Эрик Амблер - Маска Димитриоса Страница 5

— К вашим услугам, — сделал широкий жест полковник.

— Конечно, это всего лишь причуда, но мне хочется увидеть своими глазами труп этого человека, Димитриоса. И я прошу вас взять меня с собой. Надеюсь, вы не откажете.

Полковник сначала нахмурился, потом пожал плечами.

— Если уж вам так хочется, то почему бы и нет… Но я не совсем понимаю…

— Дело в том, — соврал Латимер, — что я никогда в жизни не видел убитого и не был в морге. Вот пишу детективы, а ничего этого не видел — я думаю, надо обязательно посмотреть.

— Дорогой мой, — лицо полковника тотчас прояснилось, — разумеется, надо. Кто же пишет о том, чего никогда не видел. — Он что-то сказал шоферу, и они поехали дальше. — Быть может, мы вставим сцену в морге в вашу новую книгу. Надо будет все хорошенько обдумать.

Морг представлял собой небольшое здание из рифленого железа во дворе полицейского участка недалеко от мечети Нури Османа. Их уже дожидался полицейский и, когда они вышли из машины, повел через двор к моргу. Солнце так накалило бетонные плиты двора, что Латимеру вдруг расхотелось глядеть на убитого, лежащего внутри раскаленной железной коробки.

Полицейский отпер дверь, и они вошли внутрь. У Латимера было такое ощущение, будто его сунули в печь.

Ужасно воняло карболкой. Полковник шел впереди. Латимер, сняв шляпу, — за ним следом.

Под низким потолком висела мощная электрическая лампочка, бросавшая вниз ослепительно яркий конус света. Вдоль прохода, справа и слева от него, стояли четыре высоких стола, причем только три из них были накрыты брезентом, под которым что-то лежало. Латимер почувствовал, как по его спине и ногам побежали ручейки пота.

— Ну и жара, — сказал он.

— Им теперь все равно, — сказал полковник, кивнув в сторону столов, прикрытых брезентом.

Полицейский подошел к первому из этих столов и отдернул брезент. Полковник, сделав два шага, наклонился над столом. Ноги плохо слушались, но Латимер заставил себя сделать три шага.

На столе лежал труп невысокого плечистого человека лет пятидесяти. Латимер стоял у него в ногах, и ему трудно было различить черты лица — они сливались в одну желто-серую массу с торчащими над ней черными с проседью волосами. Возле ног лежала кучка белья: рубашка, носки, подштанники, цветастый галстук, костюм из голубой саржи, побывавший в морской воде и потерявший цвет. Рядом стояли узконосые туфли, от воды сильно покоробившиеся.

Латимер сделал еще несколько шагов, чтобы всмотреться в лицо этого человека. Никто не догадался закрыть ему глаза, и было неприятно видеть бессмысленно вытаращенные белки. Нижняя челюсть отвалилась, щеки обвисли, толстые губы оттопырились, и Латимер подумал, что он представлял себе Димитриоса совсем иначе: тот, чей труп лежал на столе, вряд ли был умным человеком, скорей всего рабом своих страстей и привычек. Но ведь лицо умершего сильно меняется, и поэтому, глядя на него, нельзя сказать что-нибудь определенное об уме убитого.

Полицейский что-то сказал полковнику и замолчал.

— По словам доктора, убит ударом ножа в солнечное сплетение, — перевел полковник. — Вероятно, был уже мертв, когда его сбросили в воду.

— Интересно, откуда одежда, которая была на нем?

— Все из Лиона, кроме костюма и туфель. Они куплены в Греции. Все куплено в самых дешевых магазинах.

Полковник обратился к полицейскому, и они о чем-то заговорили по-турецки. Латимер никак не мог отвести взгляд от трупа. Итак, перед ним на столе лежал Димитриос, тот самый Димитриос, который когда-то перерезал глотку меняле Шолему. Затем участвовал в покушениях, занимался шпионажем, контрабандой наркотиков, и, наконец, был убит так же хладнокровно, как он сам готовил убийства других. Лежавший на столе желто-серый труп был своего рода точкой в конце одиссеи: Димитриос вернулся в ту же страну, из которой бежал почти двадцать лет назад.

А Европа за эти годы, пережив лихорадку надежд, снова стояла на пороге ужасов войны. Сколько за эти годы сменилось правительств, сколько было произнесено речей, сделано предложений! Для многих это были годы изнурительного труда, голода, расстрелов и пыток, годы непрестанной борьбы. Отчаяние сменялось надеждой, люди вдыхали ароматный пар ими самими созданных иллюзий, а тем временем токарные станки вытачивали оружие, с помощью которого их убивали. И в это же двадцатилетие припеваючи жил Димитриос, этот страшный человек, труп которого лежал сейчас в морге. В беспощадном свете лампы труп этот почему-то вызывал у Латимера жалость — дело, конечно, было в том, что любая смерть подчеркивает наше одиночество.

