Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер Страница 19

– Да, про связь я знала. А как они у него оказались, вазы эти? Он что убил господина Колбинского и украл их?! – спросила Мари, широко распахивая тёмно-синие глаза.

– Пока не ясно. Скорее всего, убила Ольга, а господин Кожелюбов только помог ей с вывозом ценностей с дачи.

– Ольга не могла убить! Слышишь? Не могла! – воскликнула Мари, вставая. – Ты должна это доказать!

Глаза её превратились в синие озёра. Джоконда, лежавшая у ног Анхен, вскочила вслед за младшей сестрой-близнецом, не понимая, куда надобно бежать.

– Ты успокойся. Тихо, тихо. Что разошлась ты так, Мари? – спросила Анхен, тоже вставая. – Хорошо. Давай считать мы будем, что подруга твоя – кристальной души человек, и на подлость, такую, как душегубство, не способна никак. Согласна?

– Согласна, – сказала Мари и села обратно.

Синева из глаз сестры ушла бесследно. Радужная оболочка опять потемнела. Однако щёки её залил румянец.

– Ты бы на сладкое поменьше налегала, – посоветовала ей Анхен.

– А что?

– Аллергия на лице твоём так явно проступила.

– Это не из-за сладкого, – махнула рукой Мари и потянулась к заварному чайнику, чтобы подлить себе и сестре чай.

– А из-за чего же? – ухмыльнулась Анхен.

– Тоска моё сердце гложет, – ответила учительница, пригубив горячий напиток из чашки.

– Хватит загадками мучить меня! Коли начала говорить, говори! – возмутилась художница.

– Сегодня к учителю латыни приходил брат. Анхен, ты представить себе не можешь, какой красавец! – сказала Мари, закатывая глаза. – Высокий, статный, орлиный нос и такие глаза, в которых можно утонуть. А форма? Какая у него форма! Ни одной складочки. И сам весь такой подтянутый. А усы?

Румянец на щеках Мари вспыхнул ещё сильнее.

– Боже мой, когда всё это кончится, – сказала Анхен, тяжело вздохнув. – Неисправима ты, сестра моя.

Она встала, взяла на руки Джоконду и вышла из гостиной.

Очная ставка

Три ночи, проведённые в казённом доме, оставляют на челе даже очень симпатичной дамы очень не симпатичные следы. Ольгу Колбинскую привели на допрос растрёпанную, в помятом голубом платье. Синие глаза потухли, коса потеряла форму, лёгкий цветочный аромат превратился в тяжёлый дух. Однако походка не изменилась. Она шла, как человек, обвинённый в преступлениях, которых он не совершал – поступь уверенная, подбородок чуть выше, чем он должен быть. Нас бросают в казематы, но мы не сдаёмся!

– Здравствуйте, сударыня. Прошу Вас садиться, – Иван Филаретович был приветлив и любезен в то утро. Впрочем, как всегда.

Подозреваемую усадили за стол в допросной части их большого кабинета. Городовой встал у неё за спиной. Бывали случаи, знаете ли. Господин Громыкин сел напротив. Господин Самолётов устроился рядом с начальником. Анхен наблюдала за допросом из-за своего стола с блокнотом и карандашом наготове. Полосатые обои будут хорошим фоном для её зарисовок. Да и арочное окно, и балясник красного дерева, так ловко разделяющий помещение на две части, пришлись весьма кстати.

– Когда же Вы образумитесь и, наконец, начнёте говорить правду? – начал с нападок рыжебородый дознаватель. – Когда?

– Я всегда правду говорю, – с достоинством ответила госпожа Колбинская.

– Вы утверждали, что ничего не знаете про тёмно-красную бричку. Однако в ночь убийства Вы ехали в ней вместе с господином Кожелюбовым. Что Вы на это скажете?

– Вздор какой, – спокойно парировала подозреваемая, качая головой и пожимая плечами. – Ничего подобного не было. Ночью? В бричке? С мужчиной?

