Дмитрий Леонтьев - Обитель Страница 31

Час назад я вернулся со службы, которую проводил в храме настоятель... Я не стану объяснять и рассказы­вать вам то, что видел и чувствовал... Читая эти строки, вы, наверное, улыбнетесь, сэр... Да, выглядит довольно забавно: выполняю работы по поручению настоятеля, переписываю священные тексты, слушаю проповеди, те­перь вот хожу на службы... Но все это происходит как-то само собой, и я не испытываю никакого внутреннего противоречия или неудобства от происходящего... Зато теперь я, кажется, начинаю понимать русских. Вся их культура, вся психология, литература и искусство осно­ваны и созданы православием, и когда жизнь ставит их в условия, противоречащие этому воспитанию и обра­зованию, тогда они и делают выбор, который мы, по наивности и незнанию, считаем каким-то «проявлением загадочной русской души». И русские никогда не станут «европейцами» или «большевиками», потому что у них иная «система координат» и «точка отсчета». Большинс­тво из них, совершая даже самые омерзительные пре­ступления, впоследствии будут мучить себя совестью больше, чем самый суровый суд или острог. Отсюда же и вечное «самокопание» их интеллигенции. И жуткие бунты, в попытке если уж идти на дно, то до самого дна! Ибо знают, понимают, куда идут — и идут! И их уни­кальные подвиги в искусстве и ратном деле — потому что и здесь они видят мир через свою «систему коорди­нат», как через картографическую разметку... Поэтому, с одной стороны, я боюсь, что революция, разгорающа­яся именно в этой стране, принесет больше бед, чем в лю­бой иной, а с другой стороны, верю отцу Иосифу, что вся тысячелетняя история их все же пробьется из плена «новомодных идей», как цветы сквозь асфальт, взламы­вая его в своем стремлении к солнцу. И можно ясно понять и отца Иосифа, и Звездина, и даже полоумного Ванечку, если, по совету Достоевского, смотреть не на то, что они делают, а на то, к чему стремятся... Я видел, как отец Иосиф служил сегодня Богу. Я впервые видел, как проходит русская служба... Как я уже писал вам, я просто не смогу объяснить все это, но от всей души советую: выберите время, чтоб посетить одну из служб, идущих в русских храмах. Только так вы сможете понять не только русских, но и противостоящую всем глобали­стам мира формулу: «единство в многообразии». Не «ва­вилонская башня» обезличенного мира, навязываемая нам желанием международных банкиров и концернов, должна быть образцом будущего мироустройства, а именно это объединенное воедино стремлением к Богу разнообразие индивидуальностей, обладающих истин­ной свободой воли и основанной на знаниях «системой координат». И компромисс между этими двумя система­ми построения мира невозможен, ибо вся эта преслову­тая «демократия» и «толерантность» есть шаг в сторону от Бога, а значит, и примирения не будет... А теперь, с вашего позволения, я вернусь к переписыванию рукописи...

«...Никто не понимает меня! Все вокруг словно разом утратили рассудок! Один я понимаю и знаю, что делать, но это «глас вопиющего в пустыне»! Гнев переполняет меня! То, что происходит сейчас — немыслимо! Все великие стремления, мечты и надежды оказываются под уг­розой. И из-за чего?! Не римские легионы окружили Иерусалим! Не потоп обрушился с неба и не земля раз­верзлась под ногами, губя наши планы... Все немыслимо глупей, безумней, невразумительней! Учитель просто не хочет исполнить то, что ждет от Него Израиль уже мно­го сотен лет! Улучив момент и оставшись с Ним наеди­не, я попробовал прямо говорить о восстании, о своей готовности сражаться, о надеждах, которые возлагают на Него иудеи, а Он... Он сказал, что ПРИШЕЛ НЕ ДЛЯ ЭТОГО!.. Сначала я даже не понял. Я попросил объяс­нить. А Он ответил, что и так победит и изменит мир. Что теперь мир будет другой. Что время пришло и ста­рый грех будет искуплен, а люди изменятся. И чтоб я просто верил Ему, тогда пойму все сам. Я стоял как громом оглушенный и все равно ничего не понимал. Я спросил: а как