Александр Арсаньев - Тайны архива графини А. Страница 14

Я внимательно смотрела на своего собеседника и заметила, что взгляд его стал каким-то затравленным и настроение заметно ухудшилось.

— Так что с того? — осторожно спросил он.

— Да все бы ничего, дело, как говорят, житейское, но только этот человек был моим мужем.

При этих словах Аким крякнул и совсем загрустил.

— Вот оно что… Так что же я-то? Разве я виноват?

— Да разве я тебя виню? Мне бы только посмотреть, где он скончался и услышать о его последних минутах, — постаралась успокоить я Акима.

— Ну, разве за этим… — снова недоверчиво посмотрел он на меня. — Так на этом вот месте и скончались, — указал он на диван и перекрестился.

От неожиданности я вздрогнула. Мне предстояло ночевать на том самом месте…

— А что касается последних минут… — он помолчал, отыскивая нужные слова, — то не знаю, что и сказать…

— Мне важна любая подробность, ты понимаешь…

— Как не понять, — снова крякнул он. — Только я уж и не припомню, может…

— А ты постарайся, Аким Иваныч, а я тебя отблагодарю, — ласково произнесла я и демонстративно положила на стол бумажник.

— Да какая может быть благодарность… — смутился Аким, но уже не отрывал взгляда от бумажника.

Я достала оттуда крупную купюру и положила перед Акимом.

— Большая может быть благодарность.

— Вот, ей-богу… Да что же я могу вам рассказать такого важного?

— А ты рассказывай все, что помнишь, а я уж решу, насколько это для меня важно, — объяснила я и для убедительности раскрыла бумажник, продемонстрировав его содержимое.

И он, волнуясь и заикаясь, с трудом подыскивая слова, начал свой рассказ:

— Приехали они, ваш муж то есть, так же вот к вечеру. И наутро собирались дальше…

Если до этого Аким говорил складно и по его же собственному выражению в карман за словом не лез, то теперь словно поглупел. Каждое слово давалось ему с большим трудом, он делал большие паузы, вздыхал…

Он явно чего-то боялся, это было видно невооруженным взглядом. И только желание получить обещанное вознаграждение не позволяло ему отказаться от этого разговора.

У меня создалось впечатление, что он пытается отделаться общими фразами, и я объяснила:

— Аким, ты, насколько я поняла, человек неглупый, и должен понимать, что мне нужна вся правда… Именно за нее я готова заплатить. Вся правда, ты меня понимаешь? Какая бы страшная она ни была. Даже если тебе запретили об этом рассказывать.

Последнюю фразу я сказала наобум, но по тому, как перекосилось после нее лицо Акима, поняла, что попала в точку и поблагодарила Господа, что он надоумил меня сюда приехать. С каждой минутой моя уверенность в том, что приехала я не напрасно, росла.

На Акима жалко было смотреть, его лицо покрылось крупными каплями пота, хотя в доме было довольно прохладно. Внутри у него явно происходила борьба…

— Ох, барыня, — наконец проговорил он плачущим козлиным фальцетом, — я человек маленький, куда уж мне…

Казалось, он сейчас разрыдается. И в эту минуту я поняла, что не уеду отсюда до тех пор, пока не вытащу из него всей правды.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Рассказ его не отличался богатством эпитетов, но события той ночи в этом и не нуждались.

Александр появился на постоялом дворе поздним вечером, почти ночью, он был сильно чем-то взволнован, и долго не ложился спать. Но, как я и ожидала никаких признаков болезни Аким у него поначалу не заметил.

В тот вечер, кроме Александра, по роковому стечению обстоятельств на постоялом дворе больше никого не было. Все, не считая Акима, по такому случаю рано легли спать. Да и хозяин, судя по всему, уже клевал носом.

Неожиданный стук в дверь привел его в сильное замешательство. А когда вошли двое мужчин, то он не сумел разглядеть их лиц. Один из них поинтересовался, приехал ли уже Александр, и, получив утвердительный ответ, прошел к тому в комнату, попросив Акима никого к ним не пускать.

Нужно ли говорить, с каким вниманием я слушала своего собеседника, тем более что каждое слово приходилось вытаскивать из него клещами.

Второй мужчина, по мнению Акима, был, скорее всего, слугой, но, в отличие от большинства слуг, не отличался словоохотливостью, и как ни старался Аким, ему так и не удалось того разговорить.

Он отправился спать, но через пару часов его снова разбудили, потребовав еды и вина. Аким, поворчав, растолкал свою молодую жену, и та на скорую руку приготовила гостям поесть.

