Роберт Ладлэм - Директива Джэнсона Страница 67

— Черт, нет, — язвительно ответила женщина. — С моей стороны это пока лишь прелюдия.

Собрав все силы, она попыталась сбросить с себя Джэнсона, и ему с трудом удалось удержаться на ней.

— И что тебе рассказали? Про меня?

Некоторое время она молча делала глубокие вдохи и выдохи, пытаясь отдышаться.

— Ты мерзавец, — наконец сказала женщина, — Ты предал все святое, что есть в жизни, ты убиваешь ради денег. Гнуснее этого ничего не бывает.

— Чушь собачья!

— Ты подлец, каких надо поискать. Обманул всех и вся. Продал свое ведомство, продал Родину. Из-за тебя погибли отличные ребята.

— Вот как? Тебе сказали, что я вдруг стал плохим?

— Ты сломался, мать твою, а может быть, ты изначально был куском дерьма. Это не имеет значения. Пока ты жив, под угрозой жизни многих хороших людей.

— И это все тебе рассказали?

— Это правда!— гневно бросила женщина.

Она снова попыталась вырваться, и ее тело словно забилось в судорогах.

— Дерьмо! — выругалась она. — Хорошо хоть у тебя изо рта не воняет. Мне надо радоваться хотя бы этому, да? И что у нас дальше в повестке дня? Ты меня убьешь, или дело ограничится одними обжиманиями?

— Не льсти себе, — возразил Джэнсон. — Такая крутая девчонка — и ты веришь всему, что тебе сказали? — Он поморщился. — Впрочем, не стыдись, я сам был таким же.

Они по-прежнему лежали, прижавшись друг к другу лбами, нос к носу, рот ко рту: неестественная и неуютная интимность борьбы не на жизнь, а на смерть.

Женщина прищурилась, и ее глаза превратились в узкие щелочки.

— У тебя есть другая версия? Я слушаю. Все равно большемне ничего не остается.

И тут же она предприняла еще одну судорожную попытку освободиться.

— Как тебе нравится такой рассказ? Меня подставили. Я прослужил в Кон-Оп больше двадцати лет. Слушай, похоже, ты обо мне хорошо наслышана. Задайся вопросом: неужели то, что тебе про меня рассказали, укладывается в общую картинку?

Женщина ответила не сразу.

— Дай мне что-либо конкретное, — наконец предложила она. — Если ты не такой, как про тебя говорят, докажи чем-нибудь, что ты говоришь правду. Понимаю, я не в том положении, чтобы задавать вопросы. Но мне просто хочется узнать.

Впервые женщина говорила без враждебности и издевки. Неужели в его голосе прозвучало что-то такое, что заставило ее задуматься, действительно ли он такой злодей, каким его представили?

Джэнсон глубоко вздохнул, вжимаясь грудью в ее грудь: опять странная, нежеланная интимная близость. Он ощутил, как женщина расслабилась.

— Ладно, — сказала она. — Слезай с меня. Я не буду драться, не попытаюсь бежать — все равно ты первый доберешься до пистолета. Я тебя внимательно слушаю.

Джэнсон убедился в том, что она полностью обмякла, после чего — критическое решение, мгновение доверия в разгаре смертельного поединка — в одном быстром движении скатился с нее. У него была определенная цель: «беретта», лежащая у ствола рябины. Схватив пистолет, он убрал его себе за пояс.

Женщина, пошатываясь, поднялась на ноги и холодно улыбнулась.

— Это у тебя в кармане пистолет или...

— Да, у меня в кармане пистолет, — оборвал ее Джэнсон. — Позволь мне сначала кое-что тебе сказать. Когда-то я был таким же, как ты. Оружием. Из которого целился и стрелял кто-то другой. Я тешил себя иллюзиями, что самостоятельно собираю информацию и принимаю решения. Но правда выглядела: я был оружием в чужих руках.

— На мой взгляд, пока что это одна словесная шелуха, — сказала женщина. — Не надо общих фраз, мне нужны конкретные подробности.

— Замечательно. — Джэнсон вздохнул, извлекая из памяти события далекого прошлого, — Стокгольм, попытка установить контакт...

Теперь он отчетливо видел перед собой этого парня. Неказистое, приплюснутое лицо, дряблые мышцы, осанка человека, проводящего все время за письменным столом. И страх, страх. Черные мешки под глазами, красноречивое свидетельство бессонных ночей и физического истощения. В оптический прицел Джэнсон отчетливо видел его лицо, искаженное в бесконечной тревоге. Объект наблюдения беззвучно шевелил губами — нелепый нервный тик. Почему он так напуган, если это не первый контакт? Джэнсону не раз доводилось видеть такие тайные встречи: люди занимались привычным делом, бросались в бездну, в двадцатый или тридцатый раз за год, с выражением отрешенности или скуки. Но лицо этого парня было другим — наполнено страхом и отвращением к самому себе. И когда этот швед наконец встретился с тем, кого ждал, с предполагаемым русским агентом, на его лице отразились не алчность или облегчение, а омерзение.