– Не смейте отпираться! – повысил голос господин Громыкин. – Уборщица в гимназии указала нам на Вашу связь с учителем Александром Кожелюбовым. А Вашу ссору с мужем из-за любовника смогут подтвердить человек двадцать. Свидетелей много. Смогут подтвердить. Да!

– Смогут, пущай подтверждают. Ссориться – не означает убивать. Верно? – нашлась ловкая задержанная.

Госпожа Ростоцкая поражалась её находчивости. Интересно, а сама Анхен смогла бы так складно парировать обвинителю?

– Приведите арестанта, – приказал дознаватель, вставая со своего места под грохот отодвигаемого стула.

Городовой ввёл господина Кожелюбова. Учитель выглядел гораздо хуже, чем госпожа Колбинская. Волосы взлохмачены. Взгляд его лихорадочно метался по комнате. Увидев Ольгу, он сник. Господина Кожелюбова усадили напротив госпожи Колбинской, но он умудрялся смотреть не на неё, а в сторону.

– Это протокол обыска в доме господина Кожелюбова. Вот, полюбуйтесь. Там мы нашли похищенные в Вашем доме вазы, – сказал господин Громыкин, предъявляя бумагу прямо Ольге под нос.

– И что? – упрямилась задержанная, сначала отодвинувшись, а после и вовсе отвернувшись от протокола.

– И то! Господин Кожелюбов утверждает, что именно Вы его попросили увезти вазы в ночь убийства, – торжествующе произнёс Фёдор Осипович, оглаживая рыжую бороду. – Так кто же из вас говорит правду?

– Ну, хорошо, увез он вазы, – согласилась вдова, косясь на учителя. Болтун!

– И кто из вас убил директора гимназии? Кто?

– Откуда Вы знаете, что его убили именно мы? – удивилась вдова.

– Вы сами это сказали, – обалдел от такой наглости дознаватель. – Сами!

– Я никого не убивала, – спокойно ответила Ольга.

Анхен встала из-за своего стола и подошла к арестованной.

– Может угодно будет Вам испить воды сейчас? – спросила она в пугающей людей поэтической форме.

Господин Громыкин собрал у переносицы огненно-рыжие брови, округлил карие глаза-пуговицы. Опять она лезет, когда её не просят.

– Спасибо, Анна Николаевна. Будьте так любезны, – ответила ей с благодарной улыбкой госпожа Колбинская.

Госпожа Ростоцкая вышла из кабинета и вернулась с кружкой воды. Передала её в руки вдовы, прикоснувшись к её изящным пальцам, жадно схватившим питие. Анхен дёрнулась от этого прикосновения, и пространство дрогнуло, воздух пошёл рябью, пока окружающие её люди и предметы не испарились вовсе.

Ольга постояла немного во дворе, посмотрела в след уезжающему мужу и вернулась в здание гимназии. Сашенька успел уже удалиться. Ну и правильно. К чему эти досужие разговоры кумушек из прислуги. После поговорим.

Она вернулась в приёмную. Собрала бумаги на своём столе в кожаную папку, вошла в кабинет директора, положила папку с бумагами на стол. После разберёт. Стол, обитый зелёным сукном, привела в порядок – поправила массивный письменный прибор, прикрыла латунную чернильницу, положила новые перья, выровняла нож для вскрытия писем и пресс-папье. Немного постояла, посмотрела в окно и уселась на стул посетителя. Руки положила на резные подлокотники.

– Боже! Что я наделала?! Что же мне теперь делать-то? – спросила она, глядя то на икону преподобного Сергия Радонежского в углу кабинета директора гимназии, то на портрет государя-императора в парадном мундире, взирающего со стены на поданных строго и величественно.

Никто из них ей не ответил.

Скрипнула открывающаяся дверь. Ольга вздрогнула и повернула голову на звук. В приоткрытую дверь просунулась голова Мари