Александр Арсаньев - Тайны архива графини А. Страница 16

— Вот и слава Богу, — сказал он, узнав мое решение, и хлестнул лошадей. Отдохнувшие за ночь лошади весело потряхивали гривами и закидывали головы. Бессонная ночь дала себя знать, и незаметно для себя я задремала. А когда проснулась, увидела знакомые и дорогие с детства места.

Как я уже говорила, в этих местах прошло мое детство, самая беззаботная и радостная пора жизни. Поэтому окрестные леса и речки до сих пор были связаны для меня с теми напоминающими сказочный сон младенческими воспоминаниями, в которых молодые и красивые родители воспринимаются как добрые волшебники, а основным и всепоглощающим чувством является ожидание грядущего счастья.

И у меня в очередной раз возникло желание вернуться сюда навсегда и посвятить свою жизнь исключительно деревенским заботам, хотя прекрасно понимала, что еще не созрела для этого счастья. Видимо, каждый человек должен выстрадать это право, иначе говоря, должен пережить все уготовленные ему провидением треволнения и страсти, и лишь после этого получает право вернуться на круги своя.

Может быть, именно поэтому старость отчасти напоминает детство…

Вынужден признаться, что и здесь позволил себе сократить несколько страниц. Поскольку, хотя философские размышления подводящей итоги жизни Екатерины Арсаньевой и не лишены приятности, к сюжету они не имеют никакого отношения.

Последний раз мы приезжали сюда с Александром полтора года назад, и воспоминания об этих счастливых днях с новой силой нахлынули на меня.

Но накопившиеся за это время дела не позволили мне окончательно расклеиться. Встреча со старостой, решение накопившихся за это время хозяйственных вопросов заняли у меня большую часть времени до вечера, а разговоры со старенькой нянькой затянулись чуть ли не до полуночи.

И только когда она, перекрестив меня на сон грядущий, отправилась к себе в каморку, я наконец осталась одна. И воспользовалась этим, чтобы тут же достать мужнину записку и изучить ее с помощью увеличительного стекла.

И при неверном свете свечи мне удалось разобрать еще несколько букв. Я внесла их в свой блокнот, и теперь записка выглядела уже более осмысленно:

1. Пр…вери… …веде… С.

2. …ер…овори… с Д.О.

3. Съездить … …сиц…

4. Встр….ься там с …ерт…

5. Посмотр… …отенк… для …атеньки.

Если не считать последней, пятой записи, которая была мне понятна с самого начала, все остальные четыре строки не стали понятнее, и у меня почти не было надежды их расшифровать. И все-таки я попыталась это сделать.

Первая запись не оставляла сомнений по поводу каждого из слов. Я на девяносто девять процентов была уверена, что она не могла означать ничего, кроме «Проверить сведения С.» Но кто такой был этот или эта С. и что за сведения он предоставил Александру — надежды узнать почти не было.

Та же ситуация была со второй строчкой. Если первое слово означало «переговорить», то инициалы Д.О. мне ни о чем не говорили.

Третья строчка предполагала какую-то поездку — это было понятно. Но второе слово попало под то самое винное пятно и сочетание «…сиц…» оставляло большую свободу для толкования. Видимо, это была чья-то фамилия. Косицкий — Мясницкий — любая из подобных фамилий могла скрываться под этим пятном, но прочитать ее было невозможно.

Ну, и наконец четвертая — самая загадочная строчка. Она пострадала больше других и, может быть, именно поэтому мне казалось, что в ней-то и заключен самый большой смысл.

Тем более что первое слово не оставляло у меня сомнений — это явно было «встретиться». То есть Александр запланировал на следующий день встречу. «Если бы я только могла понять, с кем он хотел встретиться! — мысленно воскликнула я. — Может быть, именно этой встречи и не хотели допустить его враги, и именно из-за нее лишили его жизни?» Поэтому сочетание этих трех букв несколько часов не давало мне покоя. Я повторяла их на все лады, пытаясь подобрать то единственное слово, которое имел в виду мой муж.

Если бы кто-нибудь мог увидеть меня в этот час, он наверняка принял бы меня за сумасшедшую. Да и как еще можно назвать человека, бродящего по комнате из угла в угол и повторяющего, словно одержимый:

— Смерть, бессмертие, Роберт, конверт, мертвец, Вертер, эксперт, вертеп, Берта, Гертруда….

Каждое из этих слов содержало пресловутое сочетание букв. Но ни одно из них, пожалуй, за исключением «эксперта» даже отдаленно не подходило по смыслу.

И самым чудовищным было то, что по иронии судьбы чуть ли не половина этих слов так или иначе была связана со смертью.

