Александр Омельянюк - Високосный, 2008 год Страница 13

— «В 1901 году температура воздуха в этот день была всего +5, а в 1976 году +34!».

— «А сегодня, сколько будет?» — почти хором не удержались от вопроса коллеги.

— «+26!» — гордо ответил Юрий, подчёркивая свою значимость в их коллективе.

Но комментарий Платона и понятливый смешок Семёныча несколько смазал эффект от сказанного:

— «А сколько дадут, столько и будет!».

В этот момент в палату вошёл единственный из всех курящий Павел.

— «Ну, что? Курилка! Накурился со своими комбайнёрами из третьей палаты?!» — ревниво прицепился к нему опять Семёныч.

Станислав Семёнович Родин, как и Павел, был родом из подмосковной деревни. После школы он закончил ПТУ, став токарем. Затем работал по специальности в опытном цехе НПО «Салют». От военкомата окончил курсы шоферов. Затем работал водителем на продуктовой базе. Потом служил в армии, в ПВО страны, возя полковника. После возвращения в столицу, Станислав женился, остепенился, и поступил в институт.

А далее его ждало успешное продвижение по службе, вплоть до директора завода, работа в аппарате правительства Москвы, загранкомандировки по обмену опытом, старость, болезни и больница.

Но Станислав Семёнович всю свою жизнь сохранял оптимизм, чувство юмора, заводясь на них с полуслова, с полунамёка.

Он долго ждал своей очереди на массаж, и дождался. Пришёл с новостью довольный:

— «У! Медсестра у меня! Насколько высока, настолько и высокомерна!».

Но Семёныч сглазил!

Тут же вошла их медсестра Светлана и попросила убрать всё лишнее из холодильника, в частности хлеб. Выбросить его в ведро.

Павел Александрович первым решился на это, поскольку находился рядом. Холодильник вообще стоял между его кроватью и стеной с входной дверью.

Но другие, не то пошутили, не то укорили Павла, что выбрасывать хлеб нехорошо, бог накажет!

Вскоре Юрий положил в ведро, сверху на хлеб, пустую коробочку.

— «Прячешь, чтобы бог не видел?!» — не удержался от хохмы Платон.

Вскоре, во время бритья Павел нечаянно немного порезал губу.

— «Ты чего, смурной такой?» — спросил его Родин.

— «Да губу порезал» — промычал тот грустно.

— «Так ты губами не шлёпай!» — под смех пахана добавил Платон.

— «Жена дома залижет!» — не удержался, уточняя, и Семёныч, который, впрочем, вскоре порезался и сам.

Он любит позировать, и быть фразёром. Возможно, что в молодости он был импозантным и сексуально раскованным мужчиной! — решил Платон.

И всё ещё поутру Семёныч опять прицепился к Павлу:

— «Смотри! Ты носок не на ту ногу надеваешь!».

В ответ, немного обидевшийся на него Паша, вдруг выдал Семёнычу накопившееся, наболевшее и сокровенное:

— «Поначалу скромным был, а теперь пердеть по ночам начал!».

Периодические взаимные пикирования между Семёнычем и Павлом, особенно после совместного распития, иногда приходилось демпфировать, лежащему между ними Николаю.

Это был добродушный, симпатичный мужчина, обладавший к тому же красивым басовитым голосом, который своим тембром и даже акцентом напоминал Платону одного из его давних дачных соседей Анатолия Пустовойта, уроженца Украины, давно там не жившего.

Тут же и вовремя в разрядку, возникшей было внутри палатной напряжённости, внёс свой вклад и Юрий, сообщив всем радостную весть, что Роман Абрамович согласился не бросать совсем, так ставший ему дорогим и любимым, чукотский народ. На что Платон сразу и быстро сориентировался:

— «Так теперь чукчи будут петь: самолёт — хорошо, пароход — хорошо! Абрамович — лучше!».

В один из дней пребывания в больнице Платон по мобильнику поздравил с 80-летием своего дядю — Виталия Сергеевича Комарова из Санкт-Петербурга.

Сын Платона Даниил с женой Александрой накануне были в Питере и передали Юбиляру совместный подарок — домашнюю метеостанцию (барометр), выбранную в качестве юбилейного подарка Ксенией.

Какого же было удивление и радость, когда оказалось, что дядя об этом даже мечтал!?

И это всё вопреки брюзжанию двоюродного брата Платона Сергея Комарова из Выксы, который доказывал, что такой подарок дяде не нужен.

