Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег Страница 31

— Допустим, — ответил я, с плохо скрываемой неприязнью.

— Так вот, — продолжал антиквар. — Ковчег представляет собой материализацию божественных замыслов Иеговы, зреющих в сердце Творца еще до сотворения мира.

— Вы имеете в виду… — догадался я.

— Вот именно! — обрадовался Давыд Измайлович. — Вечный замысел Бога — явление Спасителя! Иначе он рассматривается как земная обитель Всевышнего. Его почитали за Святую Святых, центр Иерусалима и центр вселенной.

— А что вам известно о херувиме? — поинтересовался я.

Антиквар задумался:

— Ну-ка, дайте припомнить, — он прикусил губу. — Ну, конечно же! — оживился Давыд Измайлович. — Сам Ковчег представляет из себя позолоченный ящик, сколоченный из древесины акации. По преданию, он имеет над собой золотую крышу, на которой и располагаются два херувима из чистого золота, олицетворяющих собой всемогущество Яхве и божественную всепрощающую любовь. Сама же крыша воплощает Его справедливость, — добавил антиквар.

— По-моему, ответ исчерпывающий, — высказал свое мнение хранитель хоругви. — Надеюсь, что это поможет вам, Яков Андреевич, в вашем расследовании!

— Я тоже на это надеюсь, — ответил я, встал с кресла и подошел к окну. Все небо заволокло свинцовыми тучами, потому я гадал, выпадет ли к вечеру снег, или прольется дождь. Мне казалось, что я убедился в том, что священная реликвия стоила похищенной переписки. Но бедняжка Строганов, к сожалению, об этом не знал!

— Так вы занимаетесь расследованием?! — почему-то обрадовался антиквар.

— Увы, — развел я руками.

— Известно ли вам, Яков Андреевич, как переводится ваше имя с древнееврейского? — полюбопытствовал он. — Человек, который «следует по пятам». Так что я уверен, что ваше расследование будет удачным!

— Вашими бы устами… — усмехнулся я.

Я покинул Бориса Георгиевича около половины третьего и направился на Большую Садовую в первый департамент медведевской управы, надеясь получить нужную мне информацию от Лаврентия Филипповича в размещавшемся там же адресном столе. Не скажу, что я уже успел соскучиться по нему, но меня-таки вынуждала краняя необходимость.

Лаврентий Филиппович увидеть меня не ожидал, погруженный в свои многочисленные иски, прошения, обвинения и жалобы.

— День добрый, — приветствовал я его.

Он нехотя оторвал свой взгляд от письменного стола, заваленного бумагами.

— Яков Андреевич! — раскрыл он свои объятия и вылез из-за стола. — Какими судьбами? Да кто бы мог подумать? — разливался Медведев соловьем.

— Да все по тому же делу, — напомнил я.

— По какому такому делу? — сморщился Лаврентий Филиппович.

Я вздохнул:

— По делу масона Виталия Строганова, который бросился с Исаакиевского моста.

— Ах, да, — Лаврентий филиппович расплылся в улыбке, и его холодные, светло-голубые глаза немного смягчились. — Все трудитесь, — добавил он. — Аки пчелка!

— Тружусь, — согласился я. — Как дело-то продвигается?

— А никак, — ответил надзиратель, подошел к окну и захлопнул форточку. — Дует, — поежился он.

— Объясните! — потребовал я, начиная понемногу выходить из себя.

— Закрыли мы это дело, — зевнул Медведев. — Самоубийство, оно самоубийство и есть!

У меня от удивления даже глаза округлились. Сколько я знаю Лаврентия Филипповича, а все еще никак не привыкну к его выкрутасам!

— Так вы же сами… — начал было я, а потом рукой махнул. — Да ладно! О чем уж тут говорить?

— Хорошо, — согласился Медведев. — Мы-то с вами знаем, что мальчишку с моста сбросили. Но кому от этого легче? Доказательств все равно в наличии нет. Так зачем же перечеркивать работу полиции? — Лаврентий Филиппович пожал плечами. — Я вам идейку подкинул, ну и довольно, — продолжал распыляться он. — Дальше-то дело ваше, вы только в нем и заинтересованы, да ваше братство.

Я удивился, обычно Медведев в общении со мной такую непочтительность себе никогда не позволял. Что это с ним? Или встал не с той ноги?

— Лаврентий Филиппович, что это с вами сегодня произошло? — полюбопытствовал я. — Не узнаю своего добрейшего надзирателя!

— А! — махнул он рукой. — Это все нервы! Не обращайте внимания! С супругой сегодня с утра повздорили, вот и весь день наперекосяк пошел.

Я и представить себе не мог подобной зависимости от женщины! Подумав об этом, я невольно вообразил себе мою зеленоглазую русалку.

