Норман Мейлер - Призрак Проститутки Страница 45

— И один нос, — сказал я.

Это ей и раньше говорили.

— Нос — это плоть, окружающая две пазухи.

— Один язык, — сказал я.

— У которого есть кончик и корень, и они очень разные. — И она высунула для наглядности язык.

— Пять пальцев на каждой руке.

— Большой палец противостоит остальным. И большой палец ноги раньше противостоял другим.

Мы оба рассмеялись.

— Два яичка, — сказал я, — и один пенис.

— Это слабое звено в моей теории.

— Один пупок, — продолжал я.

— Какой вы гадкий, — сказала она. — Вас не сдвинешь с места.

— Одна голова с волосами.

— Которые вы расчесываете на пробор.

И она взъерошила мне волосы. Мы снова чуть не поцеловались. Как чудесно флиртовать с троюродной сестрой, которая на два года старше тебя.

— Постарайтесь быть серьезным, — сказала Киттредж. — Право же, куда больше доказательств дуализма, чем исключительности. Я решила пойти дальше. Что, если у нас не только две ноздри, два глаза, две мочки и так далее, но и две души, и каждая по-своему оснащена. Они существуют в человеке как сиамские близнецы. Все, что случается с одной, случается и с другой. Если женщина выходит замуж, вторая половина ее готова сесть в ту же коляску. Но в остальном они различны. Они могут быть лишь немного различны, как близнецы, а могут быть диаметрально различны, как добро и зло. — Она помолчала, подбирая другой пример. — Как оптимизм и пессимизм. Я выбрала этот пример, потому что его легче разбирать. Большая часть того, что с нами происходит, имеет оптимистические обертоны и пессимистические возможности. Назовем их Альфой и Омегой — я наконец придумала для этих двух душ такие имена: надо же их как-то называть — «а» и «зет» звучит слишком холодно, — значит, назовем их Альфа и Омега. Это претенциозно, но ко всему привыкаешь.

— Вы собирались привести пример, — напомнил я.

— Да. Хорошо. Скажем, Альфа склонна воспринимать большинство ситуаций оптимистически, а Омега склонна к пессимизму. Все факты, с какими они сталкиваются, воспринимаются ими по-разному — так сказать, с точки зрения разных чувств. Альфа выбирает из ситуации позитивные моменты, Омега же предчувствует потери. Такая двойственность восприятия характерна для всего. Возьмем ночь и день. Предположим, что Омега более склонна воспринимать ночные впечатления, чем Альфа. А утром Альфа скорее соберется и отправится на работу.

И словно для доказательства наличия Альфы и Омеги в ней самой Киттредж вдруг перекрыла поток откровений, таких наивных и смелых, и дала волю сидевшему в ней педанту. Если завоевывать эту женщину, то надо завоевать обе ее стороны. Мне пришло также в голову, что я не слишком лояльно веду себя в отношении Хью Монтегю, но — какого черта! — может, это моя Омега так себя проявляет.

— Я что-то не понимаю, — сказал я, — почему эти две половинки души должны все время реагировать по-разному.

— Запомните, — сказала Киттредж, назидательно поднимая вверх палец, — Альфа и Омега происходят из разных источников. Одна является порождением клетки спермы — это Альфа. А Омега — яйца.

— Вы хотите сказать, что в нас сидят мужская и женская души?

— А почему бы и нет? Это же не механизмы, — сказала Киттредж. — У мужской половины может быть сколько угодно мужских качеств, а Омега может быть наделена качествами женщины-быка, она может быть такой же мужественной и сильной, как мусорщик. — И она весело посмотрела на меня, словно показывая, что верх в ней взяла Альфа. Или, может быть, Омега? — Господу угодно, чтобы мы были столь же многообразны и многолики, как калейдоскоп. И это подводит нас к следующего пункту. Тут мы с Хью полностью согласны. Борьба между Богом и дьяволом идет обычно в обеих душах. Так и должно быть.

Шизофреники склонны отделять добро от зла, у людей же более уравновешенных Бог и дьявол ведут борьбу не только в Альфе, но и в Омеге.

— В вашей системе все время идет борьба.

— Конечно. Разве не такова природа человека?

— Ну, я по-прежнему не понимаю, почему Создатель выбрал такой сложный вариант, — сказал я.

— Потому что он хотел дать нам свободу воли, — сказала она. — В этом я тоже согласна с Хью. Свобода воли предполагает предоставление дьяволу равных возможностей.

— Откуда вам это известно? — вырвалось у меня.