Сергей Комаров оказался большим баламутом. Он сначала говорил, а потом только думал, если думал вообще. Поэтому он часто предлагал своим родственникам, ни чем существенным неподкреплённые, авантюрные предложения, от которых потом сам же первым и отказывался.

Так, совсем недавно, он предложил Анастасии всем вместе съездить в «Ленинград», поздравить дядю с 80-летием. Более того, он сам лично, по телефону, напросился к дяде в гости. И сам же потом отказался из-за дороговизны билетов, хотя мог этот вопрос изучить ранее и никому и ничего не предлагать, не позориться.

Да! Как был мой брат размазнёй, таким и остался! А мне позвонить, кстати, побоялся! Наверно стыдно?! — с сожалением рассуждал о младшем двоюродном брате Платон.

Больничные дни проходили монотонно, но насыщенно.

До обеда Платон проходил в шести кабинетах целых восемь процедур. Пять — на различных тренажёрах, три — на физиотерапевтических аппаратах.

А после обеда он встречался со своими гостями, гулял по парку, писал и сочинял.

Закончился период первых анализов и обезболивающих уколов. Продолжалось терапевтическое, медикаментозное, физкультурно-оздоровительное и физиотерапевтическое лечение. Впереди ожидался и массаж. После подколов в лучезапястные суставы, самочувствие Платона начало заметно улучшаться.

Персонал больницы был вежлив и хорошо обучен. Некоторые врачи и медсёстры являлись просто ассами своего дела. С такими людьми было приятно работать. Из таких добрых и заботливых рук было полезно получать и лечение. И оно пошло в гору. Платон выздоравливал. Утихли боли, улучшалась подвижность.

Но даже на этом фоне выделялась медсестра Марина. Она была в самом расцвете сил. Ещё достаточно молода, симпатична, весьма стройна. Но, главное, она была очень ответственным, требовательным к себе, обязательным человеком. Её коронным номером были уколы — пушинки. Платон сразу проникся к ней симпатией и уважением. К тому же она обладала красивым грудным, вкрадчивым, потому сексуальным голосом.

Именно она, единственная из трёх, стоявших рядом медсестёр сразу откликнулась на просьбу Платона дать ему домашний телефон уже уехавшей домой Авроры Ивановны, потерявшей очки и случайно найденные Платоном в одном из лечебно-физкультурных кабинетов.

Марина сразу, с полуслова, поняла добрый порыв Платона.

Добрые люди всегда понимают и находят друг друга.

В подтверждение этому явилось и знакомство Платона с Людмилой Ивановной — пожилой учительницей, всю жизнь проработавшей с детьми и до сих пор сохранившей детскую непосредственность и активную жизненную позицию. Их и сблизил этот неиссякаемый, жизненный оптимизм. Разговорившись с припозднившимся в холле Платоном, Людмила Ивановна, в итоге, стала читательницей Платона, восторгаясь его прозаическим и поэтическим талантом, считая это просто божьим даром.

Она отметила, что произведения Платона лучше читать дома, в кресле:

— «Я, то плакала, то смеялась, а то задумывалась! Просто здорово!».

А до этого, ещё в первый вечер их знакомства, она обрадовалась занятию Платона, сообщив, что вчера проводила домой одну женщину, тоже писателя, пишущую приличные романы и дававшую почитать свои записи, которые ей тоже понравились, как затем и творчество Платона.

Старая учительница отличилась и тем, что организовала женский хор, который в отведённое для отдыха время распевал на окраине прибольничного парка русские народные, и не только, песни. Практически всем отдыхающим это понравилось. И качество исполнения песен было на высоте. Терапевтический эффект наверно тоже имел место.

Но со временем администрация была вынуждена умерить пыл самодеятельных артистов, так как кое-где в корпусах ещё имелись и тяжелобольные.

В очередной вояж на процедуры с пятого этажа на второй Платон зашёл в лифт один.

На четвёртом этаже в лифт вошли две ещё молодые, полные и слишком грудастые женщины, едущие на первый этаж, полностью блокировав Платону выход. На втором этаже он попросил попутчиц:

— «Девушки! Можно между Вами протиснуться, не нарушая Вашего душевного равновесия?!».

Те ответили улыбками и вопросом:

— «Душевного …?!».

Через три часа Платон в лифте снова встретился с одной из них, которая улыбалась теперь ему загадочной улыбкой… донны.

В процессе общения с «контингентом» Платона очень поразило некоторое падение культуры у женщин среднего возраста. А это было уже другое, не его поколение. Хотя, к счастью, основная масса женщин была всё-таки его, зрелого возраста.