Елена Хорватова - Заговор дилетантов Страница 20

— Извольте.

Я взяла лист бумаги и карандаш.

— Вот это — здание конторы, фасад его и главный вход смотрят на улицу, а задняя дверь — во внутренний двор. Тут, рядом, ворота, через них, наверное, въезжают груженые подводы. Вдоль ограды во внутреннем дворе ряд сараев или складов, я помню ряд каких-то больших двустворчатых дверей. Через двор проходит дорожка, усыпанная гравием, она ведет к флигелю, в котором лаборатория и приемная Крюднера. Флигель стоит примерно вот здесь, — я обвела карандашом и пометила крестиком прямоугольник, долженствующий изображать флигель на моем несовершенном чертеже. — Там такое неприятное амбре — керосина и каких-то химикалиев, можно по запаху выйти к дверям. В этом флигеле и нашли тело хозяина. А налево, в глубине двора, еще какие-то постройки из закопченного кирпича, скорее всего, цеха или мастерские, но их я видела мельком.

— Ну что ж, схемка вполне удовлетворительная, делает честь вашей наблюдательности. Я немедленно отправлюсь на Немецкую улицу и посмотрю, что там и как.

— Александр Матвеевич, но ведь уже вечер, пока вы доберетесь до Лефортова, станет совсем поздно.

— Ничего, для нашей экспедиции самое время, — хмыкнул Легонтов.

— Голубчик, но ведь это может быть для вас опасно! Мне вовсе не хотелось бы подвергать вашу жизнь риску. Вы уж простите меня, если я сказала вам что-нибудь резкое, вы мой характер знаете. Я просто за вас очень волнуюсь.

— Весьма польщен вашей заботой, мадам. — Легонтов отвесил мне шутовской поклон. — Но ведь и вы знаете мой характер. Я сейчас ощущаю себя кем-то вроде гончего пса на охоте, и уже рвусь с поводка, потому что почуял запах дичи. Если вы кинули мне команду «искать», не меняйте ее теперь на команду «место». На свете нет ничего опасного, если соблюдаешь правила конспирации. Всего вам доброго, господа. Спокойной ночи. Завтра утром я буду у вас с рассказом о своих изысканиях.

— Неужели к девяти утра вы уже сможете принести нам новости? — удивился Михаил. — Это невероятно!

Я с трудом удержалась, чтобы не отвесить моему благоверному незаметный, но при этом весьма ощутимый пинок. Но обстоятельства не располагали к педагогическим действиям — Легонтов человек приметливый.

— Если позволите, то к восьми тридцати, — невозмутимо ответил приметливый человек.

Я проводила Легонтова до двери и вернулась в гостиную.

— Что ни говори, а Александр Матвеевич очень хороший сыщик и большой энтузиаст своего дела, — заметила я мужу.

— О да, — вынужден был согласиться он. — Прежде ведь, если память мне не изменяет, специализировался на бракоразводных процессах и занимался преимущественно выслеживанием неверных мужей? Признаюсь, не хотел бы иметь его у себя на хвосте…

— Надеюсь, ты никогда не дашь мне повода отправить напутствованного командой «искать» Легонтова по твоему следу?

— О, представляю себе, с каким удовольствием он схватился бы за этакое дело! Землю бы носом рыл! Нет уж, подобной радости я ему не доставлю…

После всех, выпавших на мою долю волнений, мне хотелось настоящего отдыха, а самая лучшая форма подобного отдыха — чтение какой-нибудь леденящей кровь криминальной истории или, наоборот, душещипательного романа о любви.

Я быстро склонилась в пользу любовной трагедии, ибо криминала мне на сегодня уже хватило.

— Читаешь что-нибудь интересное? — полюбопытствовал муж, развернувший свою обыденную вечернюю газету.

— Угу, — невнятно ответила я, катая во рту мятную карамельку.

— И конечно же, этот шедевр посвящен несчастной любви?

— Конечно же, ей. Ибо в счастливой любви трудно найти что-либо интересное и занимательное, — рассеянно ответила я, погружаясь в чтение.

Шедевр под названием «Замок на черной скале» недавно подарила мне одна приятельница, сказав, что это — один из самых модных романов, сюжет у него потрясающий и вообще она давно ничего не читала с таким удовольствием.

Главной героиней была, как и следовало ожидать, молодая девушка поразительной красоты и неисчислимых достоинств, к тому же — круглая сирота. Сиротка питала пламенные чувства к некоему юноше, образ которого, впрочем, казался весьма расплывчатым. Ввел его автор исключительно для того, чтобы поначалу юный красавец служил объектом пылкой страсти со стороны означенной сироты, а в конце, когда все обстоятельства запутывались уже до последнего предела, появлялся с целью немедленно разрубить узлы хитросплетений, нагроможденных большой компанией коварных врагов.

