на душе. И это была лишь самая малая из всех моих бед. Я попытался мыслить ясно, и это оказалось нелегко. Все указывало на Энтони Лайнса, и все же он не мог быть предателем. Его роль в этом деле была мне ясна: он обнаружил то же, что и я, он перехватил письмо Розового Конверта и решил сам докопаться до сути дела.

Но по телефону звучал голос Скэтлиффа. В этом я был абсолютно уверен. Голос Лайнса не похож на голос Скэтлиффа. Либо Скэтлифф был тогда рядом с ним, либо Лайнс проделал гениальную работу, имитируя его голос. Но вполне возможно, что для этого была какая-то причина. Да и вообще, все было возможно. Слишком многое было возможно, и только одно не вызывало сомнений: я оказался в реке дерьма, по которой плыл в каноэ, сплетенном из колючей проволоки да вдобавок без весел. Но то, что я сделал с Лайнсом, возможно, приведет к самым немыслимым последствиям.

Я был уверен, что Розовый Конверт – Скэтлифф.

Когда его голос прозвучал в телефонной трубке, я понял, что беды и опасности, через которые мне пришлось пройти за последние дни, были не зря, что мне воздано за них полной мерой. И вот теперь я прячусь в этой убогой комнате, моя карьера разрушена, скоро за мной начнется охота, и я понятия не имею, что делать дальше. Если я был прав в отношении Скэтлиффа, то, похоже, угодил в хитроумно расставленную ловушку.

Если же я ошибся, то мне не стоит ожидать пощады, и он с радостью засадит меня за решетку до конца моих дней. Моя единственная спасительная сила в данный момент заключалась в том факте, что два человека, Ирвинг и Каравенов, считали, что я мертв. Моя смерть была в интересах Ирвинга, но никак не меньше меня тревожил и Каравенов. Он как бы оставался над схваткой, чтобы присоединиться к той стороне, которая, по его мнению, будет выигрывать. Если придется спасаться бегством, то ради сохранения своей жизни его я убью первым.

Но я знал, что это безумная идея. Я не хотел прожить остаток жизни в шкуре беглого преступника. Должен же найтись какой-то выход из этой чертовой ситуации! Возможно, и найдется, если думать долго и достаточно сосредоточенно. Я не был убежден в этом, но чувствовал, что мне придется пойти на какую-то сделку.

Я долго сидел в ночи, давя в пепельнице окурок за окурком. То была тягучая, нескончаемая, одинокая ночь, и, когда забрезжил серый мутный рассвет, я ненадолго задремал, потом проснулся. В конечном счете я понял, что больше так не могу. Я надел пальто и вышел на бодрящий холодный воздух.