Наталья Александрова - Закат на Босфоре Страница 26

– К сожалению, мне там не пришлось побывать, хоть я и наслышан о тамошних чудесах, – ответил Борис, стараясь не выйти за рамки легенды и вместе с тем не сказать ничего лишнего.

– Мне случалось сталкиваться с Гаджиевым, – присоединился к разговору Казанзакис, – в делах это был настоящий людоед.

– Не думайте, что это осуждение, – вставила Гюзель, – в устах Ставроса нет большей похвалы.

– Конечно, – усмехнулся Казанзакис, – деловой человек должен быть людоедом. Мягкосердечный делец – это такая же бессмыслица, как ласковая сторожевая собака. Думаю, что господин Ордынцефф со мной согласится.

Борис поймал на себе заинтересованный взгляд Поля Менара. Дождавшись паузы, француз задал вопрос:

– Покойный господин Гаджиев был, кроме всего прочего, известным коллекционером. В его собрании было немало уникальных книг – инкунабул и средневековых восточных манускриптов. Вы не знаете, какова судьба коллекции?

Борис, обрадовавшись, что Менар в разговоре затронул тему, которую Горецкий хорошо подготовил.

Это и был их – Горецкого и мистера Солсбери – главный козырь. У покойного Гаджиева была действительно замечательная коллекция редких старинных книг. Гаджиев был весьма своеобразным человеком и, как многие коллекционеры, не только не любил показывать кому бы то ни было свои сокровища, но и не сообщал никуда, что, конкретно, включает в себя его коллекция. Известно было только, что она уникальна и некоторым книгам просто нет цены. Однако в 1913 году, под давлением Императорской Академии наук, Всероссийского общества библиофилов и остальной общественности, Бари Гаджиев был вынужден принять в своем доме в Баку комиссию, в которую входили очень компетентные люди, – и среди них замечательный русский искусствовед барон Врангель (родственник нынешнего Главнокомандующего), а также известный книгоиздатель Сойкин. Комиссия ознакомилась с коллекцией и в результате ее деятельности в журнале «Искусство и художественная промышленность» был опубликован каталог. И в нем одним из первых номеров значилась рукопись Омара Хайяма… Полковник Горецкий узнал от мистера Солсбери, что году примерно в шестнадцатом в Лондоне, на закрытом аукционе, вдруг всплыла эта книга, причем никто не сомневался в ее подлинности. Однако Гаджиев никому не сообщал о краже книги. Человек, выставивший книгу на аукцион, пожелал остаться неизвестным. Вся история показалась устроителям аукциона подозрительной, но скандала не вышло – англичане мастера спускать сомнительные дела на тормозах. А уж каким образом книга попала в руки мистера Солсбери, тот не сообщил, а полковник Горецкий не спрашивал – знал, что все равно не получит ответа. Борису были даны инструкции при случае сослаться на книгу и предъявить ее в качестве доказательства его родства с покойным Гаджиевым.

Борис повернулся к Менару и сказал самым любезным тоном:

– К сожалению, большая часть библиотеки осталась в Баку, у красных. Но кое-что управляющий Гаджиева передал мне по его завещанию. Например, замечательную рукопись Омара Хайяма…

– Как, у вас – «Тебризский рубайят»? – француз моментально разволновался, его неестественно бледное лицо покрылось пятнами нервного румянца.

– Да, управляющий Гаджиева именно так назвал эту книгу… Она прекрасно сохранилась, необыкновенно красиво орнаментована…

– Я должен увидеть этот манускрипт! – взволнованно воскликнул Менар.

Казанзакис удивленно переводил взгляд с Бориса на француза. Гюзель сердито топнула ножкой:

– Поль, вы, кажется, забыли, что находитесь у меня в гостях! Какая-то книжка для вас важнее моего внимания?

– Этому манускрипту больше семисот лет! – вскричал француз.

– Значит, это еще и очень старая книжка, – желчно произнесла Гюзель, оставив за собой последнее слово.

Менар, не обращая на ее сарказм внимания, продолжил, обращаясь к Борису:

– Когда я мог бы увидеть рубайят?

– Да когда хотите, – Борис пожал плечами, недоуменно переглянувшись с Гюзелью – мол, что за странный человек этот француз?

Теперь и Гюзель заинтересовалась предметом их разговора.

– Что это за книжка, о которой Поль говорит с такой страстью? Я хочу увидеть ее…

– Ваше слово – закон, – галантно поклонился Борис. – Прошу вас, если хотите, прямо сейчас поедем в мою гостиницу, я покажу вам рубайят Гаджиева.

– Едем! – вскочил Менар с несвойственной ему живостью.

Казанзакис высказался в том смысле, что он присоединится к ним из чистого любопытства.

