Алексей Зубов - Вне игры Страница 8

Но мой собеседник все так же спокойно продолжал по-немецки:

— Завтра утром я улетаю из Москвы и не располагаю другой возможностью увидеть вас, чтобы передать сувенир Андрея Воронцова.

Я молчал. Тогда незнакомец мягко, чуть ли не просительно заговорил по-русски:

— Я глубоко уважаю вас, доктор. Поверьте, хочу вам только добра. То есть настоящая правда… Я не буду отнимать у вас много времени. Но мне будет неприятно, если я не выполню просьбу нашего общего друга. Буду убедительно просить вас встретиться сейчас со мной. Жду вас…

Мне не было дано много времени на раздумья. И я согласился.

— Приходите ко мне домой, — предложил я. — Мой адрес…

Незнакомец прервал:

— Я буду полагать, что нам есть удобное встретиться на улице…

Я ссылался на недомогание, простуду, но мой собеседник настаивал на своем. Наконец я сдался.

— Откуда вы звоните?

— Из телефона-автомата… Недалеко от вашего дома… — И добавил: — Я буду в бежевом плаще, роговых очках и в бежевой шляпе. В руках у меня будет журнал. Впрочем, я вас сам узнаю…

Теперь я совсем растерялся: «Я вас сам узнаю… Я нахожусь недалеко от вашего дома». Кто он, этот человек? О многом я догадывался. Но прошло двадцать пять лет… «Я вас сам узнаю…»

В одиннадцать вечера мы, как условились, встретились у кинотеатра «Форум». Только что окончился последний сеанс, народу было много, но человек в бежевом плаще сразу же отыскал меня в людской толпе. Он приветливо улыбнулся, протянул руку и сказал:

— Будем знакомы, доктор. Меня зовут Курт Ивен.

Высокий, поджарый, лет пятидесяти, светлоглазый, с черными усами и очень длинными руками. Он размахивал ими так, будто маршировал на плацу. Я навидался такой выправки: прямые откинутые назад плечи, несгибающиеся ноги. Сумею ли я узнать его по фотографии? Пожалуй, что да. У него нестандартное лицо. Едва мы отошли от кинотеатра, он рассмеялся:

— Майн готт! Как трудно выполнить такое безобидное поручение друга…

От «Форума» мы дошли до Самотечной площади и свернули на Цветной бульвар. Я шел, глядя только под ноги, — так, вероятно, сапер шагает по минному полю.

Ивен непринужденно болтал о погоде, о московских впечатлениях.

— Я уже не первый раз в Москве, люди стали заметно лучше одеваться, много хороших товаров в магазине.

Потом — о городском шуме, о росте количества автомобилей на улицах столицы… И высказанное в деликатной форме замечание.

— Я буду просить прощения — гость не должен был этого говорить. Такой большой город, как Москва, рано ложится спать. В таком великолепном городе, как Москва, нет ночного кабаре, нет такого места, где можно приятно провести ночь.

Он говорил, а я молчал. Я ничего не спрашивал и ничего не сообщал ему о себе, но он, видимо, и не рассчитывал на это. Он дал понять, что ему известна моя работа в научном институте… Мы решаем специальные проблемы, имеющие и мирное и военное значение. Смею думать, мировое значение. Мы — это физиологи, биохимики, физики, микробиологи, специалисты санитарной гигиены.

— Туманно… Чем же вы все-таки занимаетесь? — спросил Бутов.

Захар Романович молча вынул из бокового кармана пиджака удостоверение, развернул книжицу, обтянутую мягкой кожей, и подал Бутову.

— Благодарю вас. Ясно и прелюбопытно. У вас интересная работа… В весьма перспективном институте.

— Нечто в этом роде, не глядя, конечно, на мой документ, заметил и господин Ивен. Он говорил о будущем человечества, о благородном призвании ученых не дать погибнуть цивилизации и незаметно перешел к сути своего поручения.

ПАРОЛЬ

— Я есть турист и приехал в Советский Союз две недели назад. Завтра я буду улетать домой. Меня ждут дела, и я не могу быть задержан до конца срока… — И снова повторил, кажется в третий раз: — Я имею просьбу друга передать вам подарок Андрея Воронцова… И большой привет… И добрые пожелания.

И тут же протянул мне пакет. Вот он.

Бутов взял пакет, развязал золотистую ленточку, развернул его и дотронулся до бритвы, словно желал убедиться, что это действительно бритва, а не кофеварка. Сделал он это небрежно, будто лишь по долгу вежливости, и, отложив бритву в сторону, начал старательно рисовать на листке бумаги бога Шиву, у которого почему-то оказалось куда больше рук и ног, чем предусмотрела индийская мифология.

Захар Романович с недоумением взглянул на Бутова, не зная, продолжать ли ему свой рассказ — может, это совсем не интересно человеку, который сидит за столом и что-то увлеченно рисует? Бутов перехватил растерянный взгляд доктора:

— Вы продолжайте, Захар Романович… Я вас внимательно слушаю… Итак, вам вручили сувенир от Андрея Воронцова… И все?

