Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег Страница 17

Тогда я к ее словам не прислушался, но позже мне приш— лось об этом пожалеть и довольно горько!

В Москву мы с Кинрю ехали на перекладных и даже развлекались вовсю. Я передавал ему всяческие светские сплетни и анекдоты, он рассказывал мне о своей самурайской жизни. К тому же я вдосталь наупражнялся в японском, который у меня немного хромал.

Кинрю всю дорогу пытался вовлечь меня в свою драгоценную вай ки, смысла которой я окончательно так и не понял. Зато от ее решетчатой доски у меня рябило в глазах. Эти квадратики мне уже снились во сне всю дорогу. К этому времени я уже сомневался, что лучше: видеть во сне масона-убийцу или расчерченную доску японца.

— Все дело в различии западной и восточной психологии, — заключил мой высокообразованный Кинрю, сложив, наконец, свою доску и убрав ее в саквояж. От чего я Господа Бога возблагодарил и перекрестился. Но спорить с самураем не стал, хотя и считал Россию державой скорее восточной, чем европейской.

— Как полагаешь, — спросил я японца, — найдем мы мошенника-заику?

— А куда он от вас, Яков Андреевич, денется? — потянулся Кинрю и, зевнув, сказал уверенно: — От нас-то еще никто не уходил.

Я задумался. Пожалуй, Юкио был в самом деле прав. Со всеми своими делами я обычно справлялся почти что без осложнений. Но это поручение казалось мне особенно ответственным, поскольку от него зависела судьба целой организации.

В Торжке на станции не было лошадей, отчего и вышла задержка.

— Черт знает что такое! — ругался я про себя, расположившись в кресле. — Время-то не ждет, — объяснил я Кинрю свое раздражение.

Он понимающие взглянул на меня своими проницательными глазами и ничего не сказал.

В комнату вошел камердинер:

— Желаете чего? — любезно осведомился он, покосившись на азиата с нескрываемым подозрением. Кинрю его взгляд проигнорировал, привык уже с тех пор, как со мною приехал в Россию.

— Смотрителя! — сказал я рассерженно. — И лошадей!

— Я передам, — смиренно ответил камердинер и вышел вон, плотно притворив за собою дверь.

Через несколько минут появилась смотрительша в коричневом платье из барежа, укутанная по пояс в пуховую шаль.

— Дмитрий Савельевич сейчас подойдет, — заверила она нас. — Может, пока чайку попьете? — залебезила она. — Сейчас и чемоданы принесут, — ее голубые глазки так и бегали. Очень мне это не понравилась, словно скрывала она что-то от нас, камень за пазухой прятала.

Я отказался:

— Не надо чая. Лучше передайте своему Дмитрию Савельевичу, чтобы поторопился!

— Как вашей душеньке угодно будет, — слащаво протянула она, попятилась к двери и выскользнула в коридор.

Чемоданы действительно вскорости принесли, но смотритель так и не появился. Я тысячу раз пожалел, что не отправился в путь в собственном экипаже.

— Что вы об этом думаете? — обратился ко мне Кинрю. — Это чисто русское дорожное приключение, ставшее притчей во языцах, или что-то еще? Неужели нам кто-то каверзу подстроил?

— Не знаю уж, что и думать, — пожал я плечами. Мне было ужасно душно в своем плотном шерстяном сюртуке, полы которого доходили мне до самых колен. — Скорее всего, Дмитрий Савельевич вымогает взятку. Шел бы уж поскорее, да и дело с концом! Я бы не пожадничал, лишь бы вырваться быстрее из проклятой этой дыры!

— Да уж, — согласился Кинрю, расположившись на обитом кожей диване. Он устроился поудобнее и запрокинул ноги на стол.

Дверь снова скрипнула, и Кинрю немедленно убрал ноги на место.

На пороге появился высокий розовощекий господин средних лет, приятной наружности в новеньком сюртуке, из под которо— го выглядывал красивый жилет. Круглое, лощеное лицо его расплылось в слащавой улыбке:

— Приносим свои глубочайшие извинения за вынужденную задержку!

«Так, значит, Дмитрий Савельевич все-таки изволили к нам пожаловать!» — удовлетворенно подумал я, встал со своего места и поспешил навстречу смотрителю.

— Какие возникли сложности? — спросил я его как можно спокойнее.

— Лошадей нет, — развел он руками. — Как только сдаточных приведут, я вас, господа, в первую очередь и отправлю, — пообещал Дмитрий Савельевич, не глядя в глаза.

Тогда я и понял, что дело плохо и взяткой здесь не откупишься. Пару минут спустя мы снова остались наедине с Кинрю.

— Что же вы ему денег не предложили? — обескураженно осведомился японец.

— Сдается мне, — сказал я задумчиво, — что дело здесь не в деньгах.

— А в чем же? — удивился японец.