Отношения влюбленных развивались в весьма романтической обстановке. Тут имелся и мрачный старинный замок, стоящий на гранитной скале у моря, и негодяй-дворецкий, продавшийся с потрохами злобным, грабительски настроенным опекунам, и угрюмые лесные дебри, и ночная гроза, озарявшая пейзаж вспышками молний, и блеск клинков, и вороные кони, бьющие землю копытом, и стаи зловещих черных птиц…

Когда в руки попадается первый из подобных романов, читаешь его из любопытства, втайне надеясь, что это может быть интересно. Обычно такое случается с человеком в юном, невинном возрасте, когда все еще ново, окрашено иллюзиями, и потом этот первый переводной роман долго помнится, почти как первая любовь.

Становясь старше, мудрее и искушеннее, мы продолжаем читать дамские романы, вероятно для того, чтобы проверить, все ли они такие же глупые…

К тому времени, когда количество прочитанных романов далеко перевалит за тридцать, невольно начинаешь выявлять какие-то закономерности и типические черты и можешь после первых десяти страниц с большой долей вероятности предсказать все, что случится на последующих двухста восьмидесяти.

Я, например, так хорошо изучила основные принципы-построения подобных литературных конструкций, что, наверное, и сама могла бы легко писать сентиментальные романы. Вот только одна загвоздка — в них обязательны красочные любовные сцены («ее губы, подобные полуоткрытым лепесткам розы, призывно трепетали в ожидании страстного поцелуя, а руки нежно блуждали по его плечам, ощущая под легкой тканью рубашки стальные бугры мышц»… ну и так далее… вплоть до самых сакраментальных тайн), а я от природы слишком смешлива, чтобы преуспеть в эротических описаниях.

Итак, читая модный роман, я дошла до трагической сцены, когда несчастная сирота оказалась запертой в башне мрачного замка и вынуждена была отрывать куски от своей одежды, чтобы кровью писать на них мольбы о помощи и бросать их вниз сквозь решетку узкого окна в смутной надежде, что они попадутся на глаза кому следует. Причем хитроумная девица еще и заворачивала в свои послания мелкие камни, чтобы порыв ветра не унес лоскуты с ее кровавыми каракулями в море (вот интересно, откуда она брала во внутренних помещениях замка мелкие камни, неужели выковыривала крупные из стены своего узилища и дробила их в щебень?).

И в тот самый момент, когда влюбленный юноша уже бродил вокруг замка, рискуя получить камнем с посланием бедной сиротки в лоб, а стало быть помощь девице была близка как никогда, меня отвлек крик мужа.

— Господи Боже мой! — кричал Михаил так, словно ему только что явилось божественное откровение. — Я все понял! Понял! Господи, это же очевидно!

Грубо перенесенная от подножия замка в материальный мир, я все же сочла нужным поинтересоваться, какое такое открытие удалось ему совершить при чтении вечерней газеты.

— Неужели репортеры криминальной хроники пронюхали и написали об убийстве господина Крюднера нечто, подтолкнувшее тебя к разгадке?

— При чем тут репортеры? Леля, я догадался, в чем суть этого преступления. Это были два разных человека, понимаешь, два! Стало быть, если Крюднеров — два, то один из них — не Крюднер!

Муж вскочил, отшвырнул газету и принялся бегать из угла в угол. Честно признаться, я терпеть не могу, когда кто-нибудь мельтешит у меня перед глазами, но сильное волнение, в которое впал Михаил, делало его поведение извинительным — он явно был не в силах себя контролировать.

Бог с ним, пусть бегает, если это занятие способно вызвать у него озарение! Однако, нужно сказать ему нечто отрезвляющее, чтобы привести Мишины мысли в гармонию и помочь ему придать своим эмоциям словесную форму.

— Если ты будешь так себя вести, я укреплюсь в мысли, что тебя одолело буйное помешательство. Не мог бы ты, дорогой, взять себя, наконец, в руки и членораздельно объяснить, что ты имеешь в виду.

Михаил остановился, взглянул на меня, словно бы не узнавая, подошел к столику с напитками, налил себе стакан воды, потом подумал и предпочел рюмку коньяка, а неиспользованную воду принес мне.

Я с интересом наблюдала за его манипуляциями, ожидая, что же будет дальше.

— Леля, фотография мертвого Крюднера, которую предъявил нам полицейский агент, показалась мне странной. Я весь вечер думал, в чем тут дело, и наконец догадался. На снимке Крюднер был небрит! До такой степени небрит, что это бросалось в глаза… (Господи, Михаил и вправду бредит! Неужели он полагал, что жертва преступления перед смертью обязана побриться? Требования к внешней благопристойности нельзя доводить до абсурда!)