— Стокгольм, — повторила женщина. — Май 1983 года. На твоих глазах подозреваемый установил контакт с агентом КГБ, и ты его убрал. Для непрофессионального снайпера выстрел очень хороший: с крыши жилого здания до скамейки в парке, расположенной в двух кварталах.

— Уймись на минуту, — остановил ее Джэнсон. Ему начинала действовать на нервы ее осведомленность в этих вопросах — Хы повторила то, что я написал в своем отчете. Однако как я узнал, что этот человек предатель? Мне так сказали. Ну а агент КГБ? Я узнал его по фотографиям, но опять же эту информацию мне предоставили другие. А что, если она была ошибочной?

— Ты хочешь сказать, это был не агент КГБ?

— Нет, Сергей Кузьмин действительно был чекистом. Но того, с кем он встретился, заставили пойти на контакт с КГБ шантажом и запугиванием. Этот человек не собирался выдавать никаких секретов. Он хотел убедить Кузьмина, что не располагает никакой ценной информацией, что его должность в дипломатическом ведомстве слишком незначительная, чтобы он мог приносить какую-то пользу. Одним словом, он собирался просить агента КГБ, чтобы его оставили в покое.

— Откуда ты это узнал?

— Я разговаривал с его женой. Это не было предусмотрено моим заданием.

— Все это настолько туманно. Почему ты так уверен, что она сказала тебе правду?

— Уверен, и все, — пожал плечами Джэнсон. Перед опытным оперативником такой вопрос не возникает. — Если хочешь, назови это интуицией, отточенной опытом. Конечно, стопроцентной гарантии не дает — но все-таки достаточно точна.

— И почему ты не упомянул об этом в своем отчете?

— Потому что тем, кто разработал план операции, это было и так известно, — холодно ответил он. — Они замыслили другую игру. Две цели, и обе выполнены. Во-первых, предупредить всех остальных дипломатов, как дорого придется заплатить за контакт с врагом. Мне просто предстояло громко раструбить об этом.

— Ты сказал «две цели». Вторая?

— Молодой швед уже передал КГБ кое-какие материалы. Убив его, мы сделали вид, будто серьезно отнеслись к утечке информации. На самом деле это была деза. Но человеческая кровь придала ей достоверности, и аналитики КГБ на нее купились.

— То есть и здесь удача.

— Да, если мыслить узкими рамками. Кстати, Кузьмин после этого случая получил повышение. Ну а теперь прокрути-ка немного назад и поставь вопрос по-другому: а был ли в этом смысл? В этот раз нам удалось обмануть КГБ, но это частность. А глобальные последствия — были ли они? И самое главное, стоило ли это человеческой жизни? Если бы этот парень остался жить, у него были бы дети, быть может, внуки. Десятки рождественских вечеров в кругу семьи, отпуска на горнолыжном курорте... — Джэнсон умолк. — Извини. Я не хотел наводить тоску. Ты еще слишком молода, и тебе это все равно не понять. Я только хотел показать, что иногда полученный приказ сводится к сплетению лжи. Причем тот, кто непосредственно тебе его отдает, может сам не догадываться об этом. Надеюсь, именно так обстоит и сейчас.

— Господи, — тихо произнесла женщина. — Нет, я все понимаю. Понимаю. Ты хочешь сказать, тебе приказали убрать этого парня — не объяснив настоящих причин.

— Приказ убить того, кто придет на связь с Кузьминым, был частью большого обмана. И одним из тех, кого обманули, был я. То, что говорится в директиве, и ее истинная суть -это две разные вещи.

— Господи, у меня голова кружится почище, чем от твоих ударов.

— Я не собирался тебя запутывать. Я только хочу, чтобы ты задумалась.

— Все равно все сводится к одному, — сказала женщина, и в ее голосе прозвучала горечь. — Почему? Почемус тобой хотят расправиться?

— Ты думаешь, я сам не ломаю над этим голову?

— В Кон-Оп о тебе ходили легенды, особенно среди нас, молодых. Джэнсон, ты даже не догадываешься, не представляешь себе, каким это было ударом, когда нам сказали, что ты предатель! Не может же это быть пустой прихотью!

— Прихотью? Нет, что ты. Люди, как правило, лгут для того, чтобы спасти себя, по крайней мере, чтобы извлечь какую-то выгоду. Чтобы приписать себе чужие заслуги. Или, наоборот, чтобы свалить на другого свою вину. Бывает, им везет, а они выдают результат за дело рук своих. Но ложь такого рода меня не волнует. Я говорю о «благородной лжи». Лжи, распространяемой из высших побуждений. Когда незначительных людей приносят в жертву высшей цели. — Он говорил с горечью. — Эти лгуны лгут во имя величайшего добра — или того, что они провозглашают величайшим добром.