Крыжановский Жемер - Тибетский лабиринт Страница 6

Он нарочно вернулся к немецкой теме - мол, не теряйтесь, граждане следователи, это же первоклассный повод для обвинений в шпионаже, а весь непонятный и бессмысленный разговор порядком надоел, и его пора прекращать. Краем глаза даже заметил, как следователь за столом буквально сделал охотничью стойку: будь его воля, уже кричал бы что-нибудь, вроде: «На кого работаешь, гнида?!» Но у кавказцев на сей счет имелось иное мнение.

- «Наши, британские, немецкие…», - очень правильно рассуждаете, товарищ профессор, я бы даже сказал - очень зрело рассуждаете, - с неподдельной приязнью в голосе объявил щеголь. Помедлив же, добавил:

- А теперь, расскажите поподробнее о своем дяде.

- С чего прикажете начать? - пожал плечами Герман.

- Пожалуй, начните с Братства Башни, уважаемый, - щеголь вкрадчиво блеснул стеклами пенсне, встал и прошелся из угла в угол. Затем, с кошачьей грацией приблизился к все еще горящему охотничьим азартом следователю, похлопал его по плечу и веско приказал:

- Нечипуренко, пойди, погуляй. Понадобишься - вызову.

Когда за ретивым Нечипуренко закрылась дверь, щеголь обернулся к Крыжановскому и напомнил:

- Братство Башни, уважаемый, или сокращенно ББ!

Профессор почувствовал облегчение - наконец, допрос подошел к главному и больше не придется изводить себя уколами умершей, было, надежды: мол, вдруг происходящее - ошибка, и все закончится хорошо. Нет, хорошо не закончится, ведь членство в упомянутом Братстве стало основным пунктом обвинения по делу Бокия, Харченко и остальных. А чем для них все закончилось - известно. Ожидая неминуемого ареста, Герман не раз прокручивал в уме варианты того, как сам будет отвечать на подобные обвинения. В том, что таковые рано или поздно последуют, он нисколько не сомневался. И не ошибся.

Рассказывать принялся, как ему представлялось, коротко и по существу, совершенно не подозревая, что самым что ни на есть комичным образом копирует какого-нибудь из своих старательных и прилежных студентов:

- Братство Башни образовалось в тысяча девятьсот двадцать третьем году, когда Александр Васильевич Харченко случайно наткнулся на старые архивы моего отца. В числе прочего, там содержалась столетней давности переписка героя Отечественной войны 1812 года генерала Максима Крыжановского с другом - графом Толстым…

- Это с писателем, который «Войну и мир» написал? - перебил толстяк, удивленно выпучив глаза.

- Нет, Федор Толстой, о котором я веду речь, приходился, если не ошибаюсь, двоюродным дядей великому писателю, - пояснил Герман. - Ну, так вот, в означенной переписке огромное место уделялось некоему Ордену Башни - древней могущественной организации, имевшей отношение к рыцарям-тамплиерам, к Великой французской революции, приходу к власти Наполеона Бонапарта и даже - к нашим тайным обществам декабристов. Более того, Орден Башни ставил перед собой цель - ни много, ни мало - освободить человечество из-под власти Бога и помочь людям обрести собственную судьбу. В переписке Орден именовался не иначе как «гнездо Антихриста». Это гнездо давно уже не существует, причем, к его уничтожению каким-то образом причастны мой предок-генерал и граф Толстой. Так следует из старых писем, каковые изъяли при обыске: очевидно, теперь они приобщены к делу Харченко. Следует сказать, Александр Васильевич всегда верил, что наша нынешняя цивилизация - не первая на Земле, а до нее существовала как минимум еще одна, весьма высокоразвитая, в числе достижений которой были не только полеты в атмосфере, но и космические путешествия. Та цивилизация не могла исчезнуть бесследно, а раз так, то по планете должны быть разбросаны многочисленные свидетельства ее существования. И не только свидетельства, но и знания, намного превосходящие те, что есть у современной науки. Вероятными носителями таких знаний Харченко считал древние тайные общества оккультного толка вроде розенкрейцеров и тамплиеров. Вот почему он ухватился за Орден Башни, случайное обнаружение которого посчитал перстом судьбы. Естественно, мой дядя немедленно задался идеей восстановить Орден, но уже под новым именем - слово «орден» он счел старомодным…

- А что вы можете показать по поводу сексуальных оргий, которые устраивали члены Братства на даче Глеба Бокия? - грозно спросил толстяк.

Этот вопрос, так же, как и вопрос о Братстве Башни, высказанный ранее, не застал Германа врасплох:

- Я не состоял в Братстве, и ни в чем подобном не участвовал, - твердо сказал он. - Но насколько могу судить, речь идет о фаллических, и схожих с фаллическими, ритуалах. Такие ритуалы являются неотъемлемой частью любого тайного общества. Они символизируют стремление к свободе, в том числе и к свободе сексуальной. К примеру, в оргиях и гомосексуализме в свое время обвинялись рыцари-тамплиеры, известно также, что оргии практиковались в обществах декабристов…

- Что?!!! - взревел толстяк, брызжа слюной. - Декабристы - гомосексуалисты?!!!

