Сергей Зверев - Господа офицеры Страница 21

Генерал Юденич немедленно связался с министерством Двора по телеграфному закрытому спецканалу, вызвал к аппарату лично графа Фредерикса. Произошел обмен спецтелеграммами. Фредерикс подтвердил информацию Голицына, подтвердил и особые полномочия поручика в этой непростой ситуации.

— Ты, Петр Николаевич, лучше подумай, вспомни все как следует и ответь мне на такой вопрос: как полагаешь, охотились именно на великого князя? Или разбойникам было все равно, на кого нападать, лишь бы на русского офицера? — спокойно и доброжелательно спросил Сергей. — Это, понимаешь ли, очень важно.

Бестемьянов опустил голову. Гусарский поручик не кричал на него, не распекал за ротозейство и не упрекал за безрассудство, не ставил ему в вину потакание капризу Николеньки. Тон Голицына был ровным и, пожалуй, сочувствующим. От этого Бестемьянову становилось особенно горько и стыдно. Какими только заборными ругательствами он себя мысленно не честил…

— Я так разумею, господин поручик, что все равно им было, нехристям, на кого нападать, — сказал после некоторого раздумья Бестемьянов. — Моя вина, недоглядел: Николенька ведь пьян был изрядно, аж шатался. А я уже почти старик. Да еще портмоне я великому князю на людях передал, пенек старый. Не подумал, что долго ли до греха… Ан грех-то тут как тут! Решили басурмане: ага, вот легкая добыча! Ну и… Правильно решили!..

Он опустил голову еще ниже, лицо его покраснело.

— Не убивайся ты так, Петр Николаевич, — сочувственно сказал поручик. — Я тоже полагаю, что все равно похитителям было, кого красть. В этом наша надежда. Кто, говоришь, он по документам был? Прапорщик запаса, недавний студент? Я, Петр Николаевич, вот что узнал: черкесы в Сарыкомыше не в первый раз шалят. Похищают по ночам одиноких загулявших офицеров, унтерами и солдатиками тоже не брезгают. Но никого не убивают, а продают туркам. Промысел такой поганый у горцев, ишачий хвост им в глотку. Становятся похищенные турецкими военнопленными. Раз так, то найдем мы нашего Николку в каком-нибудь из турецких лагерей. Найдем и спасем. Лишь бы до той поры турки не догадались, кто он такой есть на самом деле, ты вот о чем Божьей матери молись.

Пожилой отставной унтер пришелся по душе Сергею. В конце концов, он не был виноват ни в чем. Слепая преданность своему высокородному воспитаннику — это не вина, это беда.

Кроме того, в Бестемьянове угадывался старый солдат, прошедший огонь и воду и не растерявший кое-каких боевых навыков.

…Генерал Юденич поделился с поручиком результатами воздушной разведки, даже показал ему фотографии, сделанные наблюдателем с борта «Фармана». Поручик, в отличие от своих начальников, сразу же уверился в том, что загадочный квадрат, обнесенный столбами с колючей проволокой, представляет собой именно лагерь военнопленных и ни что иное. Полугодом ранее в Мазовии и Восточной Пруссии Голицын не раз слышал от уцелевших после августовской катастрофы офицеров армий Самсонова и Рененкампфа о том, что немцы применяли подлый прием «живого щита». Теперь вот, значит, поделились германцы передовым опытом с союзными турками. Что ж, этого следовало ожидать!

И сейчас у Сергея Голицына мелькнула мысль: а ведь это, почти наверняка, самый близкий к Сарыкомышу лагерь, где содержатся под стражей пленные русские офицеры. Тогда велика вероятность, что великий князь Николай под личиной прапорщика доставлен именно туда! Чтобы сделать подобное умозаключение из всего, что было известно Сергею, большого ума не требовалось. Вывод лежал на поверхности.

Но в таком случае появлялась возможность совместить два важнейших дела: диверсионную акцию против «Большой Берты» и освобождение великого князя из плена.

Поручик не терял времени даром, он выполнил приказ командующего Кавказской армией и отшлифовал свой замысел, о котором в общих чертах докладывал Юденичу и Огановскому в первый день, когда прибыл в Эрджиш. Теперь к этому замыслу добавлялась еще одна существенная деталь, еще одно направление.

Голицын принадлежал к офицерам, которые по каждому случаю имеют свое мнение и способны составить собственный план действий. Замысел поручика, касавшийся супергаубицы, был остроумен и предполагал действия весьма энергичные. Были в нем и риск, и странность, и необычность — оттого людям недалеким и излишне осторожным план, придуманный Голицыным, мог показаться сомнительным и едва ли осуществимым.

