Роберт Ладлэм - Директива Джэнсона Страница 49

Джэнсон видел, что Филдинг пытается выпрямиться в кресле, взять себя в руки, вскинуть голову.

— Ты входил в его «мозговой центр», — сказал он. — Как выработали?

Филдинг пожал плечами.

— Время от времени Новак выяснял у меня мою точку зрения по тому или иному вопросу. Примерно раз в месяц мы разговаривали по телефону. Раз в год встречались лично. Если честно, Новак мог бы научить меня гораздо большему, чем я его. Но он был замечательным слушателем. В нем не было ни намека на притворство — если не считать того, что он не выставлял напоказ свои знания. И его всегда беспокоили возможные непредвиденные последствия гуманитарного вмешательства. Он хотел быть уверен, что гуманитарный дар в конечном счете не приведет к новым страданиям — что, скажем, помощь беженцам не укрепляет позиции режима, их породившего. Новак знал, что добро не всегда бывает однозначным. Более того, он всегда настаивал на том, что любой поступок может обернуться несправедливостью. Это был основной постулат его веры. Все свои знания необходимо постоянно критически переоценивать и при необходимости от них отказываться.

На землю упали длинные, размытые тени; над часовней колледжа показалось проглядывающее сквозь облака солнце. Джэнсон рассчитывал сузить круг подозреваемых; Филдинг показал ему, насколько он в действительности обширен.

— Ты говоришь, вы с Новаком встречались достаточно нерегулярно, — задал наводящий вопрос Джэнсон.

— У него не было определенных привычек. Он был скорее не отшельником, а кочевником. Человеком странствующим, подобно Эпикрату из Гераклеи, классическому античному мудрецу.

— Но у фонда есть штаб-квартира в Амстердаме.

— Улица Принсенграхт, 1123. Но у помощников Новака есть грустная шутка: «Чем Петер Новак отличается от Всевышнего? Всевышний находится повсюду. Новак находится повсюду, кроме Амстердама».

В его голосе не было веселья. Джэнсон нахмурился.

— Разумеется, у Новака есть и другие советники. Ученые и специалисты, чьи фамилии никогда не упоминаются в средствах массовой информации. Быть может, один из них что-то знает — даже не сознавая значимости этого. Насколько мне известно, Фонд Свободы закрыл все ворота — мне не удается ни с кем связаться, не удается переговорить с кем-нибудь, занимающим достаточно высокое положение и имеющим доступ к информации. Это одна из причин, почему я здесь. Мне необходимо переговорить с людьми, работавшими с Новаком в постоянном контакте. Пусть это осталось в прошлом. Возможно, есть такие, кто в свое время входил в ближний круг, но затем выпал из него. Нельзя исключать, что с Новаком расправились люди из его ближайшего окружения. Филдинг поднял брови.

— То же самое любопытство ты можешь обратить на тех, к кому был близок ты сам.

— На что ты намекаешь?

— Ты спросил меня насчет врагов Петера Новака, и я ответил, что их можно найти повсюду. Позволь мне затронуть одну очень неприятную тему. Насколько ты уверен в своем правительстве?

В голосе Филдинга слились сталь и шелк.

— Ты не договариваешь до конца, — резко ответил Джэнсон.

Филдинг, член знаменитого клуба «По четвергам», говорил о подобных вещах со знанием дела.

— Я только задаю вопрос, — осторожно произнес Филдинг. — Возможно ли, что твои бывшие коллеги из Отдела консульских операций имеют какое-либо отношение к случившемуся?

Джэнсон поморщился: предположение ученого задело больное место; этот вопрос, хотя и очень туманный, терзал его с самых Афин.

— Но почему? — спросил он. — И каким образом?

Возможно ли это?

Филдинг неуютно заерзал в кресле со спинкой в виде арфы, поглаживая руками черные лакированные подлокотники.

— Я ничего не утверждаю. Я даже не делаю предположений. Я задаю вопрос. И все же задумайся. Петер Новак имел больше влияния, чем какое-либо суверенное государство. Не исключено, что он, умышленно или нет, сорвал какую-нибудь операцию, нарушил чьи-то планы, поставил под угрозу аферу каких-либо бюрократов, вывел из себя какого-то могущественного игрока... — Филдинг махнул рукой, обозначая неясный круг возможностей. — Быть может, какой-то американский стратег пришел к выводу, что Новак приобрел слишком сильное влияние, начал угрожать интересам Штатов, став независимым актером на сцене мировой политики?