Профессор пожал плечами и не ответил. Он сознательно увел разговор от первоначального предмета в дебри схоластики. Очень уж не хотелось давать показания относительно собственной сексуальной свободы. А именно - об отношениях с Лилей, которая, будучи замужем за Песцовым, тем не менее, одно время являлась любовницей Германа. Эта связь всегда очень тяготила Крыжановского, выворачивая наизнанку душу, но самостоятельно разорвать ее не представлялось возможным - Лиля противилась, заявляя свое обычное: «Я же ведьма, а от ведьмы так просто не уйдешь». Прекратилось все лишь тогда, когда Харченко, а вслед за ним и чета Песцовых, перебрались из Ленинграда в Москву. Герман же нарочно остался, ухватившись за предложение Вострикова…

- Дальше можете не продолжать - мы знакомы с материалами по данному делу, - сухо заметил щеголь, который все это время неспешно прохаживался по допросной, а теперь снова уселся на свое место: чувствовалось, ему тоже не понравилось то, что профессор сказал о декабристах. - Лучше поясните следующее: при всем влиянии, которое на вас имел дядя, как так получилось, что вы оказались единственным из его окружения, отказавшимся вступать в Братство Башни?

- Это из-за воспоминаний, - тихо вздохнув, сказал Герман. - Когда я был ребенком, отец часто рассказывал на ночь истории о похождениях нашего предка - бравого гвардейца Максима и его боевого товарища Федора Толстого, которые едва не вдвоем победили черных колдунов из проклятого Ордена. Я часто представлял себя непобедимым фехтовальщиком Максимом, из-за этого даже одно время увлекался фехтованием, воображаемый же Орден ненавидел жгучей ненавистью. В общем, я вырос с этим, и не посчитал возможным изменить идеалам. Пусть идеалам детским, но от того не менее прочным, чем любые другие. К тому же, в память о родителях…

Герман осознавал, что его объяснения звучат совершенно наивно, можно сказать, недопустимо наивно для тридцатипятилетнего профессора и доктора наук, но сказанное представляло собой сущую правду. В этой правде недоставало лишь одной детали - Лили, каковая в Братстве состояла и, несомненно, участвовала во всех ритуалах. Эта, сокрытая от следствия деталь, не менее прочно удерживала Германа от вступления в Братство, нежели приверженность мальчишеским идеалам.

- Понимаю, - мягко сказал щеголь, - и благодарю за откровенность, уважаемый.

- С дядей все пока ясно, - снова вступил в разговор толстяк. - Теперь перейдем к отцу. Его ведь расстреляли по приговору революционного трибунала, то есть - по приговору Советской власти. Хотелось бы узнать ваше отношение к данному факту.

- Время было такое, гражданин следователь, - бросил Герман давешнюю Бокиевскую фразу, которую, как и прочие ответы, приготовил заранее.

- И все же! - грозно прошипел толстяк.

- Приговор отцу подписал друг моего дяди и член его Братства Башни Глеб Бокий. Много раз мне хотелось убить этого человека, и возможность такая предоставлялась неоднократно, но что-то останавливало - возможно, не хотелось брать грех на душу. В конце концов, за меня отомстила та самая Советская власть, именем которой вершил свой суд убийца моего отца. Здесь я вижу некую параллель с пресловутым Орденом Башни. Одно поколение моей семьи участвовало в его уничтожении, другое - в восстановлении. Времена меняются, меняются и судьбы поколений…

В ответ на эту тираду Толстяк по-восточному зацокал языком, вероятно, выражая таким манером недоверие к услышанному. Щеголь же в очередной раз удружил Герману, переведя разговор в менее щекотливую плоскость:

- Хорошо, дорогой профессор, оставим Братство Башни. Расскажите теперь о своей работе. И начните со свитков Якова Блюмкина.

Упомянутые свитки на протяжении многих лет служили главным объектом исследований профессора Крыжановского, можно сказать, делом всей его жизни.

И Герман стал рассказывать.

Началась эта история четырнадцать лет назад, в двадцать пятом, когда Бокий и Харченко подготовили экспедицию в Тибет. Пожалуй, правильнее сказать - не подготовили, а выстрадали - чего стоили, к примеру, изнуряющая альпинистская подготовка и изучение тибетского языка - даже вспоминать боязно. Оставалось лишь получить разрешение от наркома иностранных дел Чичерина, но в последний момент все сорвалось из-за козней Меера Трилиссера - давнего недруга Глеба Бокия. Желая насолить Бокию, Трилиссер убедил Чичерина отказать в проведении заграничной экспедиции, однако, возражений против того, чтобы организовать таковую в пределах СССР не нашлось, и Харченко удалось вначале съездить в Крым, а затем на Алтай. Обе поездки имели одну и ту же цель - поиск следов працивилизаций. Этими новыми изысканиями Александр Васильевич так увлекся, что на время примирился с невозможностью осуществить давнюю мечту - отправиться в Тибет и отыскать мифическую Шамбалу. Однако подобным образом с неудачей примирились не все - коллега Бокия по работе в ГПУ и один из членов Братства Башни, Яков Блюмкин, заявил, что плевать он хотел на бюрократические препоны и готов двинуться на поиски Шамбалы в одиночку, презрев любые трудности.