же восстание? Как же ненавистный Рим? Как же наша свобода и власть над миром? А Он грустно улыбнулся и сказал, что все это Ему уже предлагали: и власть и богатства. Я спросил: кто, Учитель? А Он ответил, что один из «восставших» куда раньше меня. Я возревновал к этому загадочному бунтарю, но, оставив личные амбиции, стал горячо доказывать, что он прав, и я знаю, что Учитель — Мессия и потому дол­жен возглавить восстание и получить все. И если Он хочет обойтись без нашей помощи, то как Ему угодно, ибо сила Его безгранична, но пусть просто назовет Час! И тут Он сказал, что Он не будет поднимать восстание. Я не поверил и уточнил: Ты не дашь нам свободу?! А Он сказал, что даст нам свободу, но Ему не нужна власть земная, а я не понимаю, о чем прошу. И что я прошу для себя, а этого мало. «Я прошу за Израиль!» — сказал я. «И этого мало,— ответил Он.— Я сделаю больше. Я ис­полню волю Отца Моего. А ты исполняй Мою волю, и тогда сядешь рядом со Мной выше всех тронов зем­ных». И я отошел от Него опустошенный. Мои надежды разбились, как глиняный горшок. Я знал, что Он — Мессия, я видел, как Он исцелял и воскрешал, и я сам исцелял Именем Его. Но почему Он бросает нас в беде — этого я понять не мог. Чем мы прогневали, чем разочаровали Его? Когда там, на берегу, Он отказался назвать Себя царем, я думал, что еще просто не пришел Час, но теперь, когда Он прямо говорит, что не хочет встать во главе нашего восстания... Это невозможно. Это не должно произойти!.. И я бросился к Каифе. «Дитя мое,— сказал первосвященник.— Ты еще очень молод и горяч. Ты не знаешь, какие козни может строить иску­ситель. Многие уже приходили под именем «мессии», но как только доходило до дела... Он — всего лишь один из многих, бывших до Него...» «Нет! — сказал я.— Я видел...» «Что? Чудеса? — печально улыбнулся Каифа.— Были и те, кто творили чудеса. Только с помощью иной силы. Ду­маешь, я не встречал магов, волшебников и гадателей? И жрецы фараона показывали чудеса... Мы должны быть очень осторожны! Кесарь дал нам редкое право: не приносить жертву римским идолам и служить нашему Богу открыто на территории Иудеи, но с условием, что не будет даже попытки бунта! Ты понимаешь, что стоит на кону?! Ты понимаешь, как накажет нас Рим, если мы ошибемся? Не то что от веры нашей, от самого народа нашего ничего не останется. Я бы все отдал, лишь бы своими глазами увидеть приход Того, Кто был нам обе­щан. Но главная моя задача: беречь Закон до последнего слова. Он говорил, что пришел не нарушить, а испол­нить Закон? Но Он, по меньшей мере, пять раз поправ­лял закон Моисея. Он нарушил субботу. Он общается с мытарями, блудницами, прочим сбродом... Это уже много, хотя есть вещи страшнее... Но об этом потом. Сперва скажи мне: что принес Он, чего бы не знал я? Новый Закон? Новое учение? Ты — Его ученик. Скажи мне, Иуда: чему Он учит?» «Не знаю,— признался я.— Сейчас у меня все окончательно перепуталось в голове. Раньше все, что Он говорил, я относил к тому Дню и Часу, когда Он повергнет всех врагов и даст нам власть над миром, а теперь... Я не знаю, зачем Он тогда пришел, но я знаю, что это — Он! Что-то должно случиться... Что-то должно... Иначе — зачем?!» «А если все же это — не Он? — горько спросил меня Каифа.— Тогда все становит­ся ясно... Ты думал об этом?» «Я знаю, что это — Он,— твердо повторил я.— Ты знаешь меня, первосвя­щенник, и знаешь дела мои. Я жизнь готов отдать за нашу веру и наш народ... Но я не понимаю! Я говорю Ему: «Сделай ради Иудеи!» А Он отвечает: «Поверь ради Меня»... Ты мудр, первосвященник, и знаешь Закон: объ­ясни!» «Ты видел, что не все Его чудеса начинаются с мо­литвы? — спросил он.— Что это значит? Он показывает, что это не власть и полномочия от Бога, а власть и полномочия от Него». «Всемогущество?!» — «Не торопись!.. Он свидетельствует о Себе, как о Боге! Он не только называет Себя Сыном Бога, но и ЕДИНОРОДНЫМ и ЕДИ­НОСУЩНЫМ самому Богу! «Я и Отец — одно» — Его слова?!» — «Да... Но Он — Мессия... » «Мессия, но не Бог! — закричал Каифа.