Джеймс Сигел - Кружным путем Страница 46

На какое-то краткое, мимолетное время Галина оттаяла и наслаждалась особым счастьем быть abuela.[53] Приезжая с игрушками в Фортул, она ничем не отличалась от всех остальных людей, навещающих внуков. Всем говорила, что Клаудия живет там, потому что ее муж работает на рафинадном заводе. А сама не наведывается в Боготу, поскольку ребенок еще слишком мал для путешествий. Что дочери приходится постоянно сидеть дома из-за плохой погоды или потому, что у Софии аллергия на солнце.

Но вот наступило время, когда притворяться стало больше невозможно.

Как-то раз Сальма возвратилась с рынка чуть не в обмороке. И сообщила Клаудии, что какие-то люди задают всем вопросы. И показывают фотографию. Клаудия вспомнила, что в первый день плена, на допросе у Риохаса, ее, стараясь сильнее унизить, фотографировали голой в различных позах. Даже заплывшими от побоев глазами она видела сполохи фотовспышек, сверкавшие, словно римские свечи.

Пришлось переезжать.

Возлагать тяжкую ношу на других знакомых семьи.

А ноша и вправду была нелегкой: люди прекрасно понимали, что, привечая Клаудию, подвергают себя опасности. На ходу организовали новую систему. Теперь ей приходилось все время мотаться: туда, сюда, снова туда. По друзьям и родственникам, которые, подавив страх, на время предоставляли ей убежище.

Клаудии нелегко было ощущать себя нежеланной родственницей. Обузой, альбатросом. Альбатросы – предвестники смерти. И она так же могла накликать на людей гибель. Клаудия проводила в доме или квартире от нескольких недель до нескольких месяцев, а затем уезжала. Обычно среди ночи. Она научилась собираться очень быстро и брала с собой только самое необходимое, чтобы в очередном прибежище ощутить себя хотя бы немного дома.

Постепенно напряжение стало спадать. Слухи о полувоенных людях, которые спрашивали о молодой женщине с ребенком, начали стихать, затем вовсе заглохли. Страх сменил заведенный порядок: остановки Клаудии в одном и том же доме сделались продолжительнее. София из грудничка превратилась в девчушку – как-то внезапно, как показалось Галине, которая каждый раз, наведываясь к дочери, отмечала, как выросла внучка. Клаудия тоже поправилась, ожила. Теперь она решалась выходить с дочерью на улицу, правда, прятала лицо под солнечными очками и широкополой соломенной шляпой.

Иногда во время таких прогулок ее сопровождала Галина. Она даже позволяла себе мечтать, что жизнь может наладиться. Прошло уже четыре года. Стоило вчитаться в газеты, и становилось ясно, что у Риохаса появилось множество других забот. Его грозили выдать Соединенным Штатам по обвинению в контрабанде наркотиков. Может, он уже забыл о Клаудии? О них обоих? Может, теперь ему на них наплевать?

Когда они гуляли втроем и, взяв Софию за обе ручки, переносили через парапет, в это можно было поверить. Позже Галина поняла, что Риохас хотел именно этого. Чтобы они решили, что все позади. Немного расслабились – стали беззаботнее, даже беспечнее. Перестали заглядывать за все углы.

Галина так и не узнала, как это случилось.

Как точно это случилось. Ей не суждено об этом узнать. Она может только догадываться, а от этого ей еще тяжелее. Потому что воображение преподносит такие кошмары, которые раньше и не снились.

Кто-то вычислил Клаудию. Это единственное, что ей было известно.

Дочь в панике позвонила матери, но наткнулась на автоответчик. Галина до конца дней будет винить себя за то, что в тот день пошла в магазин. Открыла холодильник и увидела, что надо купить кое-что из еды. Будет часами, днями, неделями и годами представлять, что произошло с ее дочерью, пока она занималась повседневными заботами. Терзаться единственным вопросом: если бы она тогда осталась дома, сумела бы спасти Клаудию?

Когда Галина возвратилась домой, случайно нажала на клавишу автоответчика и услышала явно испуганный голос дочери, она поняла: делать что-либо уже поздно.

Обуздала панику и поступила так, как обычно поступают люди, если им звонили: перезвонила сама. Ответил дядя Клаудии, у которого она жила последние полтора месяца. Он сказал, что не знает, где Клаудия. Ни она, ни ее дочь. Наверное, пошли погулять.

«Кто-то заметил меня на рынке». Вот что прошептала Клаудия в телефон.

Она не стала ждать, когда дядя вернется домой, – то ли из чувства самосохранения, то ли желая оградить его от неприятностей. Собрала Софию и убежала. Позже заметили, что пропали ее вещи, но не все: кое-что из одежды Софии и маленькая фотография, где были сняты вместе бабушка, дочь и внучка. Эту карточку Клаудия каждый раз умудрялась перевозить из одного потайного места в другое.