После этого он окончательно заснул и проснулся только утром следующего дня. Дверь в гостевую была плотно прикрыта, и из-за нее не доносилось ни звука. Аким довольно долго не решался войти туда, боясь рассердить господ, но к полудню решил, что тут что-то неладно, и деликатно постучал в дверь.

Никто не отозвался. И Аким вошел без приглашения.

Ночных гостей уже и след простыл, и он было решил, что все трое уехали, не расплатившись, но в этот момент заметил на диване Александра, который уже не подавал никаких признаков жизни.

Аким от греха подальше послал за доктором, но тот как назло уехал принимать роды в дальнюю деревню и появился на постоялом дворе уже к вечеру, замотанный и не совсем трезвый, диагностировал «смерть от горячки» и скоро уехал.

Два дня, до самого приезда полиции, тело Александра пролежало в леднике и лишь поэтому не разложилось.

Я выполнила свое обещание и щедро вознаградила рассказчика. Настолько щедро, что он не поверил своему счастью и подумал, что я ошиблась. А сообразив, что я не потребую назад этих денег, настолько растрогался, что обещал за меня молиться всю оставшуюся жизнь, называл своей благодетельницей и все норовил поцеловать руку.

Мне хотелось побыть одной, и я попросила его оставить меня в покое. Аким сразу же ушел, но скоро вернулся с какой-то бумажкой в руке.

— Простите великодушно, барыня, — умильно произнес он из-за двери. — Я это уже через неделю нашел, баба моя убиралась и подняла. Я и сохранил — не подумайте чего…

И развернул свою замусоленную бумажку.

Я не очень ласково встретила его поначалу, не понимая, что ему от меня нужно. Но когда поняла, что он принес, добавила еще пару ассигнаций вдобавок к прежней сумме.

— Вот, возьмите. Я же понимаю… Память…

И протянул мне старый медный крест, слишком знакомый мне, чтобы не узнать его с первого взгляда.

ЭТО БЫЛ НАТЕЛЬНЫЙ КРЕСТ ПАВЛА СИНИЦЫНА.

Голова у меня пошла кругом, лишь только я осознала это.

— Только вы уж не выдавайте меня, — говорил в это время Аким. — Я человек маленький, долго ли меня обидеть.

Потрясенная его приношением, я только кивнула ему в ответ, и, немного успокоенный, он наконец оставил меня одну.

— Так вот где, Павел Семенович, вы потеряли свой знаменитый крестик, — произнесла я вслух, и слезы снова навернулись мне на глаза.

Картины, одна страшнее другой, приходили мне в голову. Образ Павла Ивановича, еще недавно вызывавший у меня самые добрые чувства, рисовался теперь в самых зловещих тонах, и скоро приобрел совершенно демонические черты.

Одиночество, полумрак и завывающий за окном ветер настроили меня на мистический лад, и в голову пришла идея о тайной организации в духе черного франк-масонства, членом которой мне виделся господин Синицын. Ничем другим я не могла объяснить его более чем странный приезд на постоялый двор в ту страшную ночь, и последовавшую за этим смерть Александра.

Я уже не сомневалась в том, что именно Синицын убил моего мужа, нательный крестик этого мерзавца жег мне руки, и я снова подумала, что никогда не смогу «возлюбить» своих врагов.

«Что еще могло заставить этого человека поднять руку на близкого друга?» — вновь и вновь задавала я себе вопрос и терялась в догадках.

О сне уже не могло быть и речи, и я присела к столу, чтобы привести свои мысли в порядок.

Прежде всего я еще раз внимательно рассмотрела крестик, пытаясь отыскать на нем хоть какие-то следы тех событий, при которых он был потерян. Синицын носил его на толстом шнурке, который или перетерся от старости, или был порван — понять было невозможно. И мне ничего не оставалось делать, как выдвигать одну гипотезу за другой, вспоминая все новые и новые признаки тайного злодейства Синицына. «Может быть, тут замешана женщина? — подумала я, вспомнив французскую поговорку. — Судя по тому, что я узнала о Синицыне от Ксении Георгиевны, это вполне может оказаться правдой. Только при чем тут Александр?» Я не допускала мысли, чтобы муж мне изменял. А только в этом случае у них с Синицыным могло возникнуть нечто вроде соперничества.

«Но этого не могло быть. Я бы почувствовала, от любящей женщины невозможно скрыть даже маленькое увлечение, а поводом для убийства, насколько я понимаю, может явиться только страсть — не меньше. К тому же в таких случаях уместна дуэль. А тут…» Я поймала себя на том, что до сих пор не задалась вопросом, каким образом был убит Александр. Оказавшаяся в моих руках улика сообщила мне имя убийцы, но не раскрыла способа преступления.