Елизавета Берестова - Корона клинков Страница 49

— И ещё вопрос, — Осокорь чувствовал, что устаёт, ему страшно хотелось свернуть разговор и уйти подальше от своего патрона, чтобы сбросить, наконец, утомительное заклинание, — что делать с господином Меллорном и его слугой, когда найдём объект?

— Убрать немедленно, хотя эльфийский выродок заслуживает более медленной и мучительной смерти, но сейчас не до этого. И так слишком долго, Туллий, непростительно долго. Мне мальчик жизненно необходим.

Бестия тоже устал и начал медленно ослаблять свои чары. Губы консула чуть кривились от внутреннего напряжения, хотя голос оставался по-прежнему ровным и спокойным:

— В последнее время Флорестан стал совершенно невыносим. Родной дядя принца-регента! Он и раньше-то был властным самодуром, а теперь вообще не желает ни к кому присушиваться. Самое время поприжать старого интригана прошлыми грешками.

Второй консул усмехнулся, словно рассказывал неприличный анекдот.

— Побочный ребёнок — это как раз то, что нам нужно.

Давая задание, Бестия прозрачно намекал, что разыскиваемый мальчик имеет какое-то отношение к Флорестану, сейчас же он пытается скормить эту небылицу своему подчинённому, что называется, с ложечки, буквально пичкая информацией, которую в здравом уме и твёрдой памяти не выдал бы под страхом смерти. И что из всего этого выходит? Лжёте, ваша светлость, брешете, извините за выражение, как шелудивая дворняга на соседского кота. У Флорестана внебрачный сын — полуэльф? Смешно! Да ещё родственник Ясеня, ещё смешнее.

Осокорь встал, оправил камзол.

— Сколько потребуется времени для завершения операции? — Бестия выглядел осунувшимся, тёр висок, словно у него вдруг внезапно разболелась голова, — но не рассчитывай, Туллий, что я буду щедр.

Про себя Осокорь отвел себе дней восемь, но вслух сказал, что две недели.

— Широко шагаешь.

— Местность, ваша светлость, всё дело в местности. Городов и деревень в предгорьях не так много, но рассеяны они на изрядном расстоянии. Хоть мы и опережаем беглецов на день или два, работа предстоит серьёзная, что при минимуме людей…

— Ладно, ладно, я знаю, ты всегда найдёшь самое правильное оправдание для своей нерасторопности. Пусть две недели, но не днём больше. Головой ответишь.

— Слушаюсь! Объект доставить согласно первоначальному плану?

— Конечно же нет. Ребёнка передашь лично мне, — раздражённо бросил Бестия, — доставишь сюда, на «Горгону», понятно?

— Так точно! — по-военному коротко и чётко ответил Осокорь.

— А теперь ступай и работай, легат, — Бестия барственно махнул рукой, — и работай хорошенько. Мальчик мне нужен как можно скорее.

Осокорь, уставший держать заклинание, и сам был рад оказаться подальше от шефа. Когда он сошёл на берег, он не отправился к своей галере, а поспешил прочь, постепенно ослабляя чары. Оставалось лишь уповать на благосклонность богов и собственное искусство клирика восьмой ступени.

Практически все, кто занимался тайным сыском, включая самого Второго консула, прошли обучение и получили ту или иную ступень в Ордене, само название которого было величайшим секретом, а его существование горячо отрицалось любым мало-мальски причастным к деятельности Ордена лицом. Осокорь уже давно перерос свою скромную восьмую ступень, но война не позволила пройти Испытание, чтобы перейти на следующую ступень.

Когда чары были, наконец, полностью сброшены, он шёл в город, чтобы посидеть где-нибудь в тихом месте (подальше от галеры Второго консула вместе с её владельцем) и хорошенько всё обдумать. Да тут ещё откуда-то появилось неприятное сосущее чувство, которое безошибочно предвещало серьёзный жизненный выбор. За свои прожитые сорок четыре года легат Первого Безымянного легиона Марин Туллий, прозванный Осокорем, выяснил точно: пренебрегать, а тем паче, отмахиваться от этого предчувствия нельзя. Будет только хуже. Судьба сама сделает за тебя выбор, да так, что мало не покажется ещё несколько лет.

Напряжение утра вылилось в неприятную тяжесть в затылке, солнечный свет резал глаза, не смотря не низко надвинутую шляпу, и Осокорь поспешил зайти в первую попавшуюся на пути приличную таверну.