Да, многое будет зависеть от везения. Но… Не то чтобы гусарский поручик Сергей Голицын считал себя избранником судьбы, однако в свою удачу он верил крепко.

Поручик был готов приступить к реализации своего замысла. Дело оставалось за малым: необходима была санкция начальства, генералов Юденича и Огановского.

17

Молодость всегда возьмет свое. Великий князь Николай, столь неожиданно угодивший в турецкий плен под личиной прапорщика, был уверен, что не сумеет заснуть. Но когда с наступлением темноты он прилег на деревянный топчан в бараке, усталость и нервные потрясения последних суток сказались очень быстро. Сначала Николенька просто лежал, закрыв глаза, а перед его мысленным взором проходили чередой недавние печальные события, приведшие его в это гиблое место. Стыд продолжал безжалостно грызть юношу, осознание того, что он натворил, становилось все яснее и определеннее. И ведь даже не расскажешь всей правды товарищам по несчастью — Николай понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Надеяться на то, что он сможет выкарабкаться из поганого положения с наименьшими потерями, можно было лишь при условии сохранения его инкогнито.

«Верно говорил мой учитель греческого, — печально думал Николай, — что трудно попасть в историю, а вот влипнуть в нее проще простого. Я и влип…»

Затем направление его мыслей сменилось: теперь они крутились вокруг планов побега. Каждый последующий план был еще нелепее и фантастичней предыдущего, и сам Николай прекрасно осознавал это печальное обстоятельство. Даже если совершится чудо и он выберется за колючую проволоку лагеря, что потом? Один, без пищи и оружия, без теплой одежды, без знания языка, в незнакомой чужой стране… Далеко же он уйдет! И не то страшно, что он неминуемо погибнет, но нестерпимо обидно будет погибнуть настолько по-дурацки!

Но тут перед Николенькой вдруг развернулась панорама садов и парков Царского Села. Вот его любимая аллея столетних лип, ведущая к небольшому тихому пруду с белыми кувшинками. Вот он идет по этой аллее под руку с прекрасной Верой. Вера весело смеется, ветерок играет ее волосами… Великий князь Николай, славный и наивный юноша, погрузился в глубокий сон.

Проснулся он оттого, что кто-то осторожно потряс его за плечо. Николай открыл глаза, резко вскинулся, не сразу сообразив, где он находится. Кто его разбудил? В окошко барака светила полная луна цвета надраенной меди; юноша всмотрелся в склонившееся над ним лицо.

Николенька с первого взгляда узнал этого человека. Еще бы! Ведь во многом именно для того, чтобы вызволить старшего брата Веры Холодной, штабс-капитана Андрея Левченко, великий князь и совершил свой безрассудный поступок — удрал на русско-турецкий фронт. Еще днем юноша признал в одном из обступивших его офицеров Андрея Левченко, но не стал показывать этого. Во-первых, было очень стыдно. Появился, понимаешь ли, спаситель и освободитель… А во-вторых, из тех же соображений безопасности: слишком много свидетелей было вокруг. Может быть, позже…

Но штабс-капитан опередил его, проявил инициативу сам.

Левченко приложил палец к губам: тише, мол. Затем выразительно кивнул в сторону двери: нужно поговорить. Медленно, как завороженный, великий князь встал с топчана и последовал за Левченко к выходу из барака.

Они оказались под усыпанным громадными южными звездами ночным небом Восточной Анатолии. Темный небесный бархат наискось пересекала мерцающая полоса Млечного Пути. Лунный свет был таким ярким, что хоть газету читай. Стояла полная тишина, лишь озеро Ван тихо плескало о берег мелкими волнами, да из покинутого ими барака доносился чей-то могучий храп.

Левченко посмотрел прямо в глаза юноше и тихо, укоризненно произнес:

— И как это вас, ваше сиятельство, угораздило?

Великий князь вздрогнул, точно его шилом в известное место кольнули. Вот тебе и инкогнито! Почему-то ему не пришло в голову, что если он узнал в штабс-капитане брата Веры Холодной, то и Андрей Левченко вполне может узнать его.

— Я… Э-э… Это какая-то ошибка, — пролепетал Николенька в полной прострации. Он совершенно не был готов к тому, что его опознают так быстро, ведь суток не прошло с того момента, как он попал в лагерь.

— Да оставьте, ваше сиятельство! — Левченко усмехнулся, указав на след от ожога на тыльной стороне правой кисти юноши. — Я вас хотя бы по этому следу узнал. Мы с вами встречались дважды. Около года тому назад вы заходили к Вере на Александровский проспект, помните? Такой букет роскошный принесли… Держали вы букет в правой руке, я еще тогда на этот шрам внимание обратил.