— Да за всю жизнь я не встречал безумия больше этого! Я был бы счастлив жить во дни прихода Мессии, но я вынужден жить во дни этого тво­его Иисуса из Назарета! Я еще могу понять, когда какой-нибудь обезумевший от гордыни фанатик искренне счи­тает себя «Мессией», но я не могу понять, когда кто-то может свидетельствовать о себе, как... как... Даже я — Я! — и то всего раз в год произношу имя Бога! А Он еще и возлагает Его имя на Себя! Ты слышал о чем-ни­будь подобном?!» «Подожди, первосвященник,— по­просил я.— Наверное, я просто не так объяснил... Я знаю, что Он — Мессия. Это — главное. Но я не могу понять Его, а потому и не могу рассказать о Нем тебе. Он — вообще другой. Он говорит иначе, поступает ина­че, Он словно не от мира сего, но Он добр и благочестив, и я видел, что и Он иногда может быть не менее грозен, чем тот же Спартак, которого до сих пор боятся римляне,— вспомни тот случай в храме, когда Он про­гнал торговцев... Тогда я словно видел, как Он гонит легионы Рима... Может, мы просто не все знаем о Мес­сии? Пророки лишь передают услышанное от Бога, но и они не могут понять то, что понимает Бог. И мы не можем... Значит, мы просто чего-то не понимаем в про­исходящем! Ведь именно о Нем свидетельствовал пра­ведный Иоанн. О Нем свидетельствовали Симеон и Ан­на. Он Сам свидетельствует о Себе. Я своими глазами, видел такое, что теперь говорю не «верю», а «знаю»! Ты говоришь о недопустимости ошибки. И я понимаю тебя. Но теперь и ты представь, что это — Он, а мы ошибемся и не поверим. Ты боишься, что это — не Он. А не бо­ишься, что это — Он?! Или ты думаешь, что Мессия бу­дет приходить каждые сто лет?! Может, Он просто ис­пытывает нас? Нашу веру, нашу надежность? Ты привык испытывать веру других, а что кто-то может это сделать в отношении тебя — казалось невозможным, потому что ты — первосвященник?!» Каифа потер воспаленные, ус­тавшие от многочасового чтения глаза и вздохнул: «Если б так... Но как проверить? Ведь все покажет только ре­зультат. Если б дело касалось лишь моей жизни, я бы с радостью отдал ее лишь за один только шанс! Но речь идет о судьбе всего еврейского народа. Кто возьмет на себя такую ответственность?! А решать надо... Ты лучше знаешь Его — предложи способ... » «Я не знаю Его,— вздохнул и я.— Я только знаю, что это — Он». «Тогда найди способ Его уговорить». «Он не меняет своих слов»,— покачал я головой. «Тогда — заставь!» «Как?! — изумился я.— Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?! Кто я, и кто — Он?! Ты шутишь, первосвященник?!» «Проверить, Он ли это, можно только одним способом: Его победой,— сказал Каифа.— Других вариантов нет... Бог обещал послать нам Мессию. Либо Он — Мессия, ли­бо нет... Все просто. Если Он возглавит нас и победит — я с удовольствием не только признаю Его — царем, но даже, если захочет, передам Ему и свою власть. Я устал, Иуда. Я много лет решаю эти проблемы, и каждый раз, надеясь — разочаровываюсь... Я устал балансировать на грани между Пилатом и Синедрионом, Иудеей и Римом, Законом и народом... Теперь опять — выбор... Не надо взваливать всю тяжесть выбора на меня одного. Выби­рай и ты. Легко бросаться с мечом на врага, не зная сомнения и страха, куда сложнее выбирать, кто твой враг и когда «бросаться»... Ты должен найти способ уговорить или даже заставить Его. Иначе я вынужден буду принять меры. Скоро Пасха. Я не могу рисковать. В на­роде и так идет нехорошее кипение. Мои отношения с прокуратором натянуты до предела... Арестован Варав-ва, с ним еще несколько зелотов... Я уже не знаю, как умасливать Пилата... Один неверный шаг, и... Если ты так уверен, что это — Он, тогда изыщи способ. Во имя всеобщего блага... Тебе еще что-нибудь надо от меня?» «Деньги,— сказал я.