Клаудию засекли на рынке, и она позвонила человеку, которому доверяла больше всех в жизни. Но Галины дома не оказалось – она ушла за покупками.

И тогда Клаудия решила, что ей необходимо немедленно бежать.

А дальше – кто знает?

Дальше были только медицинские протоколы и показания свидетелей, которые то ли что-то видели, то ли нет.

И тело.

Ее нашли на самой окраине города.

Поначалу никто даже не понял, что это женщина. Какое-то месиво из плоти и костей, головоломка, которую два полицейских патологоанатома разгадывали целую неделю, прежде чем пришли к выводу, что жертва – женского пола. Больше они ничего сказать не могли. То, что сделали с Клаудией, требовало времени и терпения. На шее остались следы веревки. Вернее, на том, что некогда было шеей. Повсюду виднелись ожоги от кислоты. На каждом дюйме кожи. Так свидетельствовал полицейский рапорт. Предполагалось, что эти сведения получат только родные. Но произошла утечка информации, и газеты опубликовали небольшие сообщения рядом с прогнозом погоды. Клаудию изуродовали и сожгли. Но рапорт не уточнял, была ли она в сознании, когда над ней так издевались.

Галине также не сказали, кто совершил преступление.

Очередное нераскрытое убийство. Еще одно в череде тысяч других в Колумбии.

Присутствовал ли при этом Риохас?

Получил ли во время обеда информацию по телефону, после чего хладнокровно сообщил жене, что ему срочно требуется отлучиться по делам? Улыбнулся ли, закатывая рукава, как четыре года назад, когда увидел связанную и испуганную Клаудию? Трудно сказать…

Но Галина видела его там.

Каждый раз, одурманенная спиртным или лекарствами, прописанными очередным врачом, она снова и снова представляла себе: именно Риохас орудовал ножом, брызгал кислотой и душил ее дочь до смерти.

Всегда присутствовал там.

Когда Галина закончила, Джоанна не нашлась, что сказать. Сидела и оторопело молчала.

И только когда колумбийка поднялась, попрощалась и собралась уходить, сообразила, что в ее рассказе чего-то недоставало.

– А как же София? – поколебавшись, спросила она, потому что боялась услышать ответ. – Что произошло с вашей внучкой?

Галина остановилась на пороге.

– Умерла. Как и ее мать.

Был и еще вопрос: каким образом смерть Клаудии привела Галину в ФАРК? Но Джоанна не спросила. Надо как следует подумать, и она сама сумеет догадаться.

Когда Галина ушла, она свернулась на полу, закрывая своим телом Джоэль, чтобы с той не случилось ничего непоправимого.

Глава 37

Снаружи это было похоже на гараж. Большие желтые буквы призывали: «Вызови такси».

Только это был не гараж.

Не было здесь никаких такси.

И никаких шоферов.

Были темные коридоры, которые, казалось, вели в никуда. И большое помещение с едва заметными масляными пятнами на полу. Может быть, когда-то здесь действительно был гараж такси, но только не сейчас.

Сюда и привел Пола натуралист-орнитолог.

Он препроводил его вниз по лестнице, крепко держа за руку, запихнул в машину с полированными стеклами, и безликий водитель вывез его из центра. «Куинс», – подумал Пол. Бескрайний, неизведанный район, который манхэттенцы, направляясь в Ист-Энд, как правило, пересекают без остановки, если только не задерживаются на бензозаправке.

– А вы наблюдаете не за птичками, – заметил по дороге Пол.

– Да, – согласился орнитолог. – За другими объектами.

Полу потребовалось некоторое время, чтобы понять, что его подвергают допросу.

Его спрашивали, а он почему-то отвечал. Допрашивающих было двое. Через некоторое время Пол заметил, что один из них все время держался вне поля зрения, прямо за его спиной, а вопросы они задавали попеременно, подменяя друг друга, как волейболисты на площадке, играющие то у сетки, то на подаче. Пол решил, что такая тактика рассчитана на то, чтобы его запугать. Ведь тот, кто прятался сзади, мог сделать все, что угодно. И ему захотелось сказать им, что незачем так стараться, – он и без того основательно напуган.

Когда они вошли в гараж, орнитолог накинул на себя синюю виниловую куртку. Нет, «накинул» – это не то слово. Он покрыл себя ею, словно чемпион «Мастерз», демонстрирующий победный зеленый цвет. На куртке красовались буквы АКН, каждая величиной с полфута. Пол подумал, что таким он врывался в двери где-нибудь в испанском Гарлеме. Но, вламываясь в дверь его кооперативной квартиры в Верхнем Вест-Сайде, орнитологу было вовсе ни к чему афишировать принадлежность к данной организации.