— Нет… Это был только пароль. Вручив бритву, Ивен спросил:

— Что передать вашим друзьям?

— Каким?

Ивен взял меня под руку.

— Не надо так… В нашем сложном и пока еще плохо устроенном мире никогда не угадаешь — выиграл ли ты, отрекаясь от старых друзей, или проиграл? Это лотерея. Если, к тому же, учесть деликатность обстоятельств, при которых вы расстались с друзьями… Вы ж умный человек, господин доктор… Вы изучаете человеческий организм, он весьма сложен, но жизнь сложнее. Ваши друзья просили вам напомнить об этом. И я тоже имею желание кое-что сказать вам. Перед поездкой в Москву я имел удовольствие немного посмотреть ваше… Как это у вас говорят? Рабочее дело? Так?

— Какое рабочее дело?

— Прошу простить… Я ошибался в названии… Личное дело. Да, да… Личное… Но там сказано про ваше рабочее дело. То есть те сообщения, которые вы любезно посылали господину Квальману.

Я чуть было не закричал:

— Никаких сообщений я никому не посылал.

— Это ему вы так сказали, — заметил Бутов. — А мне что скажете?..

— То же самое, что и ему. Утверждаю: никаких сообщений я никому не передавал.

— Будем считать, что так оно и есть. Продолжайте…

— Я с трудом сдержался, чтобы не ударить иностранца. Я заявил ему: — «Это шантаж!»

— О, нет, то есть плохая память. В вашем деле, господин доктор, лежат пятьдесят три страницы. Они сшиты и пронумерованы. В них тоже под номерами пятнадцать сообщений Сократа господину Квальману… Вы не забыли вашей клички? У вас действительно лоб Сократа, господин доктор. Вы и сейчас чем-то напоминаете великого мудреца…

Он с наглой ухмылкой посмотрел на меня и неожиданно переключился совсем на другую тему.

— Как есть ваше здоровье? Работа? Дочка? Я слышал, вы есть очень милый, общительный и гостеприимный человек. Да? — Вопрос носил риторический характер. — Ваши друзья говорили мне, что вы есть большой любитель всего красивого — картин, книг, антикварных ценностей и… Говорят, что после смерти жены вы потеряли все свои волосы на подушках красивых женщин? О, то есть настоящий мужчина!

Бутов улыбнулся, прервал свое рисование и спросил:

— Это было желание блеснуть остроумием или знанием вашей биографии?

Захар Романович покраснел и, запинаясь, пробормотал:

— Видимо, последнее…

— Но откуда господину Ивену известны столь интимные подробности вашего житья-бытья?

— Не знаю.

— Ну что же, продолжайте…

— Я никак не реагировал на вопрос Ивена и заметил, что сейчас уже позднее время, я себя плохо чувствую и нам пора расстаться. Господин Ивен не удерживал меня, но, прощаясь, сказал:

— Я желаю вам всего доброго. Успехов во всем. Наши общие друзья рады вашей общительности… И просили передать: в будущем, возможно, к вам приедет гость. Оттуда… Он тоже привезет привет и сувенир от Андрея Воронцова. Не откажите в любезности — примите его с русским, как это говорят у вас, радушием. И если потребуется, я буду просить вас помогать ему выполнить пустяковые поручения…

Я ничего не ответил, ничего не пообещал и, резко повернувшись, пошел в сторону Самотеки. Сделав несколько шагов, я оглянулся. На том месте, где мы только что стояли с Ивеном, уже никого не было.

…Полковник внимательно смотрит на собеседника. Нет, это не шизофреник! За потухшим его взором угадывалась напряженная работа мысли и большая тревога, неуверенность даже в том, уйдет ли он отсюда. Это уж Бутову известно по опыту многих бесед в приемной. Но почему доктор вдруг умолк? Нечего больше сказать или не хочет? Рассказ оборвался На самом важном. А ему, Бутову, нужно знать: есть ли какая-нибудь связь между таинственной телеграммой, полученной два дня назад падчерицей Захара Романовича, и всем тем, что только что сообщил он сам? Телеграмма. Неожиданный отъезд Ирины. Авария. Обыск в квартире Глебова. Знает ли обо всем этом Захар Романович? Возможно, ему еще ничего не сообщили, а возможно, что знает и по каким-то причинам не хочет касаться этих тем. «Подождем, не будем торопить собеседника». И Бутов пытается сделать для себя первые выводы из того, что успел рассказать Рубин. Собственно, в разных вариантах он слышал подобные истории много раз — не очень-то изобретательны господа ивены. Но что за этой стандартной схемой? Кто те «друзья», от имени которых передан Рубину сувенир Андрея Воронцова? И снова та же мысль, что уже однажды мелькнула: не сидит ли перед ним психически больной? Для него бесспорно, что этот человек смертельно устал от бессонной ночи, кошмарных воспоминаний, разноречивых намерений, догадок, заранее подготовленных монологов. А главное — страха.