От неоспоримых доводов Филдинга Джэнсону стало не по себе. Марта Ланг встречалась с влиятельными людьми из Государственного департамента и других правительственных организаций. Именно они убедили ее пригласить Джэнсона; насколько ему было известно, через них помощники Ланг получили кое-что из снаряжения и оборудования. Разумеется, они взяли с нее слово хранить все в тайне, упомянув про «соображения высокой политики», на которые Ланг ссылалась с такой язвительностью. Джэнсону незачем было знать источник происхождения специального оснащения; почему бы Марте Ланг не сдержать свое слово, данное американским чиновникам, с которыми она имела дело? Кто эти чиновники? Конкретные фамилии не назывались; Джэнсону сообщили, что эти люди его знают, лично или понаслышке. Вероятно, речь шла о сотрудниках Отдела консульских операций. А затем этот изобличительный перевод денег на Каймановы острова; Джэнсон считал, что его бывшее руководство не знает об этом счете, но ему было хорошо известно, что правительство США при желании могло оказать давление на оффшорные банки, особенно когда речь шла о счетах американских подданных. Кому как не высокопоставленным сотрудникам американских спецслужб вмешиваться в финансовые архивы банка суверенного государства? Джэнсон не забыл озлобление и недоброжелательность, сопровождавшие его увольнение. Его знание действующих агентурных сетей и принципов работы делало его источником потенциальной угрозы.

Возможно ли это?

Как была разработана эта сложная комбинация? Неужели тактики просто ухватились за подвернувшийся золотой случай? Два зайца одним выстрелом: расправиться с назойливым магнатом, обвинив в этом строптивого бывшего агента? Но почему бы не предоставить кагамским экстремистам осуществить свой зловещий замысел? Это было бы так просто, так удобно: предоставить религиозный фанатизм самому себе. Вот только...

Послышался приглушенный звук старинного бронзового колокольчика: кто-то звонил в дверь черного входа, ведущего прямо в приемную перед кабинетом декана.

Очнувшись от размышлений, Филдинг поднялся с кресла.

— Извини меня. Я на минутку — сейчас вернусь, — сказал он. — Бестолковый студент все же пришел. Как это некстати — но что поделаешь!

В голове Джэнсона нарисовался четкий разветвленный алгоритм. В первом случае Соединенные Штаты остаются в стороне, мир не вмешивается, и Новак погибает. Дипломаты и чиновники, с которыми связывалась Марта Ланг, указывали на негативные последствия американского вмешательства. Однако бездействие также было сопряжено с риском: риском политического позора. Несмотря на подводные течения, о которых упомянул Филдинг, Петер Новак в целом пользовался всеобщей любовью. В случае его гибели простые люди повсеместно начнут задавать вопросы, почему Соединенные Штаты отказались помочь этому святому, попавшему в беду. Фонд Свободы открыто обвиняет США — громогласно и возмущенно — в том, что они отказались предоставить какое-либо содействие. Легко представить себе град парламентских расследований конгресса, гневные выступления по телевидению, кричащие газетные заголовки. По всему миру зазвучат древние слова: «Для торжества зла достаточно, чтобы добро бездействовало». Поднявшаяся буря разрушит не одну блестящую карьеру. То, что с виду выглядело тропой осторожности, на поверку окажется дорогой, усеянной битым стеклом.

Ну а если события будут развиваться иначе?

Фонд Свободы, известный своей независимостью, собирает международный отряд добровольцев и предпринимает отчаянную попытку освободить пленника. Кого надо винить в случае неудачи? Сотрудник среднего уровня из государственного департамента даст «утечку» журналистам, охотящимся за сенсациями, которые сошлются на «источник, пожелавший остаться неназванным»: «Люди Новака категорически отказались от всех наших предложений о помощи. Судя по всему, они опасались, что от этого потускнеет его ореол независимости. Разумеется, государственный секретарь очень опечален случившимся — как и все мы. Но разве можно оказать содействие тем, кто решительно его отвергает? Высокомерная заносчивость? Можно сказать и так. На самом деле, не в этом ли заключалась главная беда Фонда Свободы?»А затем уже более серьезные журналисты из «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» перепишут материал, уклончиво упомянув в самом конце: «По сообщению информированных источников, предложения о помощи были отвергнуты...»

Мысли Джэнсона закружились в бешеном хороводе. Что такое этот сценарий — фантазия, плод больного воображения? Он не знал — не могзнать. Пока не мог. Но исключать такую вероятность было нельзя.