Кантор идет по следу - Самош Рудольф Страница 41

– Стой, стрелять буду! – крикнул Чупати.

– Что такое? – спросил вдруг женский голос. – Кого вам нужно?

– Есть здесь кто-нибудь из посторонних?

– Нет никого. А кто тут может быть?

Чупати почему-то не понравился ответ женщины и ее поведение, хотя ничего особенного он не заметил.

– А где ваш муж? – поинтересовался сержант.

– Я уж пятнадцать лет вдовая.

– Дети есть?

– Есть. На заводе работает сын.

– В сарае у вас ничего не пропадало?

– Вроде ничего. Не знаю. Коза у нас там…

– Так-так… – Чупати пошел к выходу.

В углу сада, около грушевого дерева, Кантор свернул направо и по тропке повел хозяина к паромной переправе.

На берегу реки след кончился. Пришлось ни с чем вернуться к радиофургону.

– Здесь без меня ничего не произошло? – поинтересовался Чупати у радиста.

– Ничего. Полная тишина.

Чупати присел на скамейку в парке. На душе было неспокойно, а понять причины этого беспокойства сержант не мог.

– Старший сержант, вы уже завтракали? – крикнул Чупати радист, не выходя из машины.

Чупати покачал головой и, встав, не спеша направился к грузовику, на котором находился повар.

В это время в домике, где только что побывал Чупати, разыгралась такая сцена.

Мать с тревогой посмотрела на сына, сидевшего за столом, и подумала: «Родного сына не вижу по полгода. Как он изменился…»

– Ну что ты на меня смотришь? – спросил сын.

– Так… – неопределенно ответила мать.

– Скоро кончится наша бедность. Будут деньги.

В голосе сына прозвучали нотки самодовольства.

– Ничего мне не надо, лишь бы ты был дома. А ты все ездишь. Не уезжай ты больше в этот Будапешт. Здесь на заводе прекрасно можно работать.

– «Здесь на заводе»! – недовольно передразнил парень. – А что тут хорошего? Я не понимаю, как ты можешь тут работать? – произнес он вслух, а про себя подумал: «Ну что ж, пусть думает, что я действительно был в Будапеште и работал там на заводе. Если бы она знала, какая у меня „работа“…»

– А чего тут не понимать? – спросила мать.

– Когда-то мы жили совсем по-другому. Я помню нашу квартиру. Неужели ты забыла ту жизнь? А сейчас работаешь, как лошадь. Думаешь, я не помню последнюю волю отца? Почему ты ее не выполнила? Почему мы не уехали на Запад?

– Янчи, сынок, не говори так… – простонала мать.

– Почему я должен страдать? – В голосе сына зазвучали нотки ненависти.

– Мы же здесь родились…

– Какая глупость!

– Господи! – забеспокоилась женщина. – Уж не собираешься ли ты снова меня покинуть? Полгода не был, приехал на несколько дней и снова… Я не сержусь. Ты только пиши. И не делай глупостей, сынок. Я так рада, что тебя снова взяли на завод. У тебя хорошая специальность, и, если ты годика два как следует поработаешь на нашем заводе, тебя могут послать в университет…

– Неужели ты это серьезно говоришь?

– Боюсь я за тебя, сынок, – совсем тихо проговорила мать.

– Чего ты боишься? – спросил сын.

– За тебя боюсь. Сердце у меня не на месте. Скажи, ты ничего не натворил?

– О чем ты говоришь? – Сын подозрительно посмотрел на мать.

– Утром, вскоре после того как ты ушел из дому, к нам во двор приходил полицейский с собакой. В сарай хотели зайти.

– Почему же ты мне раньше об этом не сказала?

– Правда, ты ничего не натворил? – снова повторила с тревогой мать.

Сын, ничего не ответив, выскочил во двор.

Янош Мюллер заперся в сарае. Из угла на него уставилась удивленными глазами коза.

– Ну что вытаращила глаза? – спросил он козу.

«Если бы только знать, что нужно было здесь полицейскому».