— Я так думаю, — просто ответила она. — Неужели вы не понимаете: нам действительно нужны две развитых души, каждая со своим суперэго, эго и так далее. Тогда ты способен чувствовать, так сказать, трехмерность морали. Если Альфа и Омега ни в чем не похожи, — а, поверьте, это часто бывает так, — они рассматривают одно и то же событие с совершенно разных позиций. Потому-то у нас и два глаза. Именно по этой причине. Чтобы мы могли представить себе расстояние.

— Допустим, — сказал я. — Когда глаза наши становятся слишком разными, нам требуются очки. Если Альфа и Омега такие невероятно разные, как же может человек действовать?

— А вы посмотрите на Хью, — сказала она. — Его Альфа и Омега так же удалены друг от друга, как луна и солнце. У великих людей, у художников, у необыкновенных мужчин и женщин Альфа драматически отлична от Омеги. То же, конечно, происходит у слабоумных, наркоманов и психопатов.

Уверенность, звучавшая в ее голосе, вызывала у меня желание ей перечить.

— Какую же в таком случае разницу вы усматриваете между художником и психопатом? — спросил я.

— В умении выразить свое нутро, конечно. Если Альфа и Омега невероятно различны, но могут тем не менее сообщать друг другу свои потребности и чувства, тогда перед вами выдающийся человек. Такие люди могут находить поразительные решения. Особенно художники. Понимаете, если между Альфой и Омегой нет согласия, то либо одна, либо другая берет верх или застывает на мертвой точке. И более сильный подавляет более слабого. Тогда человек ничего толкового не производит.

— Как при тоталитаризме.

— Вот именно. А вы понимаете, о чем я говорю.

Мне было чрезвычайно приятно это услышать. Поощренный ее оценкой, я спросил:

— А у здорового человека между Альфой и Омегой такое же различие, как, скажем, между республиканцами и демократами? В чем-то они будут согласны, в чем-то не согласны, но будет вырабатываться компромисс?

Она просияла. Я вытащил наружу лучшее, что в ней было. Озорной огонек снова зажегся в ее глазах.

— Вы просто чудо, — промолвила она. — Я так вас люблю. Вы такой непосредственный.

— Нечего надо мной издеваться.

— Я не издеваюсь, — сказала она. — Просто воспользуюсь вашим примером в разговоре с некоторыми тупицами, которым я вынуждена все это объяснять.

— А им не нравятся ваши идеи? Я, например, представляю себе, как Альфа и Омега действуют у шпионов.

— Конечно. Но многие из тех, с кем я работаю, боятся этому поверить. Я для них просто девчонка. Поэтому они не могут поверить, что это первая вполне обоснованная теория в области психологии, которая объясняет, как шпионы могут жить в вечном напряжении, в сложнейших жизненных ситуациях и не только мириться с двойной жизнью, а даже жаждать ее.

Я кивнул. Она назвала меня человеком непосредственным, а я подумал, не слишком ли прямолинейно трактует она свою теорию. Большинство интеллигентов, которых я встречал в Йеле, считали необходимым при первой встрече выпустить артиллерийский залп из цитат, вычитанных у великих и (или) элитарных авторов. Киттредж же ограничилась одной ссылкой на Спинозу да одним пересказом Фрейда. Она не обошла меня с фланга кавалерией уважаемых авторитетов. Она излагала свои мысли, и этого было достаточно.

Ну и мы продолжали беседовать. Мы так и не дошли до переизбытка призраков, но прежде чем час нашего похода по бухточкам и расщелинам Доуна подошел к концу, я почувствовал себя несколько обиженным тем, что Киттредж доставляло не меньше удовольствия разглагольствовать, чем флиртовать. Поэтому, прежде чем вернуться в дом, я попытался подтрунить над ней. Пусть признается: какая у нее Омега и какая Альфа.

— О-о, — сказала она, — другим это понятнее, чем тебе самой. Лучше скажите, как вы их во мне видите.

— О-о, — сказал я, подражая ей. — Мне кажется, Альфа у вас полна лояльности, а Омега столь же изменчива, как прилив. Альфа перенасыщена целомудрием, а Омега балансирует на грани святотатства. Вы взбалмошный ребенок, с одной стороны, и строитель империи — с другой.

— А вы — дьявол насквозь и глубже, — сказала она и снова поцеловала меня в губы.

Я так никогда и не узнаю, видел ли Проститутка это краткое объятие или же что-то почувствовал. Мы возвращались к дому, держась за руки, и обнаружили его на скале. Оттуда ему было хорошо видно нас. Я понятия не имел, как долго он там находился, но сердце у меня сжалось — значит, достаточно долго. В его манере держаться ничто, безусловно, не изменилось, но его присутствие подпалило крылья нашей близости. Я употребил точное слово. Когда мы подошли ближе, у меня было ощущение, что обгорели брови. И я подумал, не придется ли мне расплачиваться за этот час, проведенный с его невестой, когда я поступлю в ЦРУ.