Рэймонд Чандлер - Прощай, красавица Страница 6

Ниже талии были главным образом ноги, притом весьма изящные. В нижнем правом углу снимка – подпись: «Навеки твоя – Вельма Валенто».

Я показал издали женщине фотографию. Женщина рванулась к ней, но не смогла дотянуться.

– Зачем было прятать ее? – спросил я.

Ответом было лишь тяжелое дыхание. Я сунул фотографию в конверт, а конверт в карман.

– Зачем было прятать ее? – снова спросил я. – Чем она отличается от остальных фотографий? Где эта девица?

– Умерла, – сказала женщина. – Хорошая была малышка, но умерла. Пошел отсюда, фараон.

Кустистые рыжеватые брови женщины зашевелились. Рука ее разжалась, бутылка упала на ковер и забулькала. Я нагнулся за ней. Женщина попыталась пнуть меня в лицо, но я увернулся.

– И все же это не объясняет, зачем вы ее прятали, – сказал я. – Когда она умерла? От чего?

– Я бедная больная старуха, – пробурчала женщина. – Отстань от меня, сукин сын.

Я стоял и глядел на нее, ничего не говоря, не зная, что сказать. Потом шагнул к ней и поставил плоскую, уже почти пустую бутылку на стол.

Женщина сидела, свесив голову. Приемник весело гудел в углу. По улице проехала машина. На окне зажужжала муха. После долгого молчания женщина зашевелила губами и, обращаясь к полу, извергла поток бессмысленных слов, из которых ничего не прояснилось. Потом засмеялась, откинула назад голову и распустила слюни. Потом ее правая рука потянулась к бутылке. Постукивая зубами о горлышко, женщина допила то, что в ней оставалось. Приподняла опустевшую бутылку, встряхнула и бросила в меня. Проскользив по ковру, бутылка улетела куда-то в угол и стукнулась о плинтус.

Женщина снова покосилась на меня, потом глаза ее закрылись, и она захрапела.

Возможно, она притворялась, но мне было все равно. Внезапно эта сцена опротивела мне до омерзения.

Я взял с кушетки шляпу, подошел к двери, отворил ее и шагнул на крыльцо. Приемник в углу продолжал гудеть, женщина негромко похрапывала в качалке. Я бросил на нее торопливый взгляд, потом прикрыл дверь, снова бесшумно отворил и опять взглянул на женщину.

Глаза ее были по-прежнему закрыты, но под веками что-то блеснуло.

Я спустился с крыльца и по растрескавшейся дорожке вышел на улицу.

В окне соседнего дома была поднята штора, узкое лицо жадно прижималось к стеклу, лицо старухи с седыми волосами и острым носом.

Любознательная старушка подглядывала за соседями. В каждом квартале есть хоть одна такая. Я помахал ей рукой. Штора опустилась.

Я сел в машину, подъехал к 77-му участку и поднялся на второй этаж в затхлый уютный кабинет лейтенанта Налти.

6

Налти после моего ухода, казалось, так и не шевельнулся. Он сидел на своем стуле в той же самой позе угрюмой терпеливости. Но в пепельнице прибавилось два сигарных окурка, а на полу стало больше горелых спичек.

Я сел за свободный столик. Налти взял фотографию, лежащую на его столе вниз изображением, и протянул мне. Это был полицейский снимок анфас и в профиль, с отпечатками пальцев внизу. Мэллой, снятый при сильном свете, казался совершенно безбровым.

– Он самый. – Я вернул фотографию.

– Мы связались с Орегонской тюрьмой, – сказал Налти. – Отбыл срок он почти полностью, ему немного скостили за хорошее поведение. Дела, похоже, идут на лад. Мы загнали его в угол. Ребята с патрульной машины порасспросили кондуктора в конце трамвайной линии на Седьмой стрит. Кондуктор упомянул об одном здоровяке, – видимо, это он самый. Сошел он на углу Третьей и Александрия-стрит. Теперь заберется в какой-нибудь старый дом, откуда съехали жильцы. Таких там много, от центра они теперь далеко, и жилье стоит дорого. Заберется, и мы его накроем. А ты чем занимался?

– Тот здоровяк был в шляпе с перьями и с теннисными мячами вместо пуговиц?

Налти нахмурился и сцепил пальцы на колене:

– Нет, в синем костюме. А может, в коричневом.

– Уверены, что не в саронге?

– Что? Ах да, шутка. Напомни в выходной, я посмеюсь.

– Это не Лось, – сказал я. – Он не стал бы ездить на трамвае. Деньги у него есть. Вспомните, как он был разряжен. И одежда явно шита на заказ, стандартные размеры ему не годятся.

– Ладно, смейтесь надо мной, – пробурчал Налти. – Чем ты занимался?

– Тем, чем следовало заняться вам. Кафе, именуемое «Флориан», так и называлось, когда было ночным заведением для белых. Я говорил с портье негритянского отеля, который знает этот район. Электрические вывески стоят дорого, поэтому негры, став там хозяевами, оставили старую. Прежнего владельца звали Майк Флориан. Он умер несколько лет назад, но вдова его жива. Проживает на Пятьдесят четвертой Западной, дом шестнадцать сорок четыре. Зовут ее Джесси Флориан. В телефонной книге она не значится, но есть в адресном справочнике.

– Ну и что мне – пойти к ней в гости? – спросил Налти.

– Я сходил вместо вас. Прихватив пинту бурбона. Миссис Флориан – очаровательная пожилая дама с лицом, напоминающим помойное ведро, и, если она мыла голову с тех пор, как переизбрали Кулиджа[4], я готов съесть свое запасное колесо, шину и прочее.

– Кончай свои шуточки, – сказал Налти.

– Я спросил у миссис Флориан о Вельме. Помните, мистер Налти, Лось Мэллой искал рыжую по имени Вельма? Я еще не утомил вас, мистер Налти?

– Чего ты злишься?

– Вам этого не понять. Миссис Флориан сказала, что не помнит Вельму. Домишко у нее очень ветхий. Новый в нем только приемник ценой долларов семьдесят-восемьдесят.

– К чему ты это все говоришь?

– Миссис Флориан – для меня просто Джесси – сказала, что покойный муж не оставил ей ничего, кроме своего барахла и фотографий, на которых запечатлены артисты оригинального жанра, время от времени выступавшие у них в заведении. Я угостил ее выпивкой, а она из тех девушек, что готовы сбить человека с ног, лишь бы дорваться до бутылки. После третьей или четвертой стопки она пошла в свою скромную спальню, все там расшвыряла и выудила со дна старого сундука связку фотографий. Но я подглядывал за ней, а она, не подозревая об этом, припрятала один снимок. Чуть погодя я прошмыгнул в спальню и забрал его.

Я полез в карман и выложил перед ним девицу в костюме Пьеро. Налти взял фотографию, поглядел, уголки губ у него дрогнули.

– Ничего, – сказал он. – Вполне. В прежнее время я бы от нее не отказался. Ха-ха! Вельма Валенто, а? Ну и что с этой куколкой?

– По словам миссис Флориан, умерла, но тогда непонятно, зачем было прятать снимок.

– Непонятно. Так зачем же?

– Миссис Флориан не поделилась со мной этой тайной. Под конец, когда я сообщил ей, что Лось на свободе, она, похоже, прониклась ко мне неприязнью. Кажется невероятным, правда?

– Давай дальше, – сказал Налти.

– Это все. Я изложил вам факты и представил вещественную улику. Если вы не знаете, что с ними делать, то я могу говорить хоть до завтра и все без толку.

– А что с ними делать? Тут ведь убийство негра. Сперва нужно Лося взять. Черт, он не виделся с этой девицей восемь лет, если только она не навещала его в тюрьме.

– Ладно, – сказал я. – Только не забывайте, что Лось ищет ее и что не остановится ни перед чем. Между прочим, сидел он за ограбление банка. Значит, тому, кто на него стукнул, полагалось вознаграждение. Кто его получил?

– Не знаю, – сказал Налти. – Может, удастся выяснить. А что?

– Лося кто-то выдал. Возможно, он знает кто. Не исключено, что будет искать и этого человека. – Я поднялся. – Ну, до свидания и желаю удачи.

– Оставляешь меня одного?

Я подошел к двери:

– Мне нужно домой, принять ванну, прополоскать горло и сделать маникюр.

– Ты не болен, а?

– Просто грязный, – сказал я. – Очень, очень грязный.

– Ну так чего спешить? Посиди минутку.

Налти откинулся на спинку стула и сунул большие пальцы в проймы жилета, отчего стал не более привлекательным, но более похожим на полицейского.

– Спешить незачем, – сказал я. – Совершенно незачем. Но я ничего больше не могу поделать. Вельма умерла, если миссис Флориан говорит правду, – а я пока что не вижу причин для лжи. Больше я не интересовался ничем.

– Ага, – отозвался Налти, по привычке недоверчиво.

– Тем более с Лосем Мэллоем у нас все ясно, и делу конец. Так что я отправляюсь домой и примусь зарабатывать на жизнь.

– С Мэллоем возможна промашка, – сказал Налти. – Этим типам иногда удается скрыться. Даже здоровенным типам. – Глаза его тоже выражали недоверчивость – насколько они вообще могли что-то выражать. – Много она тебе сунула?

– Что?

– Сколько эта старуха сунула тебе, чтобы ты отстал?

– От чего?

– От этого самого. – Он вынул пальцы из жилетных пройм и сложил руки на груди, сдвинув ладони. Улыбнулся.

– О господи! – сказал я и вышел из кабинета, оставив Налти с открытым ртом.

Дойдя до выхода, я вернулся, тихо приоткрыл дверь кабинета и заглянул. Налти сидел в той же позе, сведя вместе большие пальцы. Но уже не улыбался. Теперь он выглядел озабоченным. Рот его был по-прежнему открыт.