Андрей Баранов - Павел и Авель Страница 24

При этих словах мадемуазель Лесистратова бросила на графа Г. особенно томный взгляд. Он сделал вид, что решительно ничего не заметил, но тему решил поддержать.

– Почему же тут повсюду окна прикрыты шторами? Жители боятся соседей или же любят уединение? – полюбопытствовал граф.

– О, это называется «гезеллинг», это старая грустная легенда, – пояснила ему эрудированная сыщица.

– Поведайте нам ее! – немедленно попросили граф с Морозявкиным наперебой.

– Ах, извольте. Еще в начале нынешнего столетия испанский герцог Альба, этот тиран, запретил бедным голландцам вешать на окна шторы, дабы испанцы могли видеть все, что замышляется внутри помещений. Но к счастью эти времена прошли, и теперь сей термин означает уют и покой… Ну и конечно заботу о своем окне, тем паче что на каждом этаже их немного. Ву компрене?

– О, мерси, мадам! – спутники агентессы были вполне удовлетворены.

Так за разговорами они плутая по городу зигзагами наконец вышли к Западной Церкви. Ее высокие окна радовали глаз. Граф, не медля ни минуты, перекрестился трижды, истово и размашисто, нимало не заботясь о том, как крестятся жители страны, в которой довелось пребывать, слева направо или же справа налево, двумя перстами или тремя. В храме тем временем шло богослужение, в чем они и убедились зайдя внутрь. Не особенно разбираясь в местных церковных песнопениях, приятели встали несколько поотдаль от остальных прихожан, созерцая внутреннее убранство молельного дома.

– Ах как чудесно и возвышенно звучит орган! – вы чувствуете, граф? – воскликнула Лесистратова.

– О, органная музыка – это моя любовь, и я готов слушать ее вечно, однако пристало ли православной девице столь долго пребывать здесь, в протестантской обители? – вопросил граф Г., которому все это признаться уже начало надоедать.

– Ну что вы, граф, сюда ходит только самая избранная публика с Больших каналов, это вполне респектабельное общество! Орган бесподобен, и какой огромный… А как поют церковные колокола… Длинный Ян, на местном наречии Lange Jan – это самая высокая колокольня в городе. А на ее вершине – императорская корона!

– Зато внутри чистенько, но бедненько! – встрял в богословскую беседу Морозявкин.

– Так принято, в интерьере ничего лишнего… а снаружи – готика. Но пойдемте, господа, нам же надо спрятаться!

С этими словами Лесистратова увлекла своих удивленных спутников за колонны. Там они схоронились за каким-то пилястром, и сидели тихо как мыши до самого закрытия богоугодного заведения. Луна светила сквозь стрельчатые окна, ее неверный свет метался по всему пространству церковного помещения. Дождавшись вечернего часа, Лиза выскользнула из укрытия, и начала с тщанием обыскивать и обнюхивать все пространство.

– А что же нам понадобилось в сих чертогах? – графу давно уже надоело выполнять работу Тайной экспедиции, тем более что это пока что не приносило никаких плодов.

– То же что и обычно, граф Михайло – но на этот раз мы ищем могилу Рембрандта! – ответствовала Лиза кратко, не обращая внимания на Морозявкина, присвистнувшего от удивления.

– Бог мой! Так вот почему вы ей интересовались, сударыня! Но что нам в той могиле, и стоит ли молодой девушке транжирить лучший цвет своей жизни, копаясь в смрадных склепах? – вопросил граф, удержавшись от того чтобы не присвистнуть по примеру приятеля, чего ему сказать по правде весьма хотелось.

– У меня была весточка… зело любопытная… что какие-то шутники оставили нашу тетрадку там…

– Шутники? Видимо и взаправду… Кто и что тут будет искать? Нет, нет, все это чушь и бред, игра больного воображения. И причем здесь бедняга Рембрандт, мы даже не знаем в каком углу упокоились его кости. Да и здесь ли они вообще? – граф был решительно недоволен таким странным времяпрепровождением. Он предпочел бы провести вечер и ночь гораздо веселее.

– Но если мы не найдем могилу сейчас, ее уже не найдут никогда! Говорят, его отравили свинцом, что был в красках, кстати тут же захоронена и последняя любовь маэстро – Хендрикье Стоффелс и их сын, – отвечала ему начитанная Лесистратова, и тут она была пожалуй даже чересчур права – склеп великого живописца окончательно потеряли и не смогли обнаружить даже много веков спустя.

– А я думал, что он был добропорядочным христианином, и похоронен вместе с женой… – пробормотал граф Михайло.