Полковник по-прежнему что-то обсуждал с полицейским, делавшим какие-то пометки на официальном бланке. Потом они занялись осмотром белья убитого.

Между прочим, подумал Латимер, у Димитриоса было много денег, очень много. Куда они подевались? «Легко достаются, легко расстаются» — есть поговорка. Но вряд ли Димитриос был из тех, кто легко расстается с награбленным. Да и что в конце концов известно о нем? Жалкие обрывки информации, причем о промежутках в три-четыре года в досье вообще ничего не говорится. Да, досье перечисляет его установленные преступления, но ведь преступлений должно быть больше и наверняка гораздо более тяжких. Сообщалось, что он перерезал глотку Шолему, что он жил в 17-м округе Парижа, но Латимеру очень хотелось, и он никак не мог представить, как Димитриос сидит, как ходит или ест. В Лионе он был год назад, а что было потом? И как он оказался на Босфоре, где его и нашла Немезида?

Конечно, полковник Хаки сказал бы, что все эти вопросы к делу не относятся, поскольку с его точки зрения, как профессионала, дело было закончено. Но ведь остались же, наверное, в живых люди, знавшие Димитриоса: его друзья (есть ли у таких, как он, друзья?), его враги; те, с кем он встречался в Смирне,[6] в Софии, в Белграде, в Эдирне, в Париже, в Лионе. Да, вероятно, по всей Европе были рассеяны люди, знавшие его. Если с ними встретиться и расспросить, то ведь составится своеобразная биография.

Сердце у Латимера так и подпрыгнуло. Ну что за дурацкая идея! Придет же такое в голову! А, впрочем, если начинать, то, конечно, сначала надо ехать в Смирну и уже оттуда пройти путь этого человека, пользуясь досье как грубым указателем. Получилось бы самое настоящее расследование. Вероятно, новых фактов собрать бы не удалось, но ведь сам процесс собирания мог быть захватывающе интересен. Гораздо интереснее скуки, преследующей тебя во время сочинения детектива. С другой стороны, только совершенно спятивший человек способен на такой шаг. Но ведь идея сама по себе очень заманчива, и, если говорить честно, то в Стамбуле он изнывал именно от скуки…

В ту же самую минуту Латимер поймал на себе взгляд полковника, который, поморщившись, сказал:

— Жара, да еще этот запах, — просто невыносимо. Ну как, вы удовлетворили свое любопытство?

Латимер утвердительно кивнул. Он обратил внимание, что полковник как-то странно смотрел на труп, точно это была поделка, сделанная им собственноручно, которую придется теперь здесь оставить. Вдруг он протянул руку и, схватив труп за волосы, посмотрел ему прямо в лицо.

— Большой был мерзавец, — сказал он. — Странная все-таки штука — жизнь. Знаю его почти двадцать лет, и вот только сейчас встретились лицом к лицу. А так хотелось бы узнать, что он видел этими, слепыми теперь глазами. Жаль, что от мертвых ничего не добьешься.

Он разжал пальцы, и голова с глухим стуком ударилась о стол. Полковник достал из кармана носовой шелковый платок и тщательно вытер пальцы правой руки.

— Чем скорей его закопают, тем лучше, — сказал он и пошел к выходу.

Глава третья

Год 1922-ой

На рассвете 26 августа 1922 года турецкая национально-освободительная армия под командованием Мустафы Кемаль-паши атаковала позиции греческих войск вблизи Думлу-Пунар в двухстах милях восточнее Смирны. Вечером того же дня стало ясно, что греческая армия полностью разгромлена, и войска начали отступление на запад, к Смирне. В последующие дни отступление превратилось в беспорядочное бегство. Отступая, греки вымещали горечь поражения на турецких мирных жителях: от Алашехра до Смирны дымились развалины, под которыми были погребены старики, женщины и дети. В ряды турецкой армии вливались анатолийские крестьяне, горевшие желанием отомстить грекам за причиненные им страдания. Трупы турецких мирных жителей стали чередоваться с трупами зверски замученных греческих солдат. Но главным частям греческой армии все-таки удалось бежать на кораблях, стоявших в порту Смирны. 9 сентября 1922 года турецкие войска захватили Смирну.

За эти две недели в городе, и так в основном населенном греками и армянами, скопилось огромное число беженцев, которые стекались в Смирну, полагая, что греческие войска будут защищать город. Но Смирна оказалась для них ловушкой — в городе началась резня.