Андрей Ильин - Слово дворянина Страница 23

— Кому продали?

— Частью иностранцу одному — Хаммеру. Частью в скупку снесли.

В скупку?.. Какие ныне скупки, коли они все до одной советской властью закрыты? А не врет ли он часом?

— Адреса скупок назвать можешь?

— Отчего не назвать — могу, — пожал плечами Сашка-матрос. — Про них все знают — на Хитровке две, на Пятницкой еще, на Трубной да в Китайгороде.

Там золото с бриллиантами, украшения и меха берут. И картины тоже! Хошь днем, хошь ночью...

Выходит, в Москве действует целая сеть скупок, через которую широким потоком идет неучтенное и ворованное золото, и никто о том не знает?! Вот и след сыскался, да еще какой!.. Да не один, а сразу несколько!

Мишель почувствовал, как все существо его охватывает азарт сродни охотничьему. А ну как прямо теперь, пока молва о разгроме анархистов по городу не разошлась, по адресам тем нагрянуть, да всех, кто там есть, с поличным взять?! Иностранца — Хаммера того — вряд ли теперь сыскать, а вот скупки накрыть надобно бы!

Мишель быстро глянул на Валериана Христофоровича — тот удивленно воззрился на него. Мишель кивком пригласил его в сторонку пошептаться.

— А что, Валериан Христофорович, не желаете ночную прогулку совершить?

— Куда это? — насторожился старый сыщик.

— А туда, куда сии молодцы ценности ворованные снесли.

— В скупку-с?! — ахнул Валериан Христофорович.

— Точно так, — кивнул Мишель. — Ежели не теперь, то после, как все узнают про анархистов, будет поздно! Или теперь или уж никогда!

— Да-да, — согласно закивал Валериан Христофорович. — Как они узнают, что анархистов арестовали, гак сразу торговлю свою бросят да по хитрованским щелям попрячутся. Теперь бы их в самый раз брать! Да только не мало ли нас для сей авантюры-с?

Сил верно у них было немного — сам Мишель, преклонных лет отставной полицейский да, может быть, еще Паша-кочегар, который, впрочем, один десятка стоит. Можно еще в подмогу пару солдат поклянчить, только навряд ли теперь, после боя, их дадут.

— Не знаю, не знаю, милостивый государь, — чесал в затылке Валериан Христофорович. — Втроем облавы не учинить-с!

— А мы не числом, мы умением! — бодро заявил Мишель. — Да и что толку в числе, коли в саму-то скупку нам с вами на пару идти — более никого с собой не возьмешь. Ежели боле — то они насторожатся да ничего не станут у нас брать.

— Так вы не с пустыми руками идти желаете? — оживился старый сыщик. — Дабы их с поличным взять, как они краденую вещь у нас купят? А коли купят — так уж им не отпереться!..

— Точно так! — кивнул Мишель. — Мы войдем да вещицу им предложим, а как они ее купят, всех, кто там есть, арестуем. А Паша, тот под дверью караулить станет, на случай, ежели кто побежать удумает.

— Ай молодца, господин-товарищ Фирфанцев! — восторженно воскликнул Валериан Христофорович. — Прямо Кутузов Михаил Илларионович, хоть и при двух очах! Вам бы сыском российским командовать!..

На том, хоть и была опаска упустить злодеев, и порешили.

Валериан Христофорович пошел к арестованным анархистам.

Сказал, хмуря брови:

— Коли вы раскаялись в содеянном и желаете искупить свою вину пред советской властью, то надобно, чтобы вы с нами теперь пошли!

— Куда пошли? — напрягся Сашка-матрос.

— В скупки! Коли укажете на них, может, и спишет вам новая власть ваши прегрешения. — Да, на дверь косясь, добавил для острастки:

— Ну что?.. Отпускать мне конвой или погодить малость?

Сашка-матрос метнулся испуганным взглядом в сторону полуоткрытой двери.

— Коли так надо — так ладно, — кивнул он.

А молчаливого Макара, того и вовсе никто ни о чем не спрашивал, он завсегда и во всем был согласный с Сашкой-матросом.

— Значит, едем?

— Ага...

Валериан Христофорович вновь высунул голову в пустой коридор и, никого пред собой не увидев, громко крикнул:

— Спасибо, товарищи солдаты!.. Можете быть свободны!.. Ликвидация покуда откладывается!..

Глава XXVII

— И что же вы, любезнейший, хотите знать? — спросил Михаил Львович.

— Все! — честно признался Мишель-Герхард фон Штольц. — Все об алмазах! По крайней мере, о древних.

— Ну... это тема очень обширна. И я бы сказал — вечна. Как и сами алмазы. Кстати, древние индусы считали, что в далекой стране на берегу моря стоит огромная алмазная гора, упирающаяся вершиной в облака. И что один раз в тысячу лет на вершину горы прилетает серебристая птица, которая точит о камень свой клюв. Так вот, по их уверениям, когда птица источит клювом всю гору до основания — пройдет первое мгновение вечности...

