Олег Горяйнов - Дежурный по континенту Страница 44

– С тобой не соскучишься, – сказал Касильдо и посмотрел на неё, прищурившись. – Видишь, я с первого взгляда определил, что ты неординарная личность…

– Ты тоже не так прост, как кажешься, – сказала Агата. – Настоящий интеллигент, хоть с виду и не скажешь. Небось, Dostoiévski по ночам читаешь под одеялом?..

– Ну, ты думай о чём говоришь, – обиделся Касильдо. – Сроду онанизмом не занимался и не собираюсь…

– Извини, – сказала Агата. – Не хотела. Само вырвалось. Извини.

– De acuerdo, – сказал Касильдо. – Живи пока.

– Что же тебя гнетёт?

– Жизнь, – усмехнулся Касильдо.

– Жизнь?

– Ну да, жизнь.

– Хочешь умереть?

– Нет.

– А, понимаю, – сказала Агата. – Ты считаешь, что способен на большее, чем топтаться с дурацкой пукалкой возле полосатой палки, охраняя непонятно что. А никто этого не видит.

– Точно, – сказал Касильдо. – Ни одна сволочь не интересуется тем, что у меня копошится под черепом.

– А там таки копошится?

– Ещё как.

– Хм. Надо подумать. Уйти отсюда тебе, вероятно, не дадут?

– Куда там, – вздохнул Касильдо. – Мой касике – он знаешь, какой крутой…

– Тогда тебе нужно сделать что-нибудь такое, чтобы касике оценил твою незаменимость.

– Да, но что?

– Принеси ему на медном блюде голову его врага. А как это сделать – пусть у тебя само скопошится в башке, если оно там действительно копошится.

– Богатая мысль, – сказал Касильдо и почесал бурную растительность на затылке.

– Остаётся узнать, кто у твоего касике враги, и – вперёд.

– Да ты умная, как учительница! – Касильдо даже рассмеялся от удовольствия. – Шлюхи, которые сюда заглядывают, такие тупые, что становится обидно за человечество, а с тобой даже неизвестно, что приятнее: трахаться или разговоры разговаривать…

– Да ведь ты ещё не пробовал первого!..

– Ну, могу себе представить… А как насчёт попробовать? Может, договоримся?..

– Погоди, погоди, не будь таким прытким, парень. Может, договоримся. Почему нет? Но не гони лошадей. Я же ясно дала тебе понять, что я на работе, как и ты. Конечно, договоримся. Но не в этот раз.

– Ладно, – сказал Касильдо, ухмыльнувшись, и посмотрел на часы. – Что-то я действительно… Пойду выйду на воздух, остыну слегка. И посмотрю, что и как. Я ведь действительно на работе. Отвечаю за эту дорогу. А ты посиди пока.

Агата на всякий случай приготовилась к какому-нибудь подвоху, но тут, кажется, всё было чисто. Большой парень действительно вышел к шлагбауму и осмотрелся вокруг. Через окно сторожки ей отлично было его видно.

Агата воспользовалась моментом, чтобы, не вставая с места, осмотреть интерьер сторожки. Грязновато, но жить можно. Диван, на котором перетрахали, должно быть, население целого города. Стол, весь в пятнах от кофе. Щит с телефоном. За щитом, наверное, они держат оружие. Это надо запомнить. Для следующего раза.

Сегодня она приехала не для того, чтобы воевать, хотя двадцать второй калибр грелся под юбкой в мягкой кобуре. Сегодня она собирает информацию. Любую информацию про старого контрабандиста Фелипе Ольварру, трясти которого ей велят её революционный долг и память о легендарном компаньеро Октябре Гальвесе Морене, а также неопределённое будущее «Съело Негро». База в Игуале накрылась, Ульрих погиб непонятной смертью, хорошо хоть они оружие оттуда успели вывезти. Мигель и трое компаньерос поехали за деньгами и бесследно пропали. Пятый боевик, который их прикрывал, вернулся из своего убежища только на третьи сутки и ничего дельного сказать не мог.

Всё, что теперь у неё было, это слабая надежда на Ольварру. Может, он прольёт какой-нибудь свет на то, что происходит. Оставшиеся в живых компаньерос должны были страховать её, прячась в горах, окружавших долину, где жил Фелипе Ольварра.