«Mon dieu! — я ужаснулся. — Она же агент мальтийцев и влюблена в Анатоля Елагина, орденского бальи!»

Это был один из тех редких случаев, когда я упомянул имя Господа Бога всуе.

— Так зачем же я вам понадобился? — осведомился Медведев, снова усаживаясь за свой покосившийся письменный стол.

— Мне просто необходимо узнать от вас один адресочек, — ответил я. — Некоего Аристарха Пахомовича, — я его фамилию выведал еще на прокофьевском вечере, все у того же, знакомого мне корнета, проявив изрядную дальновидность. Не понравилось мне упоминание о том, что начальник каких-то военных поселений пытался с собой покончить из-за растраты. Ведь бывает иногда, что самоубийцы и вешаются!

Я сказал надзирателю фамилию, и Лаврентий Филиппович покинул меня, оставив на некоторое время одного в кабинете. У меня же из головы не шла история с Ковчегом, из-за которого и разгорелся этот сыр-бор. Интересно, какого из двух херувимов собирались передать палестинцы в наше орденское владение?! И кого изберут его почетным хранителем?

И снова мне вспомнилась Лидия и ее откровенное послание к Анатолю Елагину, столь опрометчиво ею оставленное без присмотра. Неужели графиня Полянская не догадалась, что оно побывало в моих руках? А если все-таки она догадалась?! При этой мысли мне делалось как-то не по себе, и где-то в заоблачных далях замаячила золотая клетка, предсказанная мне Мирой. И что-то подсказывало мне, что она ожидает меня в имении Анатолия Дмитриевича.

— Сирена! — я усмехнулся, а голос графини и впрямь был зовущим, манящим в райские кущи наслаждения. Прозрачные глаза завораживали.

Я отмахнулся от этих мыслей, словно от наваждения.

В недавнем прошлом мне самому довелось отречься от личного счастья, и я никогда не жалел об этом.

— Лидия, — прошептал я еле слышно, словно пробуя это имя на вкус, и снова усмехнулся. Я вполне допускал, что женщина эта вероломна. Вернее, я почти и не сомневался в ее коварстве. Но что-то заставляло меня уповать на иное.

Механически я коснулся пантакля у себя на груди, и почувствовал, как гулко забилось сердце у меня под рукою.

Вернулся Лаврентий Филиппович.

— Вот, — он протянул мне листок бумаги с адресом господина в пенсне.

— Благодарю покорно, — сказал я Медведеву и распростился с ним на неопределенное время.

Дожидаясь меня, мой кучер слегка задремал на козлах кареты. Я растолкал его и распорядился двигаться в сторону Чернышева переулка.

— Яков Андреевич Кольцов? — удивился Аристарх Пахомович. — Что-то не припомню!

— Мы встречались с вами на рауте у господина Прокофьева, — напомнил я ему.

— Постойте-постойте, — хозяин наморщил лоб, напрягая память. — Лицо-то у вас, конечно, знакомое, — проговорил он, сощурив и без того узкие, дальневосточные глаза. Я понял, что Аристарх Пахомович меня так и не вспомнил. — У вас ко мне какое-то дело? — поинтересовался он.

Я присел на диванчик, положил ногу на ногу и с серьезным видом сказал:

— Дело это довольно деликатное.

Аристарх Пахомович поправил пенсне и глубокомысленно произнес:

— Я вас очень внимательно слушаю.

— Я разыскиваю одного человека, — начал я. — Но мне, к сожалению, до сих пор не известно его имя.

— Я не совсем понимаю…

— Не удивляйтесь, — попросил я хозяина. — Вам знаком этот человек, и вы, как бы это выразиться помягче, — я замолчал, подыскивая подходящее слово. — Не слишком о нем лестного мнения!

— А вам-то откуда это известно? — изумился он. — Мы же с вами практически не знакомы.

— Догадываюсь об этом, — произнес я, нисколько не смутившись. — Вы обронили о нем несколько слов на вечере у Прокофьева.

— Так вы имеете в виду?.. — Аристарх Пахомович залился краской.

— Вот именно, — я кивнул. — Того самого казнокрада, которого вы, с вашей высокой нравственностью, так ненавидите!

— Ну что вы, — растерялся Аристарх Пахомович. — По-моему на рауте я чересчур разошелся.

— Так или иначе, — попытался я его подбодрить, — но дело это прошлое. — Как фамилия этого неудавшегося самоубийцы?

— Но вам-то он зачем?! — возмутился хозяин.

— Я же говорил, что это деликатное дело, — ответил я. — Мне просто необходимо встретиться с этим человеком.

— Ну ладно, — сдался Аристарх Пахомович. Он взмахнул рукой, словно большим крылом, и зашагал по комнате взад-вперед. — Его фамилия — Гушков, — выдавил из себя хозяин. — Но я абсолютно не хочу о нем разговаривать!