Сергей Зверев - Золотые эполеты, пули из свинца Страница 30

С этого момента события понеслись вскачь. И не только события…

Голицын, на секунду опережая Кереша, дважды выстрелил в него. Жандармский капитан упал навзничь, но люди, которыми он командовал, имели неплохую выучку: звонко защелкали затворы манлихеровских пехотных карабинов, ударом плетки щелкнул один ответный выстрел, другой… Гумилев тоже не замедлил обнажить оба своих ствола, но открыл огонь не назад, откуда накатывались австрийские военные жандармы, а вперед, по ходу движения двуколки, где стояли солдаты оцепления, которые еще просто не успели разобраться в том, что происходит.

Самым опасным в положении отряда пластунов было то, что они попали меж двух огней: спереди цепочка оцепления, сзади – два взвода жандармов Кереша. Прорываться имело смысл только вперед, к бронепоезду, но до чего же это непросто, когда на плечах висит превосходящий по численности враг! Так что совершенно верно поступил Николай Степанович. Гумилева поддержал быстро соображавший Ибрагим Юсташев, он по крутой дуге забросил лимонку за спины оцепления. Рвануло знатно!

Из повозки одним прыжком выскочил Щербинин, сгруппировался, грамотно ушел перекатом с линии стрельбы и начал бить по набегающим жандармам. Он оказался отменным стрелком: после каждого его выстрела австрийцы валились как подкошенные.

В бой вступил и Грицко Крук! Для начала крестьянин махнул своим кнутом сперва справа налево, а затем, разворотом, слева направо. Оказалось, что крестьянин мастерски владел нехитрым пастушеским орудием: оба поляка, с которых, собственно, началась стычка, рухнули на колени, шипя от страшной боли. Грицко же продолжал боевые действия, причем совершенно неожиданно для противника и с потрясающим эффектом.

Он спрыгнул с передка двуколки, бросил вожжи и кнут, выхватил кинжал и одним ударом перерезал постромки. Затем он выхватил из кармана своих портков красную палочку толщиной с палец, зачищенный сушеный стручок жгучего перца. Одним движением Крук задрал тощий хвост меланхоличной гнедой кобылки и засунул стручок ей прямо туда, в подхвостье! Тут же резво отскочил вбок, уклоняясь от удара копыт.

Эх, куда только меланхолия делась!

Заморенная лошадка заржала так, что перекрыла трескотню перестрелки. Она сперва брыкнула, сваливая тележку набок и разбивая передок, затем встала на дыбы, забила передними копытами, точно богатырский конь из былин, и могучим скоком помчалась прямо вперед, на цепь австрийских солдат, стоящих подле бронепоезда.

Когда на тебя мчится обезумевшая от жжения под хвостом лошадь, остановить ее куда как нелегко. Еще один трюк, приготовленный поручиком Голицыным, дал отличный результат, резко усилив сумятицу и неразбериху, которые были на руку пластунам.

Из опрокинутой и разбитой повозки посыпались винтовки с уже примкнутыми штыками. Пластуны бросились к своему оружию, в мгновение ока расхватали его и тут же, ни секунды не медля, с диким гортанным ревом кинулись на прорыв.

Гумилев и трое горцев прикрывали передовую группу, рвущуюся к бронепоезду, с тыла. Они хладнокровно забрасывали набегавших военных жандармов гранатами.

Давно замечено: если чего боятся пуще огня враги русской армии, так это удара в штыки и рукопашной схватки. Утверждение, что русский штыковой бой был и остается лучшим в Европе, хоть и набило всем оскомину, тем не менее справедливо, и это признавали в любой армии. Традиции этого боя заложил сам Суворов, который понимал, что, только всерьез овладев навыками штыковой схватки, русские солдаты смогут победить турок в рукопашной.

И побеждали, да еще как! И турок, и французов, чего уж про австрийцев говорить, они в ближнем рукопашном бою против русских солдат – сущие дети.

Вот Юсташев, со зверски перекошенным лицом, скользящим движением поднял карабин австрийца и мгновенно продвинулся вперед, пропуская его ствол над своим плечом возле головы, при этом нанося прямой удар пяткой приклада в грудь врагу. Тот рухнул замертво с проломленной грудиной. Вот бегущий за Ибрагимом горец, держа винтовку правой рукой за цевье, выбросил ее навстречу противнику на всю длину руки. Штык вошел точно в сердце австрийскому солдату.

Австрийцы завопили от ужаса: точно сама преисподняя выпустила на них своих дьяволов! Численный перевес австрийцев оставался подавляющим, но здесь возникла та нередкая на войне ситуация, когда все решает не число, а вот именно что умение. И ярость, помноженная на опыт и расчет.