– Ах, нет, его супруга погребена в Старой церкви, Oude Kerk, а сам он умер в нищете…

Тем временем отколовшийся от группы Морозявкин рыскал туда-сюда, никем не останавливаемый, и вдруг под сводами Вестеркерка раздался его сдавленный стон.

– Нашел, нашел! – вскрикивал он, приплясывая в неверном свете луны как одержимой пляской святого Витта.

– Что ты там нашел? Какую-нибудь гадость? – пожал плечами граф Г.

– Где, где? Дай сюда! – Лесистратова быстро прошмыгнула к находчивому Вольдемару и отобрала у него небольшой сверток.

Но к величайшему огорчению гробокопателей спрятанная над одним из склепов посылка содержала вовсе не искомую тетрадь предсказаний, и не серебряные гульдены, на что в тайне надеялся Морозявкин. Там была лишь записка, с надписью на голландском наречии – «Трактир «У обезьянок», завтра, полдень». Подпись также была краткой – «Ваши друзья».

– Наверняка это очередная ловушка! – мрачно заметил граф, как только не слишком святая троица выбралась из церковных стен. – Не думаю, что есть смысл навещать это злачное место.

– А я наоборот уверен, что туда следует зайти! – возразил друг Вольдемар. – Хоть повеселимся…

– Да, пожалуй! – поддержала его и Лиза. – Сейчас – на ночлег, а завтра – в таверну! Это наш долг.

Знаменитая таверна «In ‘T Aepjen» – «У обезьянок» – была достопримечательностью столицы Нидерландов уже в те далекие годы. Она располагалась рядом с кварталом Красных фонарей, и Морозявкин проходя мимо только облизнулся на силуэты полуобнаженных красоток в его окнах, но сделать ничего не успел, так как крепкая рука графа втащила его внутрь. Внутри их поджидало огромное количество всевозможной выпивки в пузатых бочонках, включавших разумеется и знаменитое голландское пиво, разливаемое старым бородатым трактирщиком, похожим на пирата, вопреки белоснежной рубашке голландского полотна.

Собственно говоря, он и был пиратом, и даже хвастался, напившись можжевеловой водки, что нападал в свое время на испанскую флотилию и отобрал у алчных испанцев награбленные ими в землях американских индейцев бесценные сокровища. Впрочем в это мало кто верил, так как описанное событие, реальное нападение капитана Пита Хейна на испанский Серебряный флот произошло в 1628 году, и никакой пират не смог бы дожить до столь почтенного возраста.

Старинная мебель, древние интерьеры коричневых оттенков, атмосфера заведения, находящегося в здании постройки XV века, располагала к дегустации местных напитков. Пробуя то пшеничное, то темное и тягучее пиво, Морозявкин постепенно впал в то состояние, когда цель визита в питейное заведение полностью определяется погоней за количеством выпивки. Он так и не услышал ту поучительную историю, которую Лесистратова вполголоса пересказывала графу и где фигурировали многочисленные обезъянки. Название таверны пошло от тех обезьян и прочих экзотических животных, которыми подвыпившие матросы пытались расплатиться за выпивку, не имея других средств. Колониальная экзотика шла на-ура, гравюры с изображением веселых зверьков украшали стены таверны, а удивлению Морозявкина, который увидел у себя на плече лохматую черную лапу, не было предела.

– Чур меня, чур! Черти! – завопил он пронзительным голосом, порываясь встать со стула и спрятаться за стойкой. К счастью граф быстро поймал его и в двух словах объяснил положение дел.

– Обезъян, значит? А я думал, черт хвостатый… и как ведь похожа, нехристь окаянная! – возмущался Вольдемар, отпаиваясь шипучим бельгийским пивом. На всякий случай он перепрятал кошель поглубже и мелко крестился свободной левой рукой.

– Да все пустяки, – успокаивали его граф Г. и Лесистратова. – Однако где же эти наши «друзья»? Уж полночь близится, а сих друзей все нет!

В это время в трактир вошла странная парочка. Больше всего она напоминала аббата, похожего на шута, и шута, солидного как аббат. Длинные одежды немолодого святого отца выглядели не слишком уместными в столь веселом месте, зато ухмылки пестро одетого шута, еще крепкого человека средних лет, пытавшегося нести свое тело с показным достоинством, невольно напоминали о тех животных, в честь которых был назван трактир. Обведя глазами зал, аббат безошибочно выделил из толпы гуляк нашу троицу, и подойдя к ним, уселся на стул, подобрав полы рясы.

– А вот и мы! Вы ведь те самые путешественники из России? – обратился священник к графу на немецком, старательно избегая голландских слов. При этом он снял свой головной убор, что позволяло всем присутствующим убедиться в его лысости. Голова аббата сияла, как бильярдный шар, Лизе показалось даже, что в ней отражалось пламя свечей.