Валерия Вербинина - Путешественник из ниоткуда Страница 29

– Вы не имеете права так со мной разговаривать! – заверещал Былинкин. – Я не желаю выслушивать от такого, как вы...

– Спокойно, господа, спокойно, – вмешался Григорий Никанорович, жестом приглашая меня сесть. – Довольно! – крикнул он, видя, что Былинкин никак не может успокоиться и готов продолжить. – Хватит ссориться. Ваша бдительность, Никита Егорыч, весьма похвальна, но, похоже, совсем не по адресу. А вы, Аполлинарий Евграфович, тоже, пожалуйста, держите себя в руках. Я понимаю, что вам обидно за невесту, но Никита Егорыч, так сказать, действовал из лучших побуждений...

Мне надоел весь этот вздор, и я поднялся.

– Прошу прощения, господа... У меня выдался непростой день, и к тому же так сложилось, что ночью я совсем не спал. Я... Позвольте откланяться.

– Конечно-конечно, голубчик! – вскричал Григорий Никанорович. – Разве мы вас задерживаем? Идите, конечно. И отдохните, обязательно отдохните! Завтра мы с вами примемся за работу. Столько дел, столько дел... И Венедикт Палыч чуть ли не каждый час требует к себе с докладом, как все продвигается. Суровые нынче времена! С начальственных лиц такой спрос...

Я откланялся и ушел.

ГЛАВА ХХV

Проснулся я в седьмом часу, когда на улице уже вовсю горланил очередной петух, а сквозь ставни пробивался жиденький серый рассвет. Лучи его высветили простреленную фуражку, брошенную на стул, и я отвернулся к стене, чтобы не видеть ее. Мне надо было спокойно поразмыслить.

Итак, все началось с человека, у которого в кармане был паспорт на имя Петровского. С человека, которого выбросили из поезда и который погиб, сломав себе шею.

Он был как-то связан с Леманном и Фридой Келлер и наверняка знал, где находятся чертежи. Но имени его Амалия Корф не смогла или не захотела мне сказать, а между тем я чувствовал, что это очень важно. Узнав, кем на самом деле был тот загадочный неизвестный, я сделал бы громадный шаг в расследовании.

Потому что именно убийство незнакомца было отправной точкой всего дела. Остальное – исчезновение трупа, обыск в моей квартире, гибель Стоянова и покушение на баронессу Корф – последовало позже, и я был уверен, что рано или поздно разберусь во всех обстоятельствах. Но сначала надо выяснить истинную личность владельца паспорта Петровского...

Я встал, зажег свет, взял чистый лист бумаги, очинил карандаш и принялся за работу. Когда-то я недурно рисовал и теперь надеялся, что мое умение окажет мне добрую службу. Затем полюбовался на рисунок и решил, что этого окажется вполне достаточно, после чего полез в кошелек. От ста рублей, пожалованных анонимным доброжелателем, еще оставалась весьма приличная сумма, и я решил, что могу без убытка для себя предпринять путешествие в славный город Санкт-Петербург.

Я облачился в штатскую одежду, однако же захватил с собой документ, удостоверяющий мою принадлежность к полиции. Тем временем за правой стеной кто-то завозился, раздался звон чего-то хрупкого и стеклянного, пришедшего в соприкосновение с полом, и приглушенный досадливый возглас на французском.

Сойдя вниз, я почти сразу же наткнулся на Марью Петровну, хозяйку заведения, – полную, румяную светловолосую женщину лет сорока пяти, весьма цветущей наружности. Почти всегда, когда я видел ее, она что-то делала по хозяйству, прибирала, считала и отдавала приказания немногим слугам, которые водились в «Уголке». Вот и сейчас она несла куда-то банку с вареньем, хмуро разглядывая ее на свет.

– Доброе утро, Марья Петровна, – сказал я. – Вам случаем не известно, когда ближайший поезд на столицу останавливается в Глухове?

Как я уже упоминал, в N нет железнодорожного сообщения – во многом благодаря самодурству Старикова, который в свое время не пожелал, чтобы по его землям проходила железная дорога. Поэтому всем любителям странствий и путешествий приходится ехать на ближайшую станцию в Глухов, где останавливаются почти все поезда, исключая разве что курьерские.

Марья Петровна поставила на стол банку, справилась в своем гроссбухе, в который она заносила всю более или менее полезную информацию, и ответила, что поезд только что ушел, а следующий ожидается через четыре часа.

– Тогда я, пожалуй, для начала позавтракаю, – сказал я.

Часу в девятом вниз сошла мадемуазель Плесси и тотчас же затеяла с хозяйкой жаркую дискуссию о кисейном зонтике от солнца, который она собиралась приобрести. По словам Изабель, решительно все владельцы модных лавок в N понятия не имеют о моде. А между тем зонтик совершенно ей необходим, она просто не знает, что с ней сделается, если хоть один луч солнца коснется ее лица.

