Леонид Николаев - Феникс Страница 49

Она, конечно, удивилась. Вскинула свои тонкие брови, спросила будто, – кто еще. Но не подумала страшного – губы улыбались по-прежнему радостно.

– Там гестапо, – пояснил он. И сам улыбнулся. В конечном счете, гестапо для берлинцев неприятное, но очень знакомое слово.

– С вами? – уточнила Надие. – Или за вами?

– Со мной, кажется… На улице стоит машина.

Надие помогла ему снять шинель и повела в комнату.

– Сейчас выясним, – сказала она чуть с тревогой. Выключила свет. Отворила створку окна и выглянула осторожно на улицу. Холодный осенний ветер хлынул в комнату, схватил тюль, свисавший с карниза, и принялся трепать его. – Ничего не видно.

Пришлось подойти к окну и Саиду. Действительно, улица была пуста. У старого клена, где только что вспыхивали голубые фары, светлел голый асфальт. По мостовой с шумом неслись стаи сухих листьев. Взлетали, кружились.

– Черт возьми, не померещилось ведь мне…

Рука его уперлась в подоконник у самого локтя Надие. Скользнула вдоль него. Ощутила едва приметное тепло. Какое-то скованное, глубокое. Словно его нарочно сдерживали.

– Почему вы решили, что это гестапо?

– Я видел Берга… А он, насколько мне известно, работает в политической полиции.

Надие затворила окно, поправила тюль. Повернулась вся к Саиду: взволнованная, с каким-то трагическим блеском в глазах.

– Ну и пусть…

– Что?

– Пусть Берг… Пусть гестапо. – Она прошла к небольшому старинному дивану, какого-то неопределенного цвета, опустилась на него. Заложила ногу за ногу. – Дайте мне сигареты.

Саид обежал глазами столик, тумбочку, подставку для цветов, обнаружил начатую пачку и подал Надие.

– В конце концов, все друг за другом следят, – касаясь губами сигареты, зло произнесла она. И губы скривила, и зубами мелкими, чуть притуманенными голубизной, сжала мундштучок. Саиду почудилась жестокость в ее голосе.

– И вы следите? – опросил он с вызовом.

– И я…

Надие нервно захохотала:

– Страшно?

– Нет, жалко…

– Не смейте меня жалеть… Слышите?!

– Постараюсь.

Он стал ходить по комнате – мимо дивана. Не замечал Надие, смотрел то на дверь, за которой стояла тишина, таинственная тишина, то на окно, только что затворенное и тоже связанное с тайной.

– Сядьте, – попросила Надие. – Я хочу покоя.

Пришлось подчиниться ее желанию. Саид шагнул к дивану, но она остановила его:

– Сюда, – и указала на маленький пуфик у своих ног.

Это было неожиданно. Он вскинул глаза на Надие, желая понять ее состояние. Она кивнула, подтверждая свое требование. И Саид опустился на пуфик. Теперь он был внизу. Рядом, почти у плеча его, лежала ее рука с нервными пальцами, перебиравшими складки ткани. Ее колени, чуть прикрытые подолом черного платья.

– Вы умеете молчать?

– Если нужно.

Надие пропустила сквозь игриво сложенные губы струю дыма, и он заволок ее. Она отгородилась от Саида легкой, недолгой кисеей. И из-за этой кисеи прозвучал голос:

– Мне трудно быть рядом с вами, Саид.

Он хотел спросить, почему, но вспомнил предупреждение и промолчал.

– Вы заставляете меня волноваться… Думать о прошлом… О потерянном…

Снова смолчал Саид, хотя рвался вопрос: зачем? Зачем она все это говорит?

– А я не хочу о нем думать. Его не вернешь, никогда.

– Но можно приобрести новое, – не сдержал себя Саид.

– Разве существует вторая родина?

– Я думал о другом, – поправился Исламбек. – Извините, что я нарушил обет молчания.

– О чем же вы думали?

– О цели жизни.

Круглые глаза Надие с любопытством уставились на Саида. К любопытству примешивалась еще и ирония.

– У вас есть цель?

Он, кажется, дал себя втянуть в опасный разговор. Цель жизни! Что это для него? Сейчас. Можно, конечно, увести Надие далеко от сути, но тогда и Саид окажется за пределами чужой судьбы. Ничего не узнает о сокровенных мыслях переводчицы Ольшера.

– Да, есть.

– Поделитесь со мной.

– Я должен увидеть снова родину.

– Значит, все-таки родину?

– Все-таки.

– Ну, это легко осуществить.

– Как?

– Включить себя в список особой команды «Вальд-лагеря 20».

– И цель будет достигнута?

– Вы увидите родину.

