Сергей Зверев - Налейте бокалы, раздайте патроны! Страница 29

— Зачем вам, поручик, чужая земля? — произнес Булак-Балахович. — Если уж есть, так свою, родную. А эта на вкус не очень.

Он насмешливо поцокал языком, демонстрируя свое пренебрежительное отношение к качествам прусской землицы.

— А что вы, корнет, предлагаете? — раздраженно сказал Голицын. — Расстрелять его, что ли?

— Нет, зачем же? — усмехнулся тот. — Есть другие варианты и без таких страшных наказаний. Сейчас мы их всех приведем в божеский вид, прости, Господи, за такое сравнение.

Поручик устало вздохнул. Ну, если корнет не сделает сейчас какое-то чудо, то вся операция полетит ко всем чертям! Он присел на деревянную колоду и вытер со лба пот.

— Вы мне, господа, только немного помогите, — хладнокровно произнес Булак-Балахович, беря за шиворот Шестакова. Он уже знал, как быстро и эффективно протрезвить машиниста, механика, кочегаров, а заодно и «подверженного слабости» горе-воина.

В следующие несколько минут весь отряд занимался тем, что… заталкивал пьяных в небольшой водоем, находившийся всего в какой-то сотне метров от полустанка. Тот оказался по своим размерам скорее ямой. Во всяком случае, те, кого спихнули в воду, оказались в ней по шею. Песни окончились и перешли в дикие вопли.

— Здесь, господа, на дне бьют ключи. Так что вода не просто холодная — ледяная, — пояснил корнет. — Идеальное место для таких вот субчиков, вне зависимости от звания и национальности.

— Да вы что, охренели?! — завопил унтер. — Я вам сейчас… да я вас…

Тем временем Булак-Балахович, усмехаясь, вытащил из ножен саблю. Заинтересованные офицеры, став зрителями, с интересом поглядывали на представление, разыгрывавшееся в такое мало подходящее время.

— Горизонтальный удар над самой водой! — спокойно провозгласил корнет.

Офицеры посмеивались. Булак-Балахович был уже хорошо известен не только как человек большой храбрости и отваги, но и как тот, кто в экстремальном случае действует четко, смело и эффективно.

Как и ожидалось, шутить Булак-Балахович совсем не был намерен. Не обращая внимания на разноязычные крики, он принялся за дело. Чуть пригнувшись поближе к воде, он сделал рукой широкое круговое движение справа налево. Сабля со свистом рассекла воздух. Словно играя, легко, однако со страшной силой корнет пускал смертоносную сталь клинка над самой водой снова и снова. Короче говоря, пьяным ничего не оставалось, как при каждом взмахе сабли окунаться с головой. Тем более что мизерные размеры ямы, наполненной водой, не давали возможности одурманенным винными парами уклониться от смертоносного оружия. С криками, захлебываясь, бедолаги опускались с головой в ледяную воду, всплывали и в следующее мгновение снова погружались. Страх лишиться головы и водные процедуры быстро возвращали им чувство реальности.

Через пятнадцать минут прежде буйная интернациональная компания наконец-то пришла в себя. Если раньше мужчины выглядели смешно, то теперь — просто жалко.

— Ва-ваше благородие… — клацая зубами и заикаясь от холода, еле проговорил Шестаков, — виноват, признаю, бес попутал. Казните, все вынесу. Сам не понимаю, как же я так…

— Подействовало! — ухмыльнулся Кочнев. — Да вы, корнет, просто изобретатель.

— А я что говорил? — невозмутимо произнес Булак-Балахович. — Когда-то мне уже приходилось проделывать подобную процедуру.

— Что, тоже с саблей?

— Нет, с безменом. До войны, когда я служил управляющим в имении, случилась подобная ситуация. Только там дело происходило поздней осенью, — пояснил корнет.

— Ваше благородие…

— Ладно, — уже отходя, сказал Голицын. — Вылезайте из воды, мокрые курицы.

Оказавшись на берегу после незапланированного купания, вся пятерка стояла, понурив головы и дрожа от холода.

— Я с тобой, Шестаков, после переговорю. А вы — в кабину паровоза, — скомандовал поручик немцам. — Живо разводите пары, да смотрите у меня!

Глава 26

Несмотря на то что на дворе стоял август, здесь, на высоте, было нежарко. Ничего удивительного — пожарная каланча возвышалась над городом метров на пятьдесят, не меньше. Высокая металлическая ограда окружала смотровую площадку, позволяя видеть все, что делается окрест. Для того чтобы наблюдать за городом — лучше не придумать. Но люди, находившиеся здесь в данный момент, ничем подобным заниматься не собирались. По правде говоря, сгори сей же час этот проклятый городишко, изойди он весь синим пламенем — все были бы только рады. Такое настроение объяснялось тем, что люди, сидевшие на площадке, попали сюда отнюдь не по своей воле.