Казалось, что сейчас дерзкий замысел поручика Голицына увенчается полным успехом: охрана бронепоезда в панике разбегалась, путь к паровозам был открыт. Еще рывок, и бронепоезд будет захвачен!

Так бы оно и случилось, если бы паровозы бронепоезда не успели к этому моменту схватки развести пары и поднять давление в магистралях. Отряду Голицына не хватило какой-то минуты…

Ожесточенная схватка кипела уже чуть ли не возле колес бронепоезда, и Рудольф Хейзингер превосходно видел это из своего штабного вагона.

Нужно отдать опытному и хладнокровному немцу должное: он принял единственно правильное в сложившейся обстановке решение. Полковник Хейзингер приказал немедленно давать полный ход и уводить бронепоезд со станции. Там и без него есть кому разобраться с горсточкой сумасшедших русских, которые второй раз за эти сутки портят ему кровь и отравляют жизнь.

Не бить же из башенных орудий себе под колеса, да и не приспособлены для такой самоубийственной стрельбы орудия бронепоезда! А пулеметы, которые Хейзингер не преминул бы применить, сметая струями свинца и австрийцев, и русских, уже были бесполезны: схватка шла слишком близко, в мертвом пространстве, которое они не простреливали. Главное же заключалось в том, что, ввяжись сейчас бронепоезд в бой, оставалась призрачная возможность, что русские головорезы захватят паровозы и штабной вагон, повредят цистерну!

Кстати сказать, возможность была не такой уж призрачной, как представлялось Хейзингеру, а вполне реальной.

Рисковать, даже самую малость, полковник не хотел. И бронепоезд, рявкая хриплыми гудками паровозов и лязгая колесами, начал все быстрее и быстрее отходить от станции.

26

Штаб Юго-Восточного, или Русского, фронта австрийской армии располагался в Лемберге, в старинном трехэтажном особняке с колоннами, узкими стрельчатыми окнами, готическим шпилем и непременными львами у крыльца.

Генерал от инфантерии и начальник Генштаба Франц Конрад фон Гетцендорф сидел в своем громадном кабинете на втором этаже этого особняка и тихо исходил злостью. Донесения о событиях прошлой ночи и совсем недавней стычке в Збараже лежали перед фон Гетцендорфом на рабочем столе.

Как он и предполагал изначально, ничего, кроме хлопот и головной боли, затея Рудольфа Хейзингера пока что не приносила. Рота военной жандармерии, посланная на поимку русских пластунов, которые, в чем нет теперь сомнений, заявились именно по душу окаянного пруссака, полегла почти полностью, ее командир убит. Русские головорезы ухитрились чуть ли не на треть сократить численность гарнизона Збаража, сами потеряв при этом всего пятерых! Самое же неприятное заключалось в том, что после боя на станции, который правильнее бы называть избиением австрийцев, русские как сквозь землю провалились, растаяли, точно кусок сахара в чашечке горячего кофе. Никто из перепуганных и деморализованных австрийцев, участвовавших в том бою, не мог толком ответить на простой вопрос: куда подевались после схватки немногочисленные русские диверсанты? Ведь не пять же их было! Нет, в донесениях из Збаража все больше какая-то галиматья, бред про взбесившуюся лошадь. Что, лошадь виновата? Это она почти треть гарнизона – тридцать рядовых, пятерых унтеров и двух офицеров – насмерть копытами потоптала?!

Франц Конрад фон Гетцендорф вызвал к себе начальника оперативного отдела штаба фронта, одного из немногих своих подчиненных, которому он доверял процентов на семьдесят. Это для фон Гетцендорфа была чуть ли не высшая степень возможного доверия, всецело он не доверял даже самому себе.

Полковник, возглавлявший оперативный отдел, сразу заметил, что его начальник пребывает сейчас в состоянии сильного недовольства. Полковник сочувственно смотрел на то, как начальник Генштаба ходит из угла в угол просторного кабинета, была у него такая привычка. Начальник оперативного отдела, старый и опытный лис, прекрасно догадывался о причине особого раздражения фон Гетцендорфа.

– Я пригласил вас, герр Шульце, чтобы обсудить проблемы, возникшие у нас в связи с полковником Хейзингером, – отрывисто произнес фон Гетцендорф. И уже не сдерживаясь, закончил: – Господи ты Боже мой, ну что мне с ним делать? Вот ведь навязался нам на голову со своей зловонной цистерной! Вы в курсе того, что произошло с бронепоездом за последние сутки?

– Так точно, ваше превосходительство, в курсе! – щелкнул каблуками полковник Шульце.