Я помедлил, прежде чем ответить ему, взвешивая слова. От моих догадок у меня самого мороз по коже пробегал. Как же я это своему попутчику растолковать смогу?

Вспомнил я, что мне Иван про своего постояльца рассказывал, про глаза его черные, про черную одежду и жуковский табак. И недавний разговор с моей Мирой в памяти возник, про Катенькиного поклонника. Неужели-таки предатель меня и здесь настиг?! Недаром, оказывается, он к горничной-то ходить повадился. Теперь во мне окрепла уверенность, что я имею дело с человеком из своего же братства!

— По-моему, нам следует готовиться к обороне!

Раскосые глаза Кинрю округлились и превратились в две большущие плошки.

— Надвигается буря? — спросил он с интересом. Я заметил, как оживилось его лицо. Похоже, мой золотой дракон соскучился по хорошей драке!

Я кивнул головой в знак согласия.

— Только я что-то, Яков Андреевич, ход ваших мыслей не уловлю! — сказал японец.

— А это и не обязательно, — усмехнулся я. — Факт тот, что мы из охотников неожиданно превратились в дичь.

— Вы хотите сказать?..

— Вот именно!

В дверь постучали.

— Войдите, — позволил я.

В комнату вошел все тот же смотритель.

— Неужели лошади? — спросил я обрадованно.

— К сожалению, нет, — ответил Дмитрий Савельевич.

— Так в чем же дело? — осведомился я разочарованно.

— Господин Юкио Хацуми? — обратился он к остолбеневшему Кинрю.

— Да.

— Вам письмо передали с посыльным, — он протянул японцу конверт.

— Мне?!

— Совершенно верно, — сказал смотритель, и глазом не моргнув. — От госпожи Костровой, — добавил смотритель многозначительно.

— Как? Откуда? — Кинрю был вне себя, то ли от радости безмерной, то ли от удивления.

— Они здесь проездом, из Михайловского замка в Москву, по поручению баронессы Буксгевден, — объяснил Дмитрий Савельевич. — Это вам на словах велено передать.

Я упоминал уже о безответной любви Кинрю к той самой Вареньке, которую нам удалось спасти из рук ее мужа, грабителя и убийцы. Но она, увы, отдала предпочтение истинной вере, заточив себя на хлыстовский корабль. Потому реакция моего японца была мне вполне понятна.

— Да как же она узнала?! — воскликнул он.

— Так видела вас из окна кареты, вот и отважилась вам о себе напомнить, — улыбнулся Дмитрий Савельевич, раскланялся и вновь нас покинул.

Кинрю дрожащими руками распечатал письмо, его знаменитое самообладание ему все-таки изменило.

— Варенька, — прошептал он еле слышно.

— Что пишет? — заглянул я из-за плеча.

— Соскучилась, — улыбнулся Кинрю блаженно. — Увидеться хочет, — добавил японец, смутившись. — Пишет, что остановилась неподалеку, у какой-то сестры по вере.

— Можно, я ненадолго? — Мой золотой дракон взглянул мне в глаза.

Разве мог я ему в такой момент ответить отказом?!

Кинрю спрятал письмо в карман сюртука, надел свою шляпу и бросился вон из комнаты.

— Любовь, — развел я руками.

Все мои опасения ненадолго отступили на второй план, вспомнилась наша поездка в Оршу, поиски брошенных Наполеоном сокровищ. В общем, настроился я на романтический лад и вовсе забыл об осторожности.

Взяв со стола «Сенатские ведомости», я прилег на диван и погрузился в чтение.

— Можно вас потеснить немножечко? — оторвал меня от этого занимательного занятия голос смотрителя.

— В чем дело? — спросил я рассеянно.

— Еще один проезжающий, — сказал Дмитрий Савельевич. — И тоже лошадей ожидают, — В дверях, возле смотрителя, стоял невысокий человек в просторном бурнусе. Лицо его было скрыто за складками капюшона.

— Ну ладно, — ответил я. Да, впрочем, что еще бы я мог ответить?!

Дмитрий Савельевич улыбнулся своей привычной улыбочкой и оставил меня наедине с незнакомцем.

— Яков Андреевич? — обратился ко мне проезжий, кутаясь в плащ, будто в комнате было холодно.

Сердце мое сжалось в груди, словно предвидя скорые неприятности.

— С кем имею честь говорить? — осведомился я с присущим моему положению достоинством.

— Вам мое имя ни о чем не скажет, — приглушенным голосом ответил мне проезжающий.

В складках капюшона я разглядел рыжеватые бакенбарды и проникся уверенностью, что Варвара Николаевна Кострова не покидала пределов Михайловского замка, а письмо от нее было подложным. И в самом деле, я никогда не видел, как она пишет, и не мог знать ее почерка. То же самое относилось и к золотому дракону. К тому же, мне пришло в голову, что в ивановском рундуке я видел нечто похожее на накладные бакенбарды, причем волосы были всех мастей. А я-то еще подумал о театральном искусстве!