Внизу находилось здание пожарного депо. Единственным сооружением, пытавшимся соперничать с каланчой в высоте, была колокольня старинной церкви, своим готическим шпилем тянущаяся вверх.

Сам городок отсюда был как на ладони. Довольно большая прямоугольная площадь со стоящей в центре ратушей, ровные кварталы симпатичных домиков, зеленые сады, поля и перелески, окружавшие местечко… Такая картина открывалась взору пленников, которым, собственно говоря, особой радости или пользы лицезреть все эти красоты не было. В какое другое время, возможно, и была бы охота полюбоваться на пейзажи, открывающиеся внизу, но сейчас настроение у всех было испорчено, и, похоже, надолго.

Из гостиницы конвой провел их через площадь, затолкал в башню и заставил подняться по узкой винтовой лестнице наверх, где запер на обширной, но малопригодной для ночевки площадке. Документы и личные вещи у всех отобрали, и единственное, что было оставлено узникам, — это табак. Теперь приунывшие солдаты попыхивали цигарками, вяло делясь впечатлениями и мыслями по поводу своего положения.

«Нижним чинам», конечно, уже было известно, что командир — барышня, однако вопреки ожиданиям Сеченовой это только придало ей авторитета. Мол, рассуждали солдаты, если уж она германцев не убоялась, то им, взрослым мужикам, и подавно бояться их стыдно! Да и о ее геройстве при штурме вражеских траншей все помнили.

— Обидно, ребята, — густым басом говорил солдат по фамилии Батюк. — Главное, ведь как удачно-то все начиналось. И линию фронта прошли безо всяких хлопот. Я ведь уже пятый раз эту самую линию перехожу. В разведке долго на месте не посидишь. Это ведь пехота да артиллерия может на позициях месяцами сидеть. Приказ дан — и сиди, покуда наступление не начнется. А мы все время на ногах. Так вот, другой раз, как переходишь на немецкую сторону, в такую историю вляпаешься, что потом только диву даешься, как вообще жив остался.

— Это ты к чему? — спросил сидевший рядом Глазьев.

— Да к тому, что хорошо началось, а закончилось плачевно.

— Ну, это еще неизвестно, как оно дальше будет!

— Так ведь я ничего плохого и не говорю, — стал оправдываться Батюк. — Я к тому, что надо мозгами-то пораскинуть, что к чему…

Ольга, слушая вполуха разговоры своих подчиненных, думала о своем. Мысли, конечно, после всех этих событий разбегались. Немудрено, когда такая хорошо продуманная операция разваливается у тебя на глазах!

Опершись спиной о решетку ограждения, девушка прижалась щекой к кованой решетке, холодившей разгоряченное лицо. Ей было не по себе, она просто сгорала от стыда. Ведь сама, сама провалила дело! Она от злости скрипнула зубами. Испугаться мышей… Да, нечего сказать, великолепный прапорщик из нее вышел! Нет — самая настоящая кисейная барышня, которой не то что на фронте — и в госпитале не место! Сидеть тебе надо в родительском доме, вышивать крестиком и читать в газетах вести с фронта. Встречаться с такими же, как и ты, подругами, охать и ахать от новых сведений с полей брани! Загубила операцию, так ведь еще и своих же солдат подставила. Какое ты имела право рисковать жизнью других людей?

Наконец, подавив в себе панические настроения, Сеченова решила рассуждать трезво. Что получается: из-за ее слабых нервов рушатся все планы командования. Мало того что сама в плену у германцев, мало того что ее кавалеристы тут же, так она еще может стать причиной поражения своих. Перед тем как отправить ее на каланчу, Корф поведал ей о ложном донесении по «беспроволочному телеграфу».

«И ведь каков мерзавец! — с возмущением подумала она. — Он ведь не просто так мне сообщил. За то, что я его отвергла, он решил меня этим окончательно деморализовать и унизить. Глубина человеческого падения в этом негодяе переходит всякие границы. А ведь каков был поклонник! Цветами засыпал, письма по десять страниц писал… Гадина!»

Ольга оперлась на перила ограждения и наморщила нос, соображая, что же можно придумать в такой непростой ситуации. По всему выходило, что сбежать с каланчи невозможно. Металлические двери были надежно заперты со стороны винтовой лестницы, а внизу стоял часовой. Ольга прекрасно видела размеренно вышагивающую фигуру немецкого солдата. При помощи сплетенной одежды спуститься тоже не получится — во-первых, это же сколько одежды понадобится для такого дела! А во-вторых, немец периодически задирал голову и посматривал вверх.