Джеймс Сигел - Кружным путем Страница 45

Клаудия кивнула и заставила себя улыбнуться, словно выслушала достойное восхищения признание.

Признание в любви от настоящего мачо.

«Отлично», – проговорил Риохас.

С этого момента она стала уходить дальше. За клетки с тиграми. Вниз по петляющей тропинке к джунглям. Теперь она могла вдыхать соленый воздух. Территория гасиенды кончалась на отвесном утесе, смотрящем в Карибское море, а внизу, прямо под скалой, приютилась маленькая рыбацкая деревня. Там, наполовину вытащенные на песок, отдыхали ялики, рядом сохли на солнце паутинки сетей.

Охранник все еще ходил за ней следом, но расстояние между ними возрастало пропорционально увеличению ее живота. Он частенько оставлял ее одну – можно было почитать книгу или вздремнуть в гамаке над водой.

Затем Клаудия познакомилась со смотрителем зверинца. Оказывается, на гасиенде были не только тигры, но и страусы, ламы, шимпанзе. Смотрителя звали Бенито, и в отличие от других наемников Риохаса в нем, кажется, отсутствовал шизоидный ген. Он изучал зоологию и поведал Клаудии, что скармливать хищникам живых лошадок – не его идея. И двуногих жертв – тоже. Но работа есть работа.

Он показал, как кормил зверей только что нарубленными кусками баранины и говядины, опуская дневную порцию в клетку на шесте с крюком.

Клаудия дождалась, пока Риохас отправится в одну из своих многочисленных поездок.

Выскользнула из постели в три часа утра, выдвинула верхний ящик комода, достала оттуда смену одежды, завернула в нее кухонный нож и засунула за пояс. Открыла эркерное окно. Достаточно широко, чтобы выбраться наружу, – недюжинный подвиг, учитывая размер ее живота. Затем ступила на траву.

Она репетировала это не меньше дюжины раз.

Могла пройти весь путь с закрытыми глазами.

Миновала клетки с тиграми и приблизилась к лачуге смотрителя зверей. Сняла ключ с кривого гвоздя. Закатала до локтя рукав рубашки. Достала из-за пояса сверток с одеждой, вынула из него нож и сделала надрез на коже.

Затем пропитала кровью захваченную из комода одежду, вернулась к клеткам с тиграми и просунула ткань между прутьев.

А ключи вставила в замок дверцы и оставила в нем.

Затем повернула на ведущую к деревне тропинку.

Она выигрывала время.

Утром ее отсутствие обнаружат. Найдут ключи, торчащие из замочной скважины. Как если бы человек проник в клетку с тиграми и, чтобы отрезать себе путь к отступлению, запер себя на замок. На случай, если вдруг передумает. Затем увидят растерзанную на куски окровавленную одежду.

Позвонят Риохасу в Боготу. Тот вспомнит их последнюю ночь, проведенную вместе. Снова прокрутит все в голове. Вспомнит ее улыбки, и смех, и притворную застенчивость и поймет, что все это было ложью. Она убила себя? Это правда?

В конце концов Риохас поймет, в чем дело. В клетке не обнаружат обглоданных костей. Они разгадают оставленную ею загадку. И тогда Риохас начнет выполнять свое обещание.

«Если ты посмеешь сбежать с моим ребенком, я найду тебя и убью. И тебя, и ребенка. Сколько бы ни потребовалось на это времени и куда бы ты ни спряталась».

Наверное, Клаудия снова слышала эти слова, когда спускалась ночью среди джунглей к морю. А потом свернулась в ялике и стала дожидаться, когда из утреннего света, словно привидения, возникнут рыбаки.

Плач ребенка. Он вернул Джоанну к действительности. Из гасиенды, от клетки с тиграми, из джунглей.

Проснулась Джоэль.

Это все из-за простуды. Галина протянула руку и вытерла девочке нос, затем платком вынула из глаза соринку. Джоанна взяла бутылочку, засунула соску ребенку в рот и стала тихонько укачивать. Вскоре веки Джоэль затрепетали, глаза стали сонными и превратились в две крохотные щелочки.

Галина обхватила себя руками, точно сразу замерзла.

– Так что же произошло дальше? – спросила Джоанна. – Что случилось с Клаудией?

Галина коротала пустые дни, кормя, купая и пеленая чужих дочерей.

Продолжала частые ритуальные уборки в доме.

Находила осколки жизни Клаудии и создавала из них нечто вроде святилища. Старые поздравления с днем рождения. Фотографии. Письма. Полусгоревшие ароматические свечи. Крохотные украшения из самых дешевых. И занималась в этом святилище тем, чем люди занимаются в храмах, – молила о чуде.

А чудеса иногда в самом деле случаются.