– Нет-нет, – раскапризничалась вдруг синеглазая красавица, – только завтра. Завтра утром при свете солнца книга будет выглядеть гораздо привлекательнее!

Поль Менар посмотрел на нее и отвернулся, пробормотав какое-то ругательство. Однако спорить с Гюзелью никто не посмел, и условились встретиться завтра у нее, чтобы всем ехать смотреть книгу.

Невысокий, скверно выбритый турок в сильно поношенном чесучовом костюме и несвежей шелковой феске шел по людной кривой улочке Галаты, высматривая клиента. Маленькие бегающие глазки выдавали в нем сутенера, а темные мешки под глазами и землисто-серая кожа – наркомана. Здесь, на Галате, хороших клиентов было не найти – настоящие клиенты наверху, на сверкающих улицах Пери. Но туда ему ходу не было, после скандала в игорном доме Кандалакиса, где соотечественники побили его за нечестную игру. После этого ему пришлось изображать из себя турка и накрепко забыть, что на самом деле он – грузинский князь.

Ухватив за плечо потенциального клиента, сутенер завел свою обычную песню:

– Эй, русский, ходи со мной! Девочка есть! Не девочка – ангел, пери, карасавец – вах! Не простой девочка – настоящий княгиня…

Клиент сбросил руку сутенера с плеча, но не ушел, а, окинув подозрительным взглядом, сказал:

– Знаю я твою княгиню. Все болезни от нее прихватишь.

– Зачэм говоришь?! – возмутился сутенер, выпучив глаза, вскидывая руки и тем самым, выдавая свой кавказский темперамент. – Зачэм говоришь? Чистый дэвочка, настоящий княгиня, она мне как сестра, ничем не болеет, матерью клянусь… Идем, русский, не пожалеешь!

На самом деле сутенер уже знал, что клиент не сорвется, – знал по выражению голодных тоскливых глаз, да и просто по тому, что тот заговорил с ним, а не ушел молча. И правда, клиент пошел вслед за «турком» по грязному переулку, свернул в щель между домами, прошел сквозь какую-то грязную лавчонку, переступив через дремлющего толстого хозяина и приподняв циновку, заменявшую дверь.

Женщина была такой же поношенной, как ее платье. Кажется, еще недавно она была молода и хороша собой, но нищета, кокаин, дрянная турецкая водка, побои сутенера превратили ее в омерзительное создание без возраста. Ярко и безвкусно раскрашенная, она призывно улыбнулась клиенту. Сутенер остался за циновкой.

Клиент подошел к женщине, наклонился…

– Что… что ты, красавчик? – проговорила она скорее удивленно, чем испуганно.

Клиент прижал палец к губам и обнял ее за шею.

– Странный какой… – женщина улыбнулась.

Наверное, она давно не видела себя в зеркале и считала, что улыбка ей по-прежнему идет. Но эта улыбка не успела сползти с ее лица, на котором дешевые румяна безуспешно скрывали следы побоев, – узкое лезвие вонзилось ей в затылок, мгновенно оборвав жизнь. Может быть, это было для нее благодеянием.

Сутенер, шестым чувством ощутивший, что происходит что-то неладное, выхватил из-за пояса короткий кривой нож, приподнял циновку и заглянул в каморку своей рабыни. Однако не успел он понять, что произошло, – притаившийся сбоку от входа человек нанес ему точно такой же удар тонким лезвием в затылок, и грузинский князь, не почувствовав ни боли ни страха, отправился в мир иной.

Сделав свое дело, неизвестный выскользнул из лавки, переступив через труп хозяина.

Наутро Борис застал в знакомой гостиной посмеивающегося Казанзакиса и Поля Менара, не находившего места от нетерпения. Когда они вошли, горничная объявила, что «Мадам сейчас спустится, только оденется в платье для визитов». С тех пор прошло минут сорок, и никто не появился. Прекрасная турчанка появилась еще через полчаса, но мужчины безропотно приняли ее опоздание.

В роскошном «люксе» Ордынцева с гостями встречал Саенко. Отмытый и начищенный, артистичный от природы, ординарец Горецкого неплохо справлялся с отведенной ему ролью камердинера. К счастью, гости ненадолго посетили номер Бориса, так что испытание для ординарца оказалось не слишком трудным. Борис приказал ему принести и раскрыть отделанную слоновой костью черепаховую шкатулку. Поль Менар в молитвенном благоговении, воззрился на манускрипт, Казанзакис взглянул с любопытством и затем отошел, уступив место Гюзели.

Турчанка посмотрела на книгу, потом – на восхищенного Менара, пожала плечами и заговорила с Борисом о его константинопольских знакомствах.

Наконец, француз удовлетворил свои чувства созерцанием стопки серо-желтых листков и согласился вернуться к обычному человеческому существованию.