В этот час там было тихо и малолюдно. За столом у окна обедали ремесленники и подмастерья. Возле стойки опустившегося вида матрос накачивался пивом. Осокорь потянул носом, он умел по запаху, доносившемуся из кухни, определять, насколько вкусна еда, что здесь готовят. В таверне пахло луковым супом и свежевыпеченной сдобой. Сгодится. Он уселся в дальнем углу и позвал обслугу. Вскоре пред ним стояла объёмистая глиняная кружка с кофе по-леронски, который на самом деле являлся непередаваемой смесью кофе молока и мёда, щедро приправленной разного рода пряностями, среди коих не доставало разве что перца, и тарелка с рогаликами. От сладкого голове немного полегчало, и легат принялся во всех подробностях вспоминать недавний разговор на «Горгоне». И чем больше он вспоминал, тем меньше ему этот разговор нравился, даже, пожалуй, стал вызывать тревогу.

За всё время, пока Осокорь был членом Ордена, не случалось ничего подобного. Этика Ордена категорически запрещала применять на своих чары, кроме как во время специальных внутренних дознаний, да и то по решению Совета. А Бестия его почти подчинил. Врали насчёт бездарности Второго консула, — подумал легат, — тут, как минимум, десятая ступень. Конечно, Осокорь не ожидал и не закрывался, но ловко он… Одно слово Бестия! Но зачем? Осокорь не собирался ничего утаивать от своего патрона, и не утаил бы, не разбуди тот своими чарами злобную химеру подозрительности. Получается, для консула страшно важно заполучить мальчишку, как можно быстрее. Сказочку о незаконнорождённом сыне Флорестана оставьте уж для совсем нищих умом. Голубоглазый мальчик по возрасту и именем один в один подходит под умершего сына Барса. Да ещё легендарный Ясень вынырнул из благословенного для него забвения и защищает его, рискуя жизнью. Станет он это делать ради ублюдка Флорестана? Конечно же, нет. Если отмести несостоятельную версию Бестии, то что у нас получается?

Осокорь допил кофе и велел принести ещё, только без молока и специй. Девушка забрала его чашку, бросила уничижительный взгляд (в её глазах он приобрёл статус человека начисто лишённого тонкости вкуса), кивнула и удалилась.

То, что получалось у Осокоря в сухом остатке мысленных рассуждений, совершенно его не радовало. Выходило, что наследник Лирийского престола вовсе не умер, вопреки упорным слухам, а жив и здоров. Пока жив и здоров, — невесело поправил себя легат, — пока не попал на «Горгону» к Бестии.

Осокорь уважал покойного императора Хелвуда Барса. Он отменил рабство и призвал «знатность определять годностью», то есть позволил таким, как Осокорь, сделать карьеру не благодаря происхождению, связям и состоянию, а благодаря собственным способностям, упорству и трудолюбию. До разговора с Бестией на галере легат считал, что они спасают Аэция от северных эльфов. Нынешний король которых — личность весьма упёртая; имея на руках законного наследника, он не упустит шанса нарушить Северный мир. Что верно, то верно. Но сейчас Осокорь стал сомневаться в планах Бестии. Очень уж странным казалось его недовольство количеством задействованных людей. А его фраза о личном участии в их дальнейшей судьбе вообще прозвучала зловеще. И непонятно, почему не арестовать Ясеня и не судить его? Похоже, что господина Второго консула не устраивают живые участники поисков мальчика. Следом за этим неизбежно вставал вопрос: что будет с главным участником, тем, кто владеет самой подробной информацией, то есть с ним самим? И ответ напрашивался сам: ликвидируют. Именно таким будничным, неэмоциональным словом в департаменте Бестии назвали убийство.

В душе Осокоря опять встрепенулось сосущее чувство важного жизненного выбора. Оно чётко связывалось с голубоглазым сыном Барса и подсказывало, нужно как можно скорее разыскать мальчика.

На следующее утро Осокоря разбудил деликатный стук в дверь. Легат продрал глаза, поморщился от боли в пояснице и впустил раннего гостя. Им оказался заспанный лохматый мальчуган с подносом в руках, по всей видимости, сын хозяев гостиницы.

— Ваш завтрак, сударь,

— Хорошо, поставь на стол. А который теперь час?

— Часы на ратуше пробили четверть седьмого, — ответил мальчишка и остановился на полпути к выходу, — я разбудил вас точно, как вы давеча наказывали. На круглой физиономии читалось ожидание.

Осокорь кивнул, порылся в кармане и кинул мальцу мелкую медную монетку, которую тот поймал прямо налету с проворством циркового жонглера.

— Благодарствую, сударь, рад служить, сударь.

— Накорми лошадей и растолкай парней, которые приехали вместе со мной. — Уже вслед пареньку крикнул легат.

Двое суток в седле — это много, — подумал он, ощущая ноющие от усталости мышцы. — Да и вообще, пора на покой. Куплю где-нибудь славную ферму и племенных лошадей. Вот только выберусь из этой поганой истории. Если выберусь, — добавил в конце.