Валерио Манфреди - Башня одиночества Страница 25

Падре Хоган разлил по чашечкам дымящийся кофе и протянул одну из них падре Бони. Священник прикрыл глаза, потягивая горячую жидкость, потом отставил чашку и снова заговорил:

— Дети Тувалкаина процветали в своих бескрайних владениях, но больше не строили ни городов, кроме того, что возвели на горе, ни других зданий из камня, кроме Башни Одиночества. Оттуда исходила сила, сломившая оборону Ангела-Стража в ночь Скорпиона…

Текст в этом месте очень темен, Хоган… Можно понять только, что речь идет об астральном совпадении в сочетании с искусственным устройством, сотворенным ими, — эту комбинацию сил они вроде бы сумели преобразовать во взрыв несказанной мощности. Результатом явилась катастрофа: базальтовая стена треснула и пламя с резким свистом вырвалось из ущелья, разрушая земли Дельфуда. Вихрь поднял гигантское облако пыли и песка, и внутренняя часть страны постепенно начала высыхать. Течение рек замедлилось, огромные озера стали испаряться — год за годом сокращалась их площадь. Берега покрылись широкими полосами соли, усеянные тысячами скелетов, и кости белели под немилосердным солнцем.

Но катастрофа не усмирила детей Тувалкаина. Они не сдались — построили каналы и дамбы, чтобы распределять по земле воду, и цистерны, чтобы собирать туда редкие дожди. Они выращивали растения, наиболее устойчивые к засухе, и питались ими, приручали животных, способных выдерживать голод и жажду; впрочем, все это лишь продлило их агонию.

Хранители науки укрылись под землей, и прежде чем исчезнуть навсегда, объединили свои знания, и сила их умов ушла в глубины неба и исчезла в безднах небесного свода.

На земле осталась только Башня Одиночества, высящаяся в глубине бесконечной пустыни… Сад Бессмертия тоже был разрушен. Базальтовая стена развалилась, и пески поглотили ее. Говорят, остался лишь один источник чистой воды, столь прозрачный и прекрасный, что даже лески не смогли его победить, но видевший его не нашел пути назад, и пытавшийся до него добраться больше не вернулся. Поскольку охранять стало нечего, Ангел-Страж вложил свой меч в ножны и уснул. — Священник замолчал, слушая, как колокол в соборе Святого Петра медленно отбивает часы. Потом продолжил свой рассказ: — Мучимые лишениями и невыносимой жарой, уцелевшие мигрировали в поисках земли, где могли бы начать новую жизнь. Они несли с собой «Того, кто не должен умереть», чтобы не забыть о своем происхождении и не утратить Знания.

Но не все решились покинуть родные края. Оставшиеся обосновались вокруг башни — единственного напоминания о прошлом величии, однако Бог наказал их, забрав лицо и человеческий облик. Они стали «Народом без лица».

Мигранты же долгие месяцы шли под палящим солнцем, унося в душе воспоминание о своих бесконечных лугах, о величественном токе утраченных рек, о полете птиц и беге стад, о высохших ныне озерах, чистые воды которых когда-то отражали пробегающие по небу облака… Сначала они ели животных, павших от голода и жажды, и пили их кровь, потом питались теми из племени, кто, угасая от слабости и лишений, замертво падал по дороге.

И однажды их взору предстала долина, покоящаяся среди двух выжженных берегов, в глубине которой среди пальм и сикоморов, фиговых и гранатовых деревьев текла большая река. Они испили той воды и отведали тех плодов, восстановив утраченные силы, и племя их увеличилось и расселилось по долине. Они стали охотиться на диких животных и строить дома из речного тростника и береговой глины, а для «Того, кто не должен умереть» соорудили каменную гробницу.

Падре Бонн опустил голову и снова замолчал.

— Это легенда, — сказал падре Хоган, — ужасная и чарующая, но всего лишь легенда.

— Это эпический рассказ, — возразил падре Бони. — Тут совсем другое дело.

— Может быть, но даже если так, что это меняет? Нам никогда не узнать, где спрятан проблеск истины в этом переплетении фантазий. Ценность этого текста — исключительно литературная. Если он подлинный и если правда, что он древнее пирамид, древнее Шумера и Аккада, то в этом и есть его значение. Давайте предадим его огласке на большом конгрессе и отдадим на изучение филологам и лингвистам.

— Будьте так любезны, послушайте меня, Хоган, у меня ведь есть доказательства, понимаете? Доказательства того, что сигнал, который мы получаем, и есть последний зов цивилизации, чью историю я вам сейчас поведал. Мы предадим ее огласке только после того, как поймем послание, отправленное нам из космоса… И даже не тогда. Те сигналы, что мы получаем, всего лишь прелюдия. Вот-вот до нас дойдет нечто более грандиозное — послание, какого человечество не получало за все время своего существования…

— Более грандиозное, чем слово Евангелия, падре Бони? Более грандиозное, чем послание Христа?