Вот женщина просыпается утром. Надевает ту же немодную рубашку, что накануне, садится за кухонный стол и без всякой охоты съедает завтрак – черствую кукурузную лепешку с фруктами: не потому что голодна, а потому что так положено. Пылесосит ковер, который чистила столько раз, что ворс на нем почти весь вылез. Вытирает пыль со всей мебели в доме, перемывает посуду и натирает полы. Потом снова садится за кухонный стол, потому что наступила пора обедать.

И вдруг раздается стук в парадную дверь. Женщина тяжело поднимается, но не сразу, потому что надеется, что посетитель уйдет и оставит ее в покое. Но гость не уходит. Приходится встать, доковылять до двери и спросить, кто там.

Из-за двери что-то бормочут. Какое-то слово на букву «м». Женщина не узнает голоса, но он что-то затрагивает в ее душе. Приходится снова спрашивать: «Кто там?»

Теперь, кроме «м», слышны и другие буквы, «м» больше не сирота. Женщина внезапно понимает, что тот, кто стоит за дверью, не называет своего имени. Обращаются к ней. Но так к ней может обращаться всего один человек на свете.

Ее сердце замирает, как короткое замыкание в электрической сети. Женщина открывает замок, распахивает дверь. А гостья шепчет снова и снова: «Мама! Мама! Мама!» И падает ей в объятия.

Они нашли ей убежище.

Колумбия – большая страна.

Тетя Сальма приходилась Клаудии теткой не по крови, а по старой дружбе. Старая дева с давних пор стала в семье Галины почти своей и неизменно присутствовала на всех праздниках, конфирмациях и похоронах. Они отправились к ней в Фортул, где когда-то родилась Галина.

Выехали на следующий день.

Клаудия уверяла родителей, что Риохас не знает ее фамилии. Все новообращенные в веру ФАРК меняли имена, чтобы не допустить расправы над семьями.

Но Галина понимала, что это не слишком защитит ее дочь.

Беременность Клаудии бросалась в глаза. А Риохас теперь начнет прочесывать провинции.

Это только Галина, ослепленная радостью, не разглядела сразу. Ни у двери, где смотрела на дочь полными слез глазами, ни у кухонного стола, где они обнимались, словно путешественники, выжившие после кораблекрушения. И только после того, как они оторвались друг от друга и она окинула Клаудию взглядом, желая убедиться, что с ней все в порядке, – только тогда заметила изменения.

– Да ты беременна!

Два года назад Клаудия не преминула бы съязвить по поводу утраченной матерью наблюдательности. Но теперь только кивнула.

– От кого?

Дочь рассказала. Она не собиралась снова возвращаться к этой теме – хотела покончить с ней разом. Взяла Галину за обе руки и говорила, тихо, медленно, спокойно. И хорошо, что она держала мать за руки. Та очень хотела дать им волю: броситься кого-то бить, зажать себе уши. Заткнуть рот, чтобы не закричать. Каково матери слушать подобное о собственной дочери?

Ни одна из них не упомянула об аборте.

Возможно, было уже поздно. А возможно, дело не в этом. Просто они были по-другому воспитаны.

Тетя Сальма жила на чистенькой молочной ферме за городом, и это позволяло Клаудии оставаться в относительном уединении и безвестности. По крайней мере, на некоторое время. По крайней мере, до рождения ребенка.

Сальме рассказали достаточно, чтобы она поняла, насколько серьезно положение Клаудии. Все вместе сочинили историю для не в меру любопытных: несчастливая любовь, нежданная беременность. Девушка не хочет, чтобы знакомые видели ее в такой неприглядной ситуации.

Галина с мужем навещали дочь каждые две недели. Выезжали поздно вечером и несколько раз останавливались по дороге, чтобы убедиться, что за ними не следуют подозрительные машины. Чаще видеться было рискованно. Реже – невыносимо.

С помощью местной индейской повитухи Клаудия родила девочку.

Галина сомневалась, сумеет ли отнестись к новорожденной, как к своей внучке. Но когда девочка появилась на свет Божий, в каждой ее черточке она узнала свою дочь. И перенеслась в прошлое. На больничную койку в Боготе, где царили запахи крови, спирта и талька, а плачущий ребенок уже тогда старался ухватить ручонками что-то недосягаемое.

Новорожденную нарекли по имени бабушки Клаудии со стороны отца – певички Софи. Девочку запеленали, окрестили, и те, кому дано было знать о ее существовании, окружили любовью.

На какое-то краткое, мимолетное время Галина оттаяла и наслаждалась особым счастьем быть abuela.[53] Приезжая с игрушками в Фортул, она ничем не отличалась от всех остальных людей, навещающих внуков. Всем говорила, что Клаудия живет там, потому что ее муж работает на рафинадном заводе. А сама не наведывается в Боготу, поскольку ребенок еще слишком мал для путешествий. Что дочери приходится постоянно сидеть дома из-за плохой погоды или потому, что у Софии аллергия на солнце.