– Я бы такое вам не посоветовал, – сказал огорченно.

Она смутилась. Еще сильнее сжала сплетенные на груди руки.

– Простите… Мне показалось, вам все равно, как вернуться на родину… Других вы учите этому.

– Кого других?

– Своих соотечественников… И небезуспешно.

– Вам даже это известно?

В ней вспыхнул азарт. Азарт ведущего игру человека. Хвастливо она бросила:

– Мне все известно.

– Все?!

– Например, что вы вернулись сегодня из Брайтен-маркта. Целый и невредимый.

Надие торжествующе сияла. Ее забавляло и радовало удивление Саида. Он действительно был поражен осведомленностью переводчицы.

– Будьте уж до конца искренни, нарисуйте мое будущее.

Она достаточно позабавилась его удивлением и его растерянностью. Глаза Надие снова стали грустными, рука опустилась на диван и принялась по-прежнему перебирать ткань накидки.

– Мы, наверное, оба погибнем…

Это было сказано так просто и так убежденно, что Саида обдало холодком. Он поверил ей. Поверил невольно – все услышанное прежде, минуту назад, убеждало в ее правоте. И новое легло на чувство, как оракульское вещание. Заставило вздрогнуть.

– Вы хотите этого?

– Нет…

– Откуда же такая уверенность?

Она попыталась решить задачу, объяснить сказанное. Подумала, глядя на темные шторы окна.

– Один из нас идет над пропастью, и тропа его скоро иссякнет… А другой… старается быть рядом…

И Надие почему-то улыбнулась. Горько. Неизбежность трагического конца представлялась ей, должно быть, очень ясно.

– Я ничего не понимаю, – прошептал Саид. Рука его потянулась к ее пальцам, застывшим на ткани. Сжала их. – Не понимаю… Ты говоришь страшные вещи. – Он назвал ее на «ты». Сам не заметил этого. И она не заметила.

– Разве умереть страшно… Теперь, когда умирают каждую секунду… – ответила она спокойно.

– Нет, нет… Почему я должен погибнуть? Ты предполагаешь это или знаешь точно?..

Снова глаза Надие заискрились лукавством. Она увидела, что Саид встревожен, ищет объяснения.

– Конечно, не знаю…

– Откуда же такая мысль?

– От сердца.

– Предчувствие?

– Возможно.

Он вскочил со своего пуфика и снова стал ходить по комнате. Она была небольшая, Саид делал какие-нибудь три шага к окну и поворачивал обратно.

– Из чего ты решила, будто подо мной пропасть? И тропа иссякает…

Надие изобразила на лице боль.

– Не надо на «ты»… Это грубо…

Саид отмахнулся. Снова спросил:

– Какая тропа?

– Ваша.

– Разве у меня есть своя тропа! Я подневольный человек, как тысячи других в Берлине.

Она сжала пальцами виски:

– Да перестаньте вы наконец ходить… Я устала…

Пришлось вернуться к пуфику, к ее ногам, и опуститься на бархатный табурет. Опуститься, хотя взвинченные нервы отвергали покой, требовали движения. Непрерывного движения.

– Я пленный… – напомнил Саид о своем вопросе. – Просто пленный.

– Вы не Исламбек, – как и в первый раз, просто и убежденно сказала Надие.

Он сразу отрезвел: его карта раскрыта. И ему говорят об этом прямо. В глаза. Надо было прийти в себя, прежде чем мысль могла подготовиться к обороне.

– Кто же я? – с трудом выдавил Саид.

– Не знаю.

Игра кончилась. Это понял Саид. Поняла и Надие. Осознала ясно, что переступила рубеж, запретный рубеж, и повисла над пустотой. Что дальше?

– Просто ты ищешь тайну, – попытался объяснить себе, а заодно и Надие мысль, которую она обронила только что. – Тебе нужна тайна.

– Возможно, – покорно согласилась Надие.

– Вы все ищете страшное. В этом ваша жизнь, ваш долг, ваша работа.

Она попросила:

– Не надо делать мне больно.

– А ты не думаешь, что наносишь другим боль своим недоверием? Что ранишь…

– Я не хотела этого.

– Ну да, просто нанесла рану по привычке.

Ее обожгла грубая настойчивость Саида. Слишком прямо выдвигались обвинения, слишком уверенно судил он о ее чувствах и побуждениях.

– Но вы действительно не Исламбек.

В словах ее звучало раздражение. Переводчица все-таки знала его тайну и хотела, чтобы Саид это понял. А он в силу инерции отвергал даже простое подозрение. Вернее, должен был отвергать. Исламбек может существовать только как Исламбек, иное уничтожает его автоматически.