Последнюю неделю она провела в добывании информации о старом паразите. Кое-что удалось узнать. Но не густо. Что все знали – то и она узнала. А хотелось сведений более практических. И такое впечатление у неё сложилось, что судьба дарит ей шанс их получить. Шанс в добрый центнер весом, с винчестером в руках и пластырем на скуле. Бычок распалился, разохотился на неё – это видно невооруженным глазом. Мужчины в таком состоянии податливы и болтливы. Кровь отливает от мозгов в пах. Мозги не контролируют, что там плетёт язык. А язык плетёт что угодно, лишь бы скорее затащить тёлку в койку. Хитрость в том, чтобы держать их на взводе как можно дольше, до тех пор, пока не выведаешь всё, что тебе надо. А потом уж отдаваться. Или не отдаваться. Исхитриться как-нибудь. Ну, это женское искусство. В лагерях их этому тоже обучали. Она, правда, всерьез тогда не относилась к этим занятиям. Считала, что грязные методы к революционной борьбе неприложимы. А теперь вот, глядишь, и пригодятся. У неё определённо есть к этому делу талант. Не случайно она сразу угадала образ, от которого парень сильнее всего тащится – образ интеллигентной шлюхи…

– Твой кофе остывает, – озабоченно сказал Касильдо, войдя в сторожку и поставив в угол винчестер. – Остывший кофе – как сексуальные грёзы старой девы…

– Да ты поэт, – засмеялась Агата и поднесла чашку к губам. – Не знаю, что и где у тебя там копошится, но кофе ты варишь хорошо. А часы твои распрекрасные куда делись?

В тот же миг Касильдо сильно ударил её в живот.

Она выронила чашку, заляпав джинсы кофейной гущей, свалилась на грязный пол сторожки и разинула рот, безуспешно пытаясь сделать вдох. Руки ей круто заломили назад и вдели в наручники. Потом за пояс подняли в воздух и швырнули на кушетку. Там ей удалось, наконец, отдышаться и прийти в себя.

Когда звёздное небо ушло из её глаз, и ей удалось проморгаться от слёз, она увидела, что бычок звонит куда-то по телефону, и услышала, что он требует позвать ему лично какого-то хефе.

Да не какого-то, сообразила она. Не какого-то, а того самого, Фелипе Ольварру, про чью душу она сюда и пожаловала. Угораздило же её этак глупо вляпаться.

Она сжала ноги. Револьвера между ними не было.

Похоже, дело дрянь.

– Хефе, она здесь! – сказал Касильдо дрожащим от возбуждения голосом. – Да, та самая, которую вы и ждали! Лежит на диване в наручниках! Одна, одна! На ней – маленькая пукалка, а что там в её машине – пока не знаю. Ага, жду!

Агата попыталась вобрать в ладонь сустав большого пальца правой руки, чтобы вытащить кисть из наручника, но бычок заметил её шевеление и сказал:

– Не надо, женщина. Мне приказано, в случае чего, стрелять тебе по коленям.

Чтобы она не сомневалась в серьезности его намерений, он показал ей её же револьвер, какую-то из бесчисленных латиноамериканских подражаний “беретте” калибра.22, вполне достаточного, чтобы на всю жизнь придать её походке незабавную прыгучесть.

Не выпуская оружия из руки-лопаты, он опять взял телефонную трубку и прижал к уху. Трубка молчала. Он потряс трубку, потом постучал пальцем по рычагам телефона. Никакого результата это не дало.

– Странно, – сказал он Агате. – Связь прервалась. Куда же она делась? Ведь только что была…

– Подонок, – сказала она, не слушая его. – Трус, баба, быдло. Справился с беззащитной женщиной…

– Qué va, – усмехнулся Касильдо и почесал её револьвером пластырь на своей широкой скуле. – Это ты-то беззащитная женщина? Да ты людей убила больше, чем я тёлок трахнул за свою жизнь.

– Как только я дотянусь до пистолета, этих людей будет на одного ублюдка больше. Пусть твои тёлки начинают рыдать прямо сейчас.

– Это как бы угроза?

– Это как бы да, придурок безмозглый. Я лично тебя записываю в свои враги номер один. Как только доберусь до тебя, стану отрезать от тебя по кусочку и заставлять тебя эти кусочки сжирать. Умирать ты будешь так долго, что…

– Ладно, будет трепаться. Сбереги силы для молитвы. Ты-то умирать будешь быстро. И, главное, скоро.

– Уж не от твоей ли руки, иуда?

– Думаю, не от моей, нет. Есть там один ублюдок из смежного ведомства, которому, видимо, в кайф воевать с бабами, что он тебя заказал Дону.

Касильдо потрогал пластырь на скуле.

– Хотя и не только с бабами, должен признать, да.

– Что, и тебе от него досталось? Я рада. Надеюсь, он тебя трахнул как следует. А, invertido?

– Ну-ну, полегче, женщина!

– Мaricón, – радостно сказала Агата. – Sodomita. Мariol. Мarica. Рederasta.

Касильдо поднял свой наводящий на размышления кулак, поискал на физиономии своей собеседницы место, куда его приложить, но передумал, опустил руку и дал ей здоровенного пинка в правую ягодицу. Агата застонала.

– Нет никакой необходимости меня оскорблять, – спокойно сказал Касильдо. – Я всего-навсего сделал как ты мне советовала. Помнишь – медное блюдо, и всё такое?..

– Урод, – сказала девица.

Тон её был уже не столь эмоционален. Парень был прав: она сама ему дала этот дурацкий совет.

– Ты хотела знать, кто у моего касике враги, женщина? Так это ты, моя радость. Ты и есть враг номер один. Это твою глупую башку он ждёт на медном блюде.