Мюллер попытался восстановить в памяти события последних дней. На заводе он ничего подозрительного не заметил: никто за ним вроде бы не следил. День как день, ничего особенного. В отделе кадров не удивились тому, что он самовольно бросил работу в Будапеште. Выдали ему новую трудовую книжку – сказал, что старую потерял… Поверили. Как хорошо, что он, переходя через границу, не выбросил тогда свое удостоверение личности. Никто его не выследил. В автобусе он ехал со знакомыми людьми. Каждый шаг у него был заранее продуман. Правда, за три дня у него не раз спрашивали на улице документы, он показывал – и все сходило. Вот уже два дня, как он заметил на улицах патрули, которых раньше не было и в помине. «Быть может, Лакли привел сюда за собой хвост?» – подумал Мюллер и посмотрел на часы – через несколько минут Лакли снова должен выйти в эфир. Обязательно должен.

Мюллер отогнал козу в другой угол и вынул из-под кормушки несколько нейлоновых мешочков, маску с гривой черных волос. Все это он рассовал по карманам. Взяв в руки мешок и серп, он направился в сторону парка.

– Яношка, подожди-ка! – крикнула ему с веранды мать.

– Пойду нарежу козе немного травы, – ответил сын, не желая разговаривать с матерью. – А на обратном пути зайду на завод.

– Тут тебя спрашивают.

– Кто там еще? – Сын проворно повернулся и побежал к веранде.

– Ты чем так расстроен? – спросила мать.

– Ничем я не расстроен!

– Меня так напугал приход полицейского, – тихо сказала мать.

– Забудь про это. – Мюллер попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая и вымученная. На террасе Мюллера ожидал какой-то чересчур подвижный человек.

– Ты уже здесь? – облегченно вздохнув, спросил Мюллер ожидавшего его мужчину и представил его матери как коллегу по работе.

– Пойдем, поможешь мне немного травы накосить, – предложил Мюллер Лакли (так звали незнакомца).

– Травы и я могу накосить… – предложила свои услуги мать, но сын с гостем уже шли по дорожке к калитке.

Когда они оказались за деревьями, Мюллер со злостью набросился на друга:

– Ты что, с ума сошел?! Я же тебе говорил, чтобы ты меня ждал за ботаническим садом!

– Да, говорил, но мне оттуда пришлось уйти. За мной следил через изгородь какой-то тип. Ребят я отослал на берег реки, а сам пришел сюда. Что теперь будет?

– Что будет? Надо выполнить все, что нам приказано. После этого уедем. Сначала ты, потом я. До начала операции встречаться не будем. А сейчас шагай к остановке, садись на автобус и уезжай…

Мюллер остался очень доволен собственной хитростью, решив, что, если его друзей и схватят, он тем временем будет уже недосягаем для полиции.

Чупати от нечего делать бродил по главной улице города. Остановился перед витриной обувного магазина, тяжело вздохнул и пошел дальше, погруженный в свои мысли. Потом он еще раз вернулся к витрине, и взгляд сержанта почему-то задержался на коричневых ботинках на каучуковой подошве. Он вспомнил, что точно такие ботинки видел в прошлом году в Будапеште. Правда, денег купить их у него и тогда не было: как-никак триста двадцать форинтов. «Как будут деньги, обязательно куплю», – решил Чупати про себя.

Кантору надоело слоняться без цели, и он дернул поводок. Хозяин это понял, и они направились в полицию. Конец недели обещал быть радостным: в субботу праздник – День конституции, пятница – предпраздничный день. Чупати вспомнил, что он уже две недели не был дома и не видел жену и сына.

Перед зданием полиции Чупати неожиданно увидел Шатори.

– Ты здесь? – удивился сержант.

– Да, а ты как здесь оказался?

– Да так, – ответил Чупати.

– А я как раз шел к тебе. Есть у тебя местечко для меня в своей радиомашине? А то мне что-то не хочется спать в казарме.

– Аж целых два. Скажи, а домой мы скоро поедем?

Шатори покачал головой.

– Что-нибудь случилось? – поинтересовался Чупати.

– Ничего особенного, дружище, если не считать того, что из местного музея стащили две картины Боттичелли.

– А где этот музей находится?

– В Эстергоме.

– И поэтому ты здесь? – спросил Чупати, а потом шепотом добавил: – Уж не подозреваете ли здесь кого?

Шатори улыбнулся наивности сержанта.

Они прошли мимо стоявших в ряд машин. Шатори был очень доволен тем, что его включили в оперативную группу, которая занималась расследованием дела о похищении этих картин.