– Так за чем же дело стало? – улыбнулась Марья Петровна. – Езжайте с вашим женихом в Петербург да купите там все, что ваша душа пожелает.

– Мы едем в Петербург? – оживилась мадемуазель Плесси, подсаживаясь ко мне. – А в столице много модных лавок? Должна вас предупредить, я очень, очень щепетильна в вопросах моды!

Я поглядел ей в лицо, вспомнил вчерашние намеки Былинкина и Григория Никаноровича... Да нет, вздор, вздор, вздор!

– И вот еще что, мадемуазель... – услышали мы густой, неторопливый голос хозяйки. – Скажите своему человеку, чтобы не бузил, а то он вчера играл в карты с моими лакеями, да ни с того ни с сего и принялся их лупить.

Изабель вытаращила глаза.

– В карты? Он играл? Боже мой! Какой кошмар! Вызовите его сюда немедленно! Я ему задам... этот, как его... головомойка!

Следующие четверть часа я имел удовольствие наблюдать истинную комедию. Вызванный хозяйкой Аркадий, на чьем лице красовался внушительных размеров синяк, бурчал, отрицал, возмущался, что здешние лакеи играют нечестно, божился, что больше не будет драться, и тут же, не сходя с места, пообещал свернуть шею половому Мишке, если тот попробует еще раз его надуть. Изабель звенящим от негодования голосом отчитывала его по-французски, прислуга ухмылялась, Марья Петровна твердила, что у нее честное заведение и все без обмана... Наконец мне их перебранка надоела, и я поднялся из-за стола.

– Аркадий! Запрягай лошадей.

– Ишь, раскомандовался... – пробурчал кучер, однако же отправился выполнять мой приказ.

Изабель чихнула и поправила очки.

– Знаете, – внезапно сказал я ей, – вы можете не ехать со мной, если вам не хочется.

– А если мне хочется? – обиженно возразила Изабель. – И потом, вы знаете, все эти убийства... В книгах они, может быть, и уместны, но как только я вспомню ту бедняжку в озере... – Она не удержалась, всхлипнула и вытащила платок. – Мне просто необходимо немного развеяться, – пояснила мадемуазель Плесси, немного успокоившись.

Я задумался. Собственно говоря, нехорошо обижать Изабель из-за глупостей, которые мне наговорили вчера исправник и секретарь. И еще, помнится, я подумал, что если дела будут и впредь продолжаться таким образом, то, пожалуй, скоро я и впрямь окажусь женатым. А когда через несколько минут я случайно услышал, как Изабель на ломаном русском тайком выспрашивает у хозяйки, не знает ли она, есть ли у меня в Петербурге невеста, причем Марья Петровна по доброте душевной всячески стремится ее успокоить, я окончательно укрепился в мысли, что Изабель Плесси является именно той, за кого себя выдает.

Без особых приключений мы добрались до глуховского вокзала, где приобрели два билета в первый класс. Мадемуазель Плесси хотела заплатить за себя сама, но я и слушать ее не пожелал.

Поезд, свистя и одышливо пыхтя, подкатил к станции. Засуетились носильщики, перрон наполнился спешащими людьми. Мы с Изабель поднялись в вагон и заняли наши места.

– Путешествия – это хорошо! – объявила она, улыбаясь мне.

Как только поезд тронулся, я извинился перед Изабель и вышел в коридор, где сразу же наткнулся на кондуктора.

– Уголовная полиция, – представился я. – Мы ищем вот этого человека, который несколько дней назад ехал на поезде Москва—Петербург. – И я развернул перед ним рисунок, на котором с максимальной точностью постарался передать черты лже-Петровского. – Вы не помните, был ли у вас такой пассажир?

Кондуктор ответил, что в его вагоне такого человека точно не было, и я отправился дальше. Я обошел весь поезд, включая грязный и прокуренный третий класс, и везде натыкался на один и тот же ответ.

В сущности, я не был удивлен, ведь между Москвой и столицей ходило несколько поездов, и, чтобы с первого раза попасть на тот, который был мне нужен, требовалось недюжинное везение. По моей мысли, незнакомец не мог появиться в поезде из ниоткуда. Он сел на какой-то станции, и хоть один из кондукторов обязан был его приметить. А узнав, откуда тот человек ехал, я, быть может, получил бы в руки ту самую ниточку, потянув за которую сумел бы распутать весь клубок.

Вернувшись в купе, я не обнаружил там Изабель, на диване лежала только ее книжка, которую она взяла с собой в дорогу. Французское заглавие повествовало о чем-то кровавом и зловещем, и я невольно улыбнулся. Похоже, моя спутница никогда не изменяла себе.