— Я знаю, что Он — Мессия, а пото­му мои люди должны быть готовы. У меня нет своих денег — ты знаешь. Мне нужно вооружить людей, а ору­жие стоит дорого. Я знаю, у кого взять, но они требуют расплатиться вперед. Они не патриоты, они — торговцы. Вот кого надо арестовать и выдать Пилату. Но нам без них не обойтись». Неожиданно Каифа встал и быстры­ми шагами заходил взад-вперед по залу, сосредоточен­но морща лоб... «Что?! — насторожился я.— Что такое?» «Есть способ,— сказал он.— Есть! Так мы ничего не про­играем, а выиграть можем все... Мы арестуем его и вы­дадим Пилату... » «Нет!» — сказал я.— «Дослушай... Мы выдадим его Пилату, как бы показывая нашу добрую волю в борьбе с бунтовщиками. Это в любом случае сыг­рает нам на руку. Как бы ни обернулось дело — нас в чем либо обвинить будет невозможно. А дальше... Все еще не понимаешь?..» — «Нет...» «Если Он — Мессия, то Он не даст Себя ни оскорбить, ни унизить. Вот ты бы позво­лил, будь у тебя такие возможности? Я не знаю, как Он это сделает: посохом, как Моисей, или оружием, как Да­вид, или вовсе словом, но это будет видно... и слышно. А мы будем готовы. Мы поставим Его в такое положе­ние, когда у Него просто не будет выбора».— «Он нас потом... » «Ты же говорил, что готов отдать жизнь за Иудею? — прищурился на меня Каифа.— Или тебе подходит только героическая смерть с мечом в руках? А по­зорная смерть за тех, кого ты любишь,— не для тебя? Вот я — готов. А ты?» — «А если Он раньше.. кхм-м... рассер­дится? Еще до того, как Пилату передадим? Еще при аресте?» — «Дюжиной рабов и храмовых слуг я готов по­жертвовать ради такого дела. Зато сразу станет все ясно. Это — единственный способ, Иуда. Ничего другого мы уже придумать не успеем. Но это ясно даст нам понять, кто Он. И я дам тебе деньги только в этом случае. Я не хочу рисковать даже в малом».— «Сколько ты мне дашь?» — «У тебя два десятка человек? Тридцать сребре­ников. Этого хватит за глаза». «Да,— согласился я.— Этого должно хватить». Первосвященник подошел к ящику для денег и отсчитал мне монеты. «Я дам тебе финикийские тетрадрахмы,— сказал он.— Для грязных расчетов они подойдут как нельзя лучше. Знаешь, чей профиль на них изображен? Это Мелькарт, финикийский бог мореплава­телей. Римляне отождествляют его с Гераклом. Это будет символично: мы победим Рим с помощью их самого по­читаемого героя... » «Мы победим с помощью Мес­сии,— жестко сказал я.— Ты толкаешь меня на бесчестие, первосвященник». «Нет,— сказал Каифа.— Я толкаю тебя на смерть. И сам встаю рядом. При этом плане мы с то­бой проиграем, даже если выиграет Иудея. Но ты мо­жешь отказаться». Я молча взял деньги. «Его нельзя арестовывать днем,— сказал Каифа.— Это тоже может вызвать волнение в народе. Помнишь, как народ встре­чал его вход в Иерусалим?.. Найди способ, чтоб мои люди смогли арестовать Его там, где это не вызовет гне­ва у толпы». «С Ним всегда ученики,— напомнил я.— Дай слово, что не тронешь их». «Мальчишки мне не нужны,— сказал он.— Мне нужен Мессия. Или «лжемессия»... А эти юнцы... Выбор, который мы с тобой делаем,— для сильных. Они же не такие, как ты?» «Не такие,— вздохнул я.— Не знаю, почему Он выбрал именно их... Они же разбегутся при первой опасности». «Хорошая у вас компания,— усмехнулся Каифа.— Одни предатели». Я гневно выпрямился, но первосвященник лишь устало махнул рукой: «Перестань. Это я и про себя. Просто я хочу, чтоб ты четко понимал, что делаешь и для чего. Даже если мы победим — мы с тобой проиграем. Так-то... Но я готов рискнуть».— «Я тоже... У тебя пахнет серой. Что-то горит?» — «Вроде нет... Но знак хороший: Моисей писал, что так пахло на горе Ненависти... Когда ждать знак от тебя?» — «Сейчас я пойду договорюсь о покупке оружия и предупрежу своих людей. Потом пойду к Нему... Сегодня мы отмечаем Пасху... » «А, двойной календарь,— сказал Каифа.— А я и забыл, что вам, как прибывшим издалека, разрешается... Значит, для тебя этот великий день уже наступает, Иуда» «Для всех,— поправил я.— Пусть твои люди будут готовы к сумеркам. Он любит гулять в Гефсиманском саду... Я выберу время... Как же у тебя воняет серой, первосвященник... Голова разболелась... Я пойду..... Увидимся позже... »