— А побыстрее нельзя? — спросил Мишель-Герхард фон Штольц. — К сожалению, я не располагаю стольким временем...

Михаил Львович поморщился.

— Служенье муз, сударь, не терпит суеты! Но коли вы так спешите, скажу вам, что алмаз считался царем самоцветов и камнем царей и ценился выше всех иных сокровищ. Более всего в древности ценились алмазы с шестью или восемью вершинами и острыми краями, белые, как градины, цвета серебристых облаков и луны. Наши предки приписывали сему камню фантастические свойства — он почитался как камень храбрости и твердости характера, с его помощью врачевали склероз, апоплексию, бесплодие, хандру... Считалось, что алмаз защищает своего хозяина от молний, ядов, привидений и других несчастий, отводя в сторону стрелы и клинки! Коли говорить об индусах, то классифицировали алмазы по четырем кастам: алмаз Брахман дает власть, друзей, богатство и удачу; Кшатрий — отдаляет приближение старости; Вайшья приносит успех, а Шудра — всевозможное счастье. Но при этом важно, чтобы алмаз был получен в подарок, а не куплен его владельцем, потому что при продаже оскорбленный дух камня будто бы покидал его, отчего алмаз утрачивал свои магические свойства!

Все это было здорово, но слишком общо.

— А что бы вы могли сказать на это? — спросил Мишель-Герхард фон Штольц, вытаскивая фотографии того самого, злосчастного, снятого в трех проекциях, с укрупнением отдельных частей изделия номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать...

— Так-так, весьма любопытно! — оживился Михаил Львович, вороша принесенные фото. — Судя по форме, содержания я, увы, оценить не могу, из-за отсутствия самого предмета, это украшение относится к четырнадцатому-пятнадцатому веку и происходит из Индии... Более того, оно имеет некое культовое значение — вот, видите этот знак? Судя по нему, это украшение, помимо всего прочего, выполняло роль некоего талисмана, отводящего от владельца несчастья.

А что это за вмятина, позвольте узнать?

— Это — след от пули, — ответил Мишель-Герхард фон Штольц. — Должен признать, что по меньшей мере от одного владельца это украшение точно отвело очень серьезные неприятности.

— Да?! — чему-то обрадовался старый академик. — Надо же, сколь удивительным образом оправдалось древнее поверье!

— К сожалению, иных владельцев он не защитил! — остудил его восторги Мишель-Герхард фон Штольц.

Имея в виду покойного ювелира, которого ограбил и убил упомянутый в рапорте Фирфанцева Федька Сыч, да и самого Федьку тоже, который вряд ли кончил хорошо.

— Ну что ж, возможно, их интерес к камню был корыстен, — задумчиво ответил Михаил Львович.

— Вы что... вы не шутите? Вы это серьезно? — удивился Мишель-Герхард фон Штольц, который тоже причислял себя к потерпевшим от этого колье, причем на совершенно бескорыстной основе. — Это ж все суеверия!

— Как знать, — пожал плечами старый академик. — Шлиман поверил в Трою — да нашел ее. Не все, что знали древние, доступно современному нашему пониманию. Поверьте мне — в древней истории есть множество загадок, на которые мы доселе не можем найти ответы.

Мишель-Герхард фон Штольц хмыкнул. Коли академик считает так — пусть так и считает!

— Вы, коли вас не затруднит, оставьте мне эти фотографии, — попросил Михаил Львович. — А я покопаюсь на досуге, может быть, и найду что-нибудь интересное...

Да, взглянув на фото, добавил:

— Весьма, весьма любопытная вещица!..

Поди, еще и найдет, подумал про себя Мишель. Все ж таки мировая величина... И -точно!..

Глава XXVIII

Никакой вывески не было... Был захламленный, с выбитыми окнами и никогда не горевшими фонарями переулок, по которому шастали темного вида личности. Сюда и ране-то никто, кому жизнь была дорога, ночами не забредал, а ныне и подавно. Но только нужда не тетка, нужда хошь куда погонит — хошь к самому черту в пасть!..

Теперь по переулку шли трое. Первым, подметая широкими клешами мостовую — матрос, подле него ступал дородного вида мужчина с тростью, а уж за ними, чуть поодаль, брел невзрачный господин в ношеном сюртуке, подняв воротник да сунув руки глубоко в карманы.

Пусто в переулке — ни единой-то живой души. Тишина гробовая.

Цок-цок-цок!.. -стучат о булыжник подковки, что на башмаках матроса набиты — эхо звонко отражается от стен. На душе тревожно, чудится, будто из черных провалов подворотен глядят на них чьи-то недобрые глаза.