Старик опустил голову, и когда снова поднял ее, падре Хогану показалось, что он в первый раз читает там тревогу и смятение.

Филипп Гаррет бродил по улицам базара Алеппо среди оглушительных криков, плотного гула тысяч голосов, в пыли, поднятой множеством ног, копытами мулов и ослов, груженных товаром. На каждом углу он оказывался перед новым суком[16] с десятками лавок, причем некоторые из них были столь крошечными, что походили на коробки. Все они ломились от товара, и воздух насыщали сильные до одури ароматы: в этой оргии запахов смешивались пронзительные оттенки пряностей и приправ, благоухание фимиама, кедровой смолы и смолы из сосны Алеппо, вонь экскрементов и мочи вьючных животных, тошнотворный дух дубильных мастерских. В каждом суке доминировал какой-то один запах, принадлежавший основному товару, выставленному на продажу, но огромное открытое, а чаще закрытое пространство было пропитано и всеми другими ароматами, доносящимися из прочих частей этого особенного места.

Внезапно он оказался на рынке специй и бродил среди множества лавок, пока не очутился перед крохотным безымянным магазинчиком, где среди разноцветных мешков и пиал сидел старик с длинной белой бородой.

Филипп внимательно взглянул на него и произнес:

— Мне нравится запах сандала, но среди этих ароматов его трудно различить.

— Если тебе нравится запах сандала, ты должен пойти туда, где он хранится отдельно от всех остальных ароматов. Меня зовут Енос.

Старик встал и, отвесив поклон, ушел внутрь лавки, скрывшись за занавеской. Филипп пробрался между открытыми мешками, доверху наполненными имбирем и кориандром, шафраном и карри, и последовал за ним. Пройдя по узкому коридору, он увидел дворик, окруженный мавританскими аркадами, в центре которого бил небольшой фонтан.

— Ты — сын Десмонда Гаррета? — обернулся к нему старик:

— Да, это я. Меня зовут Филипп. Ты знаешь, где мой отец?

Человек покачал головой и потемнел лицом.

— Твой отец ищет Человека с семью могилами… Ты знаешь, что это означает?

— Нет. Я родом из тех мест, где изучают лишь то, что можно объяснить, и ищут только то, что можно потрогать руками. Но я знаю, что мой отец давно прокладывает себе иные пути, хотя и не уверен, имеет ли смысл его расследование. А сейчас я ищу его, чтобы понять, если это возможно. Кто такой Человек с семью могилами?

— Никто не ведает. Это тайна, за которой мой народ охотится тысячелетиями. Многие за эти века умерли мучительной смертью, пытаясь найти разгадку. У него свирепые и безжалостные помощники, охраняющие место, где он прячется, но когда последняя из семи могил будет разрушена, его губительная власть окончится навсегда.

Он подошел к занавеске, отодвинул ее и, открыв стенной шкафчик, вытащил оттуда свиток и развернул его на подставке из розового дерева.

— Здесь написано, что зло, заключенное в крепости, просыпается, порождая горе, войну и голод, ужасные лишения. Как будто человечество охвачено жестокой лихорадкой, которая усиливается с течением лет, пока не достигнет своего апогея…

Золотистый свет, проникавший снаружи сквозь резные ставни, играл в седых волосах и бороде старика.

Филипп почувствовал нарастающий восторг. Так это он — тот Бессмертный, о котором писал Авл Випин, прежде чем умереть, задохнувшись в своем доме в Помпеях? Существо, заключенное в гробнице, увенчанной крылатым конем? За два дня, пролетевшие с тех пор, как он прошел через Ворота Ветра, он уже дважды столкнулся с силами, чье существование до сих пор игнорировал, считая достоянием предрассудков. Но эль-Кассем ошибся: Баб-эль-Ава — это не ворота в никуда, это дверь в бесконечность! Но тут у него засосало под ложечкой: все его убеждения разбивались вдребезги.

— Я знаю, — произнес старик, — ты думаешь, что это всего лишь древние легенды… Ты человек науки, не так ли?

Филипп колебался с ответом, уже не ведая больше, что такое наука, в которую всегда безоглядно верил.

— Я хочу найти своего отца, — сказал он, — и спасти его от нависших над ним опасностей, если смогу. Он исследует мир, давно уже чуждый мне, в лучшем случае являющийся частью моих юношеских грез. Ноя должен знать, что за чувство связывает нас, выяснить, действительно ли нужен ему и почему он позвал меня после того, как скрывался более десяти лет. А теперь расскажи мне, что ты знаешь о Человеке с семью могилами.