Посудите сами: «Смерть. Мертвый. Черти». Не самое веселое сочетание, не правда ли? А выражение «Встретиться там с чертями», пришедшее мне в голову и уже не желавшее ее покидать, наполняло меня почти мистическим ужасом.

В конце концов, отчаявшись что-либо понять, я оставила эти бесплодные попытки и без сил свалилась на кровать.

«Милая девичья светелка, — было моей последней мыслью перед сном, — никогда еще ты не была свидетельницей таких страданий…»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Впервые в жизни я проснулась в своем поместье в отвратительном настроении. Ничто не радовало меня в это утро — ни приходившие с поклоном крестьяне, ни ломившийся под изысканными деревенскими яствами стол…

Нянюшка умудрилась выставить на него все мои любимые блюда и с отчаяньем наблюдала мое к ним равнодушие.

Я совершенно не хотела расстроить бедную старуху, но мне сегодня было не до еды.

Сразу же после завтрака я снова уединилась в своей комнате и попыталась на свежую голову разобраться с пресловутой запиской. Но опять без сколько-нибудь заметного результата.

Новости в деревне распространяются со скоростью ветра, и, узнав о моем приезде, к обеду ко мне в гости нагрянули соседи. Все это были весьма уважаемые мною милые люди, но я с трудом скрывала раздражение, и только долг гостеприимства не позволил указать им на дверь.

Разговор за столом, как и следовало ожидать, скоро перешел на тему смерти. И я отметила, что в последние месяцы ни о чем другом в моем присутствии не говорят.

В первую очередь потому, что я похоронила мужа. Но и события в Синицыно, как я скоро поняла, уже не являлись тайной для моих деревенских знакомых. Я ни словом не обмолвилась о своих приключениях в Синицыно и о той роли, в которой мне пришлось там выступать в течение суток, но призналась, что знаю некоторые подробности трагедии от знакомых полицейских. Такое объяснение, учитывая профессию моего мужа, ни у кого не вызвало недоверия.

— Какое несчастье, — перекрестившись, произнесла Азалия Ивановна, обрусевшая немка, вдова нашего ближайшего соседа, пережившая не только мужа, но и своих детей и, несмотря на, мягко говоря, преклонный возраст, еще полная сил и энергии.

Ей было без малого сто лет, но она сохранила все свои крупные с желтизной зубы, очень гордилась этим обстоятельством и при всяком удобном случае демонстрировала их в чересчур широкой улыбке.

Но сегодня она почти не улыбалась. С недавних пор смерть любого человека напоминала ей о собственном возрасте и заставляла побледнеть румянец на ее морщинистых щечках.

Она большую часть жизни прожила в России, но тем не менее сохранила небольшой акцент, а отдельные слова до сих пор употребляла в совершенно неожиданном смысле, вызывая улыбки на лицах собеседников. Впрочем, свой родной язык она забыла совершенно, и лишь делала вид, что понимает меня, когда я переходила на немецкий.

— Совершенно несмышленая история, — и на этот раз рассмешила она присутствующих, скорее всего, имея в виду слово «немыслимая». — Бедный мальчик. Кому он помешал?

Мальчиком она назвала Синицына. По той причине, что называла так всех мужчин моложе шестидесяти, и это уже давно никого не удивляло.

— Без женщины тут не обошлось, — глубокомысленно заметил другой мой сосед, старинный приятель моего батюшки, в молодости служивший в гусарах и до сих пор носивший пышные усы.

Он был тезкой знаменитого Дениса Давыдова и всю жизнь старался на того походить, знал многие его стихи, в том числе и не самые скромные. И, выпив рюмку-другую, цитировал их по памяти и забористо хохотал.

— Почему вы так думаете, Денис Владимирович? — спросила я только для того, чтобы поддержать разговор.

— Не стоило бы этого говорить о покойном, но по женской части этот молодой человек был не промах, — ответил он с явным одобрением и совершенно по-гусарски провел рукой по усам.

Это высказывание явилось для меня полной неожиданностью.

Уже второй человек за последние два дня подобным образом характеризовал Павла Семеновича. При том, что ничего подобного о нем до этого я никогда не слышала. «Что это — совпадение?» — подумала я.

— Вас послушать, Денис Владимирович, так все мужчины представляются павианами, — с иронической улыбкой произнесла четвертая участница нашего импровизированного застолья, Софья Игоревна — моя ровесница, довольно приятной внешности и неглупая, но с юности усвоившая дурную привычку обо всем говорить в ироническом смысле. Может быть, благодаря этому и оставшаяся старой девой.