Дмитрий Леонтьев - Обитель Страница 10

— Вах! — возмутился он.— Какое «представление»?! Оглянись, дарагой! Где мы?! Кто мы?! Что творится?! А?! Такой тарарам кругом! Если ждать, пока нас кто-то кому-то представит, одичаем, как волки! Забудь, доро­гой! Это в Петербурге был этикет-шмитикет. А здесь — просто хорошие люди, да?

Меня крайне покоробило это его панибратское «ты­канье», но, старательно сохраняя национальную выдерж­ку, я все же нашел в себе силы представиться как мож­но вежливее:

— И все же это будет не лишним... Мое имя — Блейз. Джеймс Блейз. Английский журналист.

— Замечательно! — неизвестно чему обрадовался князь.— Англичанин! Журналист! Да еще и Джеймс! Вот тебя нам и не хватало, дорогой! Собирайся, пошли!

— Куда?!

— Как куда?! К нам, канэчно! Стол накрыли, мясо приготовили... Вина нет... Не достать здесь вина, дорогой, уж не обессудь. Мы здесь у местных крестьян самогон раздобыли. Купец Пружинников — пройдоха! — где-то изыскал и за бешеные деньги купил. Маладэц, да?!

— Простите, сэр, но я не пью.

— Маладэц! — еще больше обрадовался князь.— И я не пью! А кто пьет?! Отец Иосиф узнает — рассердится. Зачем огорчать? Так посидим! А уж если этот Ванечка проведает... Никому не скажу, тебе одному скажу: князь Маргиани никого не боится, но этот Ванечка... Откуда он все знает, а? Как он знает?! С ним говорю, а он слов­но всю жизнь мою рядом провел. Я его спрашиваю: ска­жи мне, уважаемый, кто тебе сказал? Как ты все узнал? А он в меня пальцем тычет и говорит: «Уж мне-то из­вестно, а Бог про тебя куда больше моего знает. Не стыд­но будет?» Я как себе это представлю... Слушай, стыдно! Так что собирайся, дорогой, пойдем! — как-то нелогично закончил он.

— Да куда?! Зачем?!

— Сидеть будем. Пить не будем. Есть не будем. Говорить будем. Песни петь. Не хочешь петь? Не будем! Ты, главное, собирайся!

Признаюсь, мне стало даже любопытно. Дел у меня на сегодняшний вечер все равно не было, а упустить возможность узнать дикий мир России, так сказать, «из­нутри» было бы глупо. У меня накопилось много воп­росов. Теория, как оказалось, разительно отличалась от практики. А этот грубоватый, но забавный дикарь был явно болтлив и прямодушен. Нет, упускать такой шанс не стоило.

— Что ж, сэр... Я принимаю ваше приглашение,— сказал я.

— Вот и отлично! — обрадовался князь, вновь нахло­бучивая на лысину свою огромную «папаху».— Идем, дорогой! Хорошая компания, хороший стол, хорошая беседа... Как еще вечера коротать?!

Признаться, у меня были некоторые сомнения, что он несколько преувеличивает и по поводу «хорошего стола» и по поводу «хорошей компании»... Я не подозре­вал — насколько!

В одном из домишек за стенами монастыря, где расселяли паломников, был накрыт длинный, грубо сколоченный стол. Описать то, что на нем было выстав­лено, невозможно, ибо в английском языке просто нет слов для передачи сути и вкусовых гамм этих, если так можно выразиться, «кушаний». Во-первых, здесь было несколько видов засоленных и замаринованных грибов! Грибов! Во всем цивилизованном мире этот «подножный корм» брезгуют собирать даже бродяги и бедняки, а у русских, оказывается, существуют десятки, если не со­тни рецептов их приготовления. Более того, они их со­вершенно искренне любят! Но сразило меня на повал не это. Вы не поверите, сэр, но даю вам слово джентльмена, что это чистая правда: они солят и маринуют огурцы! Да-да! Вы где-нибудь слышали о соленых огурцах?! По­сле этого даже такой парадокс, как «квашеная капуста» с клюквой и моченые яблоки с брусникой, уже не так сильно травмировал эстетику моего вкуса. Ведь есть же страны, где едят жареную саранчу, есть страны, где едят лягушек... А есть страна, где едят соленые огурцы!.. Коп­ченая рыба, картофель «в мундире», соленая сельдь, реп­чатый лук, сало, хлеб грубого помола, чеснок, жирней­шая и острейшая похлебка под названием «тройная уха», груда пирогов со всевозможными начинками — у этих русских очень крепкие желудки, сэр! И все это они на­зывают не обедом или ужином, а странным для данного момента словосочетанием «что Бог послал».

Что же касается «компании», то она была весьма под стать «столу». Плечистый и рослый купец, нервического вида студент и толстощекий, хитроглазый субъект неоп­ределенного рода деятельности с супругой. Вот супруга его заинтересовала меня куда больше всех остальных персонажей этого «застолья», вместе взятых, вместе с их трудноперевариваемым «что Бог послал». Это была та самая девушка, которая привлекла мое внимание утром, и знакомству с которой помешал чудак-юроди­вый.

Вблизи она казалась еще соблазнительней. Статная, рыжеволосая, зеленоглазая — она входила в откровен­ный диссонанс со своим неказистым коротышкой-мужем... Что предоставляло мне дополнительные на­дежды.

Князь представил мне собравшихся. Купца звали Са­велий Пружинников, студент носил фамилию Кольцов, а супругов Стрельниковых звали Яков Петрович и Зи­наида Григорьевна.

— Блейз,— представился я в ответ.— Джеймс Блейз. Британский журналист.

— Так это, значит, вас прячет от нас настоятель? — с любопытством посмотрела на меня красотка.— И что же в вас такого таинственного, господин журналист?

— Почему прячут? — удивился я.— Никто меня не прячет. Просто я попросил о постое на время, и они...

— Ну-ну,— усмехнулся в густые усы Пружинников.— Чтоб сам отец Иосиф дожидался вас битый час у входа в монастырь?! Рассказывайте... Последний раз такое было, когда сюда сам Иоанн Кронштадтский при­езжал. Я как раз из Мурманска в Петербург возвращал­ся, так что самолично ту встречу наблюдал. А теперь вот вашу сподобился... Простите, но дежавю какое-то... А Ва­нечку так и вовсе даже калачом за монастырские ворота не выманишь: для него вне монастыря и мира-то нет... Что-то вы недоговариваете нам, почтеннейший... госпо­дин журналист.

— Я говорю то, что соответствует действительности,— сухо осадил я наглеца, посмевшего усомниться в правдивости моих слов.— Вы сомневаетесь в моей честности?!

— Вах! — воскликнул князь, загремев стаканами.— Ну куда вы спешите, господа? Вопросы — ответы, а еще ни одного тоста, ни одного дружеского слова! Так за столом не сидят! Так за столом мучаются! К нам приехал доро­гой гость из далекой Англии, а вы его бросились допра­шивать, как в околотке! Не радушно это, Савелий Игна­тьевич! Не гостеприимно! Вы простите великодушно наше любопытство, дорогой Джеймс. Признаться, мы все были немало удивлены таким вниманием к вашей персоне со стороны отца Иосифа, вот и не удержались от расспросов. Вы просто еще не понимаете в чем дело, потому не понимаете и нашего любопытства. Отец Иосиф самый удивительный человек, которого я встре­чал в своей жизни,— честью клянусь! Не знаю, как ос­тальные, а мы с Савелием Игнатьевичем, уже не первый и не пятый раз встречаемся здесь, приезжая к старцу... Но, признаться, в этот раз я испытал нечто вроде рев­ности! Вот мы и решили заполучить вас к себе, чтобы вы утолили наше любопытство... Но это — потом... Сна­чала я предлагаю поднять эти кубки за...

— Оставьте ваше велеречие, князь,— вздохнул Пру-жинников.— Какие уж тут «кубки»... Хорошо хоть ста­каны нашлись... В стране черт-те что, скоро опять на глиняные кружки перейдем... Знали бы вы, сколько я за этот паршивый самогон выложил: я в Париже столько за «Вдову Клико» не платил. Кто мог представить...

— Э, зачем пессимизм? — князь ловко наполнил ста­каны из огромной многопинтовой бутыли.— Мужчине не к лицу! Беды приходят и уходят, а мы остаемся. Зачем беду с собой нести? Пережил — выбросил! Не пережи­вайте вы так, Савелий Игнатьевич — наживете еще това­ра. Голова при вас, опыт тоже, а деньги — дело наживное. Из Петрограда ноги вовремя унесли — и то хорошо. Там сейчас и этого самогона нет. Там сейчас вообще ничего нет. И нас нет. За последнее и предлагаю выпить.

— Благодарю вас, но я уже говорил, что не пью,— повторил я и отодвинул стакан.

— Достопочтенный сэр,— неожиданно на чистейшем английском языке обратился ко мне князь.— Как предста­витель нации, чтящей свои традиции, вы просто не мо­жете игнорировать уважение к национальным традициям других народов. Мы ведь вам не языческий обряд про­вести предлагаем, в конце-то концов. Наше общество мо­жет показаться вам странным с первого взгляда, но не спешите делать поспешные выводы. Я — потомок древне­го и весьма знатного рода, и, поверьте, не пью с кем по­пало. Более того: я очень редко с кем пью. В России, как и в моей родной Грузии, застолье — символ взаимного до­верия, повод для объединения, приглашение к знакомству душевному, а не светско-поверхностному...

— Дело не в этом, дорогой князь, на столь же чистом английском возразил ему купец.— Просто господин журналист еще слишком молод и потому излишне ще­петилен. Это для нас, стариков, суть важнее формы... К тому же он не знает Достоевского, говорившего: «Не смотрите, что делает русский, смотрите, к чему он стре­миться». Господин Блейз не может знать, что и вы, и я, грешный, исколесили практически весь мир, повидали разные культуры и прекрасно знаем, что и в Объединен­ных Королевствах пьют не меньше чем в России... А с уче­том «сухого закона» последних лет у нас в стране, то куда больше... Дело не в спиртном. Дело